В остальных пяти бараках отбывали пожизненный срок тоже непростые заключённые — граждане Советского Союза. Никого из них нельзя было назвать просто уголовным отморозком.
Пожизненными островитянами были изобретатели, даже философы разных стран, попавшие когда-то в руки генералиссимуса Сталина. И они безропотно доживали свой век здесь, на острове, меж двух безлюдных сопок, на которых, кроме кустарника, густой травы и не слишком высоких деревьев, ничего не росло. Но травы и кустиков хватало для пропитания кроликам, овцам и лошадям, которых жители острова пытались разводить в неограниченных количествах. А кролики часто обгладывали стволы карликовых деревьев, росших на острове, — это было одним из любимых занятий вислоухих.
Всё-таки надо сказать большое спасибо командованию КГБ или их непосредственным подчинённым за то, что позволяли пожизненным заключённым поднимать островное хозяйство и работать в специально построенных для этого лабораториях.
А сам майор Рукавицын был когда-то поражён тем, что островитяне из старого лодочного дизеля сумели сконструировать собственную электростанцию и теперь все шесть бараков снабжались энергией. Вот только солярку заключённым приходилось выпрашивать на Большой земле, но кто их знает, островитян. Недаром они меж сопок принялись рыть какую-то шахту. Может, для создания ещё чего-нибудь удивительного?
— Кстати, надо бы наведаться в эту шахту, а то пророют туннель до Америки, — пробормотал Рукавицын.
— Что? — не понял Бурякин. — Какой туннель?
— Да это я так, товарищ полковник, — принялся отнекиваться майор. — Не обращайте внимания. Это я мыслю вслух иногда.
— Ну-ну, — кивнул Юрий Михайлович и замолчал, поскольку они подошли уже к поджидавшему их старцу.
— Здравия желаю! — козырнули офицеры.
— Имею честь! — рейхсминистр вскинул руку в фашистском приветствии. — Чем обязан вашему вниманию? Собственно, догадываюсь. Происшествие сегодня ночью. Ведь так?
— Так, — кивнули офицеры.
— Вы свободно владеете русским? — удивился Бурякин.
— Помилуйте, товарищ начальник, — губы рейхсминистра искривились в иронической усмешке. — Прожив столько лет среди чужих, поневоле начнёшь разговаривать на чужом языке, думать чужими мыслями и совершать неординарные поступки, которые, скажем, для вас являются вещами обыденными.
— Хотите сказать, что из тюрем бегают только в России? — поджал губы полковник. — Поэтому вы почувствовали себя вольготно и решили, что вправе заставить начальника обратить на себя внимание? Но вы для меня просто обыкновенный заключённый, хотя и с необыкновенным прошлым.
— Вовсе нет, господин офицер, — виновато отмахнулся Гесс. — Только для российских лагерей побег — это более доступная форма связи с внешним миром. Но что мы стоим? Прошу пожаловать ко мне, там всё и обсудим.
Гости последовали за высокопоставленным заключённым. Надо сказать, что Рудольф Гесс ещё сохранил свою коричневую форму без знаков различия, но надевал её только по форс-мажорным обстоятельствам. Сегодняшнее посещение высокого начальства было для рейхсминистра именно необычным случаем, и он с утра уже оделся, как подобает.
Мундиры майора и полковника были не парадными, да и приехали они сюда не как званые гости. Тем не менее все трое выглядели по-деловому. Офицеры прошли к именитому заключённому в его жилище и с любопытством осмотрелись. Вернее, осматриваться стал только полковник. Майор, видимо, бывал здесь раньше, и оглядывать скромную небольшую комнату не стал. Да и смотреть, в общем-то, было не на что: несколько деревянных скамеек вокруг прямоугольного стола да небольшой топчан в углу. Бурякин обратил внимание только на догмат, написанный на стене, который недавно внимательно изучал сам хозяин комнаты.
— Позвольте, господин Гесс, — полюбопытствовал майор. — Вижу, вы действительно забыли, что вы — всего лишь заключённый? Я указаний о таких надписях не давал. Откуда это?
Гесс повернулся в сторону стены, куда указывал майор.
— Ах, это… По моим сведениям, в камере заключённого номер семь в тюрьме Шпандау имеется такая вот надпись. Поэтому я попросил, чтобы мне тоже написали на стене такое же уставное предупреждение. Это не даёт мыслям уходить в сторону и помогает сосредоточиться.
— Интересно, — хмыкнул полковник. — Как вы узнали об этой надписи? Насколько мне известно, тюрьму Шпандау охраняют спецподразделения четырёх стран, но никого из посторонних к единственному заключённому не пускают. Да и к вам запрещено приезжать с визитом кому бы то ни было, не исключая нас, так откуда же сюда проникает информация?
— У меня несколько иная связь с остальным миром. Я могу поделиться с вами своим секретом, только чуть позже. И не думаю, что мне в Шпандау было бы лучше, чем здесь, — пожал плечами рейхсминистр. — Сталину я оказался необходим именно в связи с владением секретной информацией, которую доставили наши эмиссары после посещения Лхасы.
— Вы говорите о путешествии немцев на Тибет? — поинтересовался майор.
— Да, если можно приказной рейд считать путешествием, — тонкие старческие губы опять искривила ехидная усмешка. — Наши штурмовики чётко выполняли поставленные задачи. В Лхасе они добились расположения далай-ламы Теньцзын Гьяцо и на короткое время были допущены к посещению Шамбалы. Информацией, вывезенной оттуда, владею я. Вот почему генералиссимус Сталин проявил столь живой интерес к моей персоне. Вот почему я помещён на пожизненное заключение именно здесь, а не в Шпандау.
— Всё это так, — кивнул полковник. — Но почему Иосиф Виссарионович не посетил вас здесь?
— Очень просто, товарищ начальник, — усмехнулся Гесс. — Сталин оказался просто трусом. Да-да, я не оговорился. Иногда власть захватывают очень скользкие, беспринципные и недалёкие личности. Тогда в такой стране наступает диктатура. Это случилось в Германии, к этому привёл Россию и ваш Сталин. — Рейхсминистр взмахом руки остановил попытавшихся возразить офицеров, будто действительно заманил начальство на остров ради того, чтобы прочесть им лекцию, и продолжил: — Я в тридцатые годы основательно изучил поведенческие надломы сознания Сталина с юношеских лет. В юности Джугашвили был семинаристом, но его выгнали из семинарии за мелкое воровство. Потом он подался в абреки и, набрав команду таких же разгильдяев, совершал набеги на речные суда и баржи. Только, заметьте, из похода бандит всегда возвращался один. С награбленным барахлом, но без сотоварищей. На исчезновение коллег долго никто не обращал внимания, но как-то раз грабитель попался, и попался основательно. Вот тогда у околоточных открылись глаза — все поняли, что никакой банды не существует, то есть абрек избавлялся от сотоварищей после грабежа, убивал их, а на следующее дело нанимал других. Вот откуда появилась цитата, ставшая впоследствии крылатой: «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет никакой проблемы!» На каторге ему грозило пожизненное заключение, но подвернувшиеся политические обещали помочь с побегом. Побег устраивать не пришлось, поскольку наступил 1917 год.
Рудольф Гесс специально сделал ударение на цифре, но офицеры пока не поняли, зачем. Меж тем рейхсфюрер продолжил:
— В годы советской власти в стране постоянно шла скрытная смертельная драка за власть, как у пауков в банке. Вот поэтому я с самого начала возненавидел коммунистов и примкнувшее к ним воинство эсеров. В такой драке выживает только самый храбрый или же самый подлый. Храбростью Джугашвили не блистал с детства, а вот подлости в нём хватало на целый полк. Недаром же расстались с жизнью Киров, Зиновьев, Каменев, Бронштейн-Троцкий, Ульянов-Бланк и многие другие. Всех перечислять, я думаю, не имеет смысла, но истинная заслуга Сталина в том, что он сумел лишить власти американского ставленника Лейбу Бронштейна и всю весёлую компанию той же национальности. Убрав с дороги верных соратников и помощников в становлении советской власти, Сталин никогда не задумывался, что за его артистическими кульбитами внимательно наблюдают соседи. Когда я начал разрабатывать план «Барбаросса», учтены были все упущения, или, как у вас говорят, «ошибки» прикарманившего власть беспринципного убийцы. Именно такой психологический портрет у меня выкристаллизовался в сознании. Однако я всегда утверждал, что вождь в случае необходимости никогда не спасует перед кровопролитием. Большие проблемы всегда решаются кровью и «железом». Сталин полностью выпадал из моей концепции по той простой причине, что всех своих сотоварищей по грабежам он приучился уничтожать задолго до возникновения Советского государства. Поэтому такой коллега в любом деле, а тем более в достижении власти над миром, просто опасен. Но тут сама госпожа Политика командует парадом. У него не хватило мужества даже приехать сюда, к заключённому особо строгого режима. Он прекрасно знал, что, освободив меня, можно достигнуть тех заповедных высот, куда стремятся все завоеватели и диктаторы со времён существования Земли. Сталин отдавал себе отчёт, что я далеко не тот, кого можно запросто положить в больницу с будущим летальным исходом или обвинить в вейсманизме-морганизме с вытекающей отсюда эротогенной психологией.
