– Гелдъяыии на? – спрашивает тот, глядя на Петворта с некоторым изумлением.
– На, гостевато, – говорит Петворт, широко разводя руками.
Оба милиционера некоторое время смотрят на него, потом тот, что без кителя, спрашивает:
– Хиппи?
– На, на, – отвечает Петворт. – Прифъсории университетии лингвистики, госте вато официале.
– Влоскан на? – спрашивает безусый.
– Смотрите, дикументи, – говорит Петворт, указывая на слепо отпечатанное письмо и паспорт.
– Ха, – тянет милиционер без кителя, очень медленно читая письмо. – Ка? Конгресси интернатъыяыии?
– Колоквиале дидактико, – отвечает Петворт.
– На гелдин аб питти? – спрашивает милиционер без кителя.
Петворт, кажется, понимает; он лезет в карман и вынимает тонкую пачку зеленых и синих бумажек, образчики падающего стерлинга, которые взял в самолет, чтобы купить виски. Милиционер без кителя считает их и смеется, пишет что-то в валютной декларации, отрывает первый экземпляр, кладет его в ящик стола, штампует остальные и протягивает их Петворту вместе с паспортом и письмом.
– Мерси, – говорит Петворт, приподнимая занавеску, и оказывается в следующей очереди пассажиров, перед следующим вооруженным милиционером, следующей черной линией на полу, только вместо ряда кабинок впереди одна белая дверь с табличкой ДОНАЫЙІІ.
Третий лабиринт оказывается совершенно иным: дверь ведет в зал, где на скамейках расставлен багаж, рядом с которым дожидаются пассажиры. Вместо вооруженных милиционеров здесь одна полная энергичная дама в синей юбке и белой блузке с черным галстуком, которая досматривает багаж. Она работает в одиночку, и на каждого пассажира уходит много времени: дама строго заглядывает в каждую сумку, приподнимает рубашки, роется в белье, задает многочисленные вопросы. На одной скамейке Петворт видит собственный синий чемодан с наклейкой «СЛК», подходит и встает рядом. За стеной бурление голосов, гул толпы. Наверное, это встречающие. Где-то среди них эмиссар Минъстрата культури комитетьиіі, ждет, чтобы снабдить его деньгами и отвести на лекции. Избавление близко.
– Ва? – спрашивает энергичная дама, постукивая по его чемодану.
Петворт расстегивает замки. Дама недолго копается в интимном мире его носков, в аптечке, приподнимает парадный костюм и запасные ботинки, быстро заглядывает в пакет с надписью «Поздоровайся с «Гуд-Байс» в Хитроу». Наибольший интерес вызывает у нее портфель. Она пристально смотрит на запихнутые в беспорядке бумаги и книги, потом на Певорта и говорит:
– От.
– Ка? – спрашивает Петворт.
– От, – повторяет дама и, подняв обе руки, переворачивает их ладонями вниз. Жест – это язык; в данном случае он совершенно ясен.
– А, от, – обреченно говорит Петворт и переворачивает портфель. Содержимое вываливается на скамью, хаос страниц и абзацев. Скрепки отлетают, лекции рассыпаются, книги соскальзывают на пыльный пол.
За них дама берется в первую очередь. Она поднимает и оглядывают каждую: Хомский о трансформационном анализе, Лайонс о Хомском, Хомский о Хомском, Чэтмен о социолингвистике, Фоулер о Хомском, Лайонсе и Чэтмене.
– Порно? – спрашивает она.
– Нет, нет, – отвечает Петворт. – Scienza, Wissenschaft [7].
– Ха, – говорит дама, берет одну из книг (Фоулера), с сомнением оглядывает, потом берет другую и принимается листать ее страница за страницей.
– Ка, – произносит она, поворачивая книгу к Петворту. На иллюстрации изображены извивающиеся человеческие органы.
– Это речевой акт! – кричит Петворт. – Рот совершает речевой акт!
– Ха, – говорит дама и откладывает книги в сторону, как будто они ей прискучили. Теперь она переносит внимание на лекции Петворта. Она аккуратными стопками раскладывает перед собой слепо отпечатанные, кое-как скрепленные ржавыми скрепками тексты, побывавшие во многих частях мира, пережившие мороз и жару, повидавшие разных людей и разные условия жизни, потом берет одну, кладет на дощечку с зажимом и пытается прочесть.
Это не лучшее творение Петворта: затрепанный снотворный текст, озаглавленный «Английский язык как среда межнационального общения». Лекция путешествует с Петвортом уже давно, и ее прослушала обширная аудитория. Многие соображения и уточнения записаны на полях, сам Петворт с трудом их разбирает, а дама и подавно. Она морщит лоб, вертит страницы так и сяк, потом берет их за скрепку и трясет, словно надеясь таким образом извлечь скрытый смысл. Несколько листков выпадают на пол, она поднимает их и принимается изучать с удвоенным вниманием. Петворту приходит в голову профессиональная мысль, которая, в менее напряженной обстановке, заслуживала бы отдельной лекции. Писаное слово имеет в разных культурах не только разное значение, что связано со сменой контекста, но и разный вес или статус. В некоторых культурах – например, в той, к которой принадлежит Петворт, – слова циркулируют свободно, охотно произносятся и довольно легко публикуются, поэтому их рыночный вес низок. В других культурах – как, например, в этой – слова дозируются строже, поэтому, в соответствии с известным экономическим принципом, котируются высоко. В таких культурах текст – опасен, книги – маленькие бомбы. Более того, можно повысить стоимость слов, если перенести их в другую обстановку – скажем, положить в портфель и доставить куда-нибудь на самолете. Значит, ценность слов определяет среда, как видно из того, что происходит сейчас с Петвортом.
Дама недовольно хмурится. Петворт чувствует, что надо показать: эти конкретные слова ничего не стоят.
– Лектори академике, – говорит он.
– Пый, – отвечает дама, продолжая читать.
В преподавании существует старый прием, основанный на том, что в условиях стресса человек якобы быстрее овладевает языком. Петворт в него не верит, но именно это сейчас с ним происходит.
– Лектори академико прийфиссори университеыии госте-вато офицаыйялии конгресси интернасьыыии коллоквиале дидактико, – выпаливает он.
– Мый, – говорит дама, не поднимая глаза от текста. По ее лицу трудно сказать, понимает ли она хоть что-нибудь; впрочем, время, которое уходит на каждый лист, заставляет в этом усомниться. Остальные пассажиры безропотно ждут и лишь изредка украдкой поглядывают в их сторону. Помощи ждать не от кого.
– Эксченжи амикати, – говорит Петворт, вынимает слепо отпечатанное письмо из Минъстрата культури комитетьиіі и протягивает даме.
– Вый. – Дама берет письмо и закрепляет на дощечке с зажимом, которая покоится на ее пышной груди, предназначенной явно для этой цели и ни для каких больше. Только сейчас Петворт соображает, что письмо написано по-английски и вряд ли устранит затруднения.
Петворт смотрит по сторонам, на стены, на других пассажиров, которые терпеливо дожидаются, что будет дальше. Когда он снова поворачивается к даме, та уже идет к перегородке, за которой работают или таращатся на Петворта мужчины в белых рубашках с черными галстуками. В руках у нее письмо и лекция «Английский язык как среда межнационального общения». Остальные лекции, рассыпанные, перепутанные, остаются лежать на скамье; он начинает было раскладывать листки, но голова занята совершенно другим. Через несколько минут энергичная дама возвращается в сопровождении вооруженного милиционера. Она занимает место по свою сторону скамьи, милиционер, скрипя ботинками по кафельному полу, встает рядом с Петвортом. Дама с исключительной аккуратностью складывает рассыпанные бумаги, разгибая мятые углы правленых-переправленых текстов, расправляя обложки книг; явно в этой культуре принято всё делать тщательно и не спеша. Она не менее аккуратно убирает их в портфель, закрывает его и вручает милиционеру.
– Та? – спрашивает милиционер, указывая на синий чемодан и пакет из Хитроу.
– Та, – отвечает дама.
– Хин, – говорит милиционер и кивает Петворту, чтобы тот шел за ним. Остальные пассажиры с любопытством, не выходящим, впрочем, за рамки приличий, смотрят, как Петворт и милиционер идут по гулкому дощатому помещению. Черные милицейские ботинки ступают с тяжелым стуком, плоские подошвы Петворта – чуть слышно.
– Экченжи амикато! – вопит Петворт.
Милиционер, не отвечая, ведет его к маленькой белой двери с табличкой «ДИРИГЪЯЫІІ».
В помещении, за столом, сидит очень крупный милиционер. Рядом, в пластмассовом кресле, под табличкой «HOKI POKI» курит ароматическую сигарету щуплый человек в штатском, настолько штатском, что это может быть только сотрудник госбезопасности, ХОГПо. Оба читают: крупный милиционер со шрамом на лбу – слепо отпечатанное письмо из Минъстратіі культури комитетьиіі, человек в штатском – лекцию «Английский язык как среда межнационального общения».
