2. «Мечом и пером, делом и пламенным словом»
Работая над книгами по истории советской прокуратуры, я часто вспоминал рассказы Волина. И особенно его сравнение судеб Крыленко и Вышинского. Думал, что, пожалуй, эти два человека были самыми яркими и незаурядными юристами сталинской эпохи. Но абсолютно разными.
Крыленко был из породы революционеров, безоглядных разрушителей старой жизни, верящих в возможность построения социалистического рая на земле и готовых ради этого на любые жертвы, готовых пролить ради этого реки крови. Таким был, например, и тезка Крыленко – Николай Бухарин, «любимец партии», как называл его Ленин, «Бухарчик», так вроде бы любя и в то же время пренебрежительно звал Сталин. Будучи пусть и недоучившимся, но юристом, он оправдывал соединение в ВЧК функций органов следствия, суда и исполнения приговоров, хотя не мог не понимать, что это породит чудовищные злодеяния и произвол. Но миллионы жертв гражданской войны, голода, эпидемий, разрухи, одичания Бухарин считал «неизбежными издержками революции», был совершенно согласен с Троцким, который говорил, что, «если понадобится срезать триста миллионов голов – срежем».
Побыв недолгое время Верховным главнокомандующим в 1917 году, Крыленко уже весной 1918-го перешел в Наркомат юстиции РСФСР, где занялся организацией работы первых революционных трибуналов. Вначале он возглавил отдел, а затем – коллегию обвинителей Революционного трибунала при ВЦИК, учрежденного 16 мая 1918 года для «суждения по важнейшим делам». Его жена Елена Розмирович стала руководителем следственной комиссии этого трибунала.
Выбор его Главным государственным обвинителем не был случайным. Он слыл блестящим оратором и полемистом, при этом фанатично преданным идеям революции и безжалостным к ее врагам. Выступал он тогда почти беспрерывно – поддерживал обвинение по всем крупным контрреволюционным и уголовным делам, заслужив репутацию «Прокурора пролетарской революции». В некоторых белогвардейских изданиях его называли не иначе как «советским генерал-прокурором» – настолько велико было его влияние на правовую политику молодой республики. Ну а какой была «правовая политика» во времена террора, легко себе представить. Крыленко выступал обвинителем в процессах английского дипломата Локкарта, провокатора Малиновского, левых и правых эсеров, а также по делам бывшего царского прокурора Виппера, тюремного надзирателя Бондаря, сотрудника ВЧК Косырева и многих других. Выступал он исключительно с классовых позиций, был принципиально беспощаден к тем, кого считал врагами революции. Сейчас, когда читаешь его речи той поры, ясно видишь не просто твердость, но и неоправданную жесткость, предвзятость по отношению к подсудимым. В его речах все решали соображения революционной целесообразности.
Одним из самых громких процессов того времени был процесс правых эсеров, который проходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года.
Тогда Крыленко произнес в Верховном трибунале большую многочасовую речь, в которой с присущей ему революционной страстностью доказывал вину подсудимых – их было 34 человека. В самом начале своей речи он сказал: «Дело суда истории определить, исследовать, взвесить и оценить роль индивидуальных лиц в общем потоке развития исторических событий и исторической действительности. Наше же дело, дело суда, решить: что вчера, сегодня, сейчас сделали конкретно эти люди, какой конкретно вред или какую пользу они принесли или хотели принести республике, что они еще могут сделать, и в зависимости от этого решить, какие меры суд обязан принять по отношению к ним. Это наша обязанность, а там – пусть суд истории судит нас с ними».
История рассудила – сегодня никто не верит, что на этом процессе судили за конкретные дела, а не по политическим соображениям.
Крыленко много работал, с его именем неразрывно связана вся история становления органов советской прокуратуры. В сентябре 1928 года, оставаясь заместителем наркома, он был назначен прокурором республики.
В мае 1928 года в Москве под председательством Вышинского начался грандиозный политический процесс над группой «вредителей» в угольной промышленности, известный как «Шахтинское дело». Специальному присутствию Верховного суда СССР были преданы 53 специалиста старой буржуазной школы. По версии следствия, «вредители», инженеры и техники Шахтинского района Донбасса, были тесно связаны с бывшими собственниками предприятий, русскими и иностранными, и ставили своей целью «сорвать рост социалистической промышленности и облегчить восстановление капитализма в СССР». Поддерживал обвинение по этому делу Крыленко. Тогда они с Вышинским были вместе. Но уже 5 мая 1931 года Крыленко был назначен народным комиссаром юстиции РСФСР. Свое прокурорское место он уступил Вышинскому, новой восходящей юридической «звезде», который всего через несколько лет растопчет и предаст анафеме имя Крыленко, а его самого уничтожит.
На посту наркома юстиции Крыленко уже не выступал на громких уголовных и политических процессах, этим с упоением занимался Вышинский. Но он оставался верным проводником идей партии и правительства, по-прежнему громил «классовых врагов», по-прежнему был беспощаден к ним.
На 1935 год пришлись два юбилея Крыленко – тридцатилетие активной революционной и профессиональной деятельности и пятидесятилетие со дня рождения. В печати появилось много приветственных статей и поздравлений. В одном из них отмечалось: «Мечом и пером, делом и пламенным словом т. Крыленко отстаивал и отстаивает партийные позиции в борьбе против врагов революции, открытых и тайных». Тут надо заметить, что Крыленко был человеком разносторонних интересов. Среди советских прокуроров трудно найти другого, который имел бы такие далекие от юриспруденции увлечения и в которых он достиг подлинного мастерства. К пятидесяти годам Крыленко был не только лидером в юридической науке и практике, но и признанным альпинистом, не раз штурмовавшим неприступные горные вершины, иногда даже в одиночку. О своих походах он тоже написал несколько интересных книг. Кроме того, он активно занимался развитием советского туризма, руководил обществом охотников и шахматной организацией страны. Он еще был поклонником эсперанто и носил даже на груди зеленую звезду эсперантиста.
Но приближался 1937 год. Крыленко, уже нарком юстиции Союза ССР, находится в самом расцвете сил. Казалось бы, что ему может угрожать? Тем более он сам принимает самое активное участие в чистках органов юстиции, которые заканчивались арестами и расстрелами. Но обстановка была такой, что уже никто ни за что не мог поручиться. И Крыленко нес свою долю ответственности за происходящее.
Вот как вспоминал ее Анатолий Антонович Волин:
«Меня не коснулась роковая круговерть тех лет, но я насмотрелся, как судьба играет человеком, когда исчезает то один, то другой партийный, советский или иной деятель. Москва жила двойной политической жизнью – одной, официальной, на виду, другой – скрытой, в кругу семьи или друзей. Неистовствовал глубоко ложный накал бдительности, порой переходящий в явный психоз. Повсюду выискивались враги народа и их пособники, повсюду шла острая борьба с так называемым либерализмом и примиренчеством к врагам народа, вызывая обстановку, которой пользовались действительные враги народа, карьеристы, различного рода проходимцы да лица, сводившие личные счеты. Подметные письма, клевета, ложные доносы стали распространенным оружием в избиении честных людей. Всякий доносчик, «боровшийся» с либерализмом и примиренчеством, считался надежным, бдительным человеком, а сомневающийся, а тем более защищающий, считался подозрительным, если не прямым пособником врагов народа. Все это наводило на многих людей страх и неуверенность в завтрашнем дне, страх за жизнь мужей, отцов, братьев, сестер.
Заканчивался процесс Бухарина и других видных деятелей. Ошеломляли покаянные, униженные признания подсудимых, которые, как позже стало известно, были заранее согласованы в Кремле. Что творилось на Старой площади и на Лубянке, не знал никто, в том числе, как это ни удивит современников, Прокурор республики и я, его заместитель.
Не обзаведясь еще новыми друзьями, я чувствовал себя в Москве одиноким, не с кем было поделиться сокровенным. В те дни многие старались показать себя истинными революционерами, но искренне отваживались говорить только вдвоем – третий мог оказаться доносчиком».
26 июля 1937 года был арестован брат Крыленко, работавший на Уралмедстрое заместителем главного инженера (расстрелян в марте 1938 года). А в ЦК партии «неожиданно» стали поступать письма и заявления, в которых совсем иначе оценивалась деятельность Крыленко. В одном из них, озаглавленном «О хамах и иудах», сообщалось, что Крыленко груб по отношению к посетителям, а его «неистовый крик, топанье ногами, угрозы, стопудовые остроты… общеизвестны». Там же говорилось, что любимым изречением наркома было и есть – «расстрелять», причем произносимое им через неоднократное «р-р-р» и «металлическим» («под Троцкого») голосом». Приводилась фраза, якобы произнесенная Крыленко, когда тот был прокурором республики и одновременно руководителем Союза охотников: «Мне дан мандат и на зверей, и на людей…»
