Ясинский, скорее всего, рассказал Северянину о том, что однажды к нему по литературному делу приходили три дочери известного адвоката, профессора права Александра Владимировича Лохвицкого: Елена, Надежда и Мирра. Три сестры были наделены поэтическим талантом, впоследствии, после смерти Мирры, известной стала Надежда Лохвицкая, замечательная лирическая поэтесса и блестящий юморист, выступавшая в печати под псевдонимом Тэффи. Но ещё до того, как старшая из сестёр Мирра стала известна, на семейном совете проверили силы каждой из сестёр и решили, что Мирре Лохвицкой предназначено занять первое место среди них. Второй выступит Надежда, а потом уже Елена.
Ясинский так передавал рассказ младшей из них, Елены: «...мы уговорились, чтобы не мешать Мирре, и только когда она станет знаменитой и, наконец, умрёт, мы будем иметь право писать и сохранять, в крайнем случае, если она умрёт, для потомства. Было это довольно комично и оригинально». Стихи Мирры Лохвицкой привели Ясинского в восхищение: «Действительно, стихи сверкали, отшлифованные как драгоценные камни, и звонкие как золотые колокольчики».
«Она больше, чем кто-нибудь, — вспоминал о ней Владимир Иванович Немирович-Данченко, — отличалась музыкальным ухом и, пробегая по строкам взглядом, слышала стихи. <...> Как будто ко мне залетала радостная, вся в жару белым ключом бьющейся жизни, птичка. Из-за гор и морей, из-за пустынь, вся ещё овеянная дыханием солнечных пышных рощ. Чудилась душа, совсем не родственная скучному и скудному, размеренному укладу нашей жизни».
Даже Иван Бунин, обычно язвительный и колкий по отношению к многим своим собратьям по перу, вспоминал знакомство с Миррой Лохвицкой как одно из самых приятных: «...муж её был один из московских французов по фамилии Жибер, — <...> она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива: часто даже гостей принимает, лёжа на софе в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив. Болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью, — все, очевидно, родовые черты, столь блестяще развившиеся у её сестры, Н. А. Тэффи. Такой, по крайней мере, знал её я, а я знал её довольно долго, посещал её дом нередко, был с ней в приятельстве, — мы даже называли друг друга уменьшительными именами, хотя всегда как будто иронически, с шутками друг над другом.
Мы случайно сошлись в редакции “Русской мысли” — оба принесли туда стихи, — познакомились и вместе вышли. <...> И всё в ней было прелестно — звук голоса, живость речи, блеск глаз, эта милая, лёгкая шутливость... Она и правда была тогда совсем молоденькая и очень хорошенькая. Особенно прекрасен был цвет её лица, — матовый, ровный, подобный цвету крымского яблока».
В личной библиотеке Северянина имелись четыре тома стихотворений Мирры Александровны Лохвицкой 1900 и 1903 годов с владельческими пометами, которые поэт привёз с собой из Петербурга в Эстонию. Позже Северянин приобрёл ещё один том: «Лохвицкая М. А. (Жибер). Стихотворения. Перед закатом. С Приложением неизданных стихотворений из прежних лет и портрета автора. С Предисловием К.Р. СПб., 1908». Сборник «Перед закатом» имеет владельческие надписи Игоря Северянина на титуле и авантитуле, а также автографы владельца в тексте. «Предисловие удовлетворительно, но тон его несколько развязен»; «Лебединая песня! Шедевр!» (о стихотворении «Что такое весна?»); «Хочется улыбчато плакать» (о «Колыбельной песне»); «Пряно. Роскошно. Пышно. Узнаю тебя, Балькис, поющая Соломона!» (о стихотворении «Твои уста — два лепестка граната...»).
Чувственная и жизнелюбивая лирика, присущая Лохвицкой импрессионистская зыбкость и экзотизм, лёгкий и мелодичный стих оказали большое влияние на творчество Северянина. Игорь Северянин создал своеобразный культ поэтессы. Помимо 1-го сборника «Мимоза», где он поместил её портрет и стихотворение «Певица страсти», «Памяти почившей Королевы Поэзии Мирры Александровны Лохвицкой...», поэт посвятил сборник «А сад весной благоухает!.. Стихи» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1909. 8 с. 100 экз.); «Бессмертной Мирре Лохвицкой» — сборник «Певица лилий полей Сарона» (СПб.: Типография И. Флейтмана, 1910. 8 с. 100 экз.) и множество стихотворений разных лет.
Любовь была содержанием поэзии Лохвицкой, и строка «Это счастье — сладострастье» воспринималась как «девиз» поэтессы. «К ней применили, — писал критик Александр Измайлов, — и оно так и осталось навсегда, имя новой русской Сафо, певицы вакхической страсти, знойного наслаждения, упоения рабством и владычеством любви. “Amori et dolori sacrum” — значится как эпиграф на одной из её книг, и она, действительно, была словно жрица в храме, посвящённом любви и любовной тоске, любовному страданию, всему огромному содержанию любви, со всем захватом чувственности, стонами наслаждения, смелостью и дерзостью порыва...»
К середине 1890-х годов имя Лохвицкой стало очень популярно, её всё чаще упрекали в нескромности и даже «безнравственности». По словам Немировича-Данченко, Лев Николаевич Толстой оправдывал её порывы: «Молодым, пьяным вином бьёт. Уходится, остынет, и потекут чистые воды».
Известность Лохвицкой получила скандальный оттенок после её декларативного отказа от «идейной» поэзии, утверждения свободы чувств («Мне нет пределов, нет границ»), «Русской Сафо» её называли по имени древнегреческой поэтессы Сафо (Сапфо) (конец VII — первая половина VI века до н. э.), основная тема лирики которой — любовь.
Игорь Лотарев планировал продолжить выпуск сборников «Мимоза». Сохранилась визитная карточка: «Игорь Васильевич Лотарев, редактор-издатель ежемесячных литературных выпусков “Мимоза”». Однако выпустить удалось лишь 2-й сборник стихотворений «Мимоза». 13 января 1906 года он был дозволен цензурой и за подписью «редактора-издателя И. В. Лотарева» вышел в свет (брошюра 12-я, дозволенная цензурой. СПб.: Издание Игоря Лотарева. Типография И. Флейтмана, 1906. 8 с.). На второй стороне обложки дано объявление:
«В следующих сборниках “Мимозы ”, между прочим,
предполагается поместить, кроме произведений собственных
сотрудников, стихотворения Изабеллы Гриневской,
Т. Л. Щепкиной-Куперник, Мирры Лохвицкой,
Allegro, К. Д. Бальмонта, баронессы Остен-Сакен,
кн. Цертелева, лейтенанта С. и многих других».
(Сборники не вышли).
Среди авторов названа ныне забытая Изабелла Аркадьевна Гриневская (1864—1942), одна из выдающихся и ярких деятельниц в русской литературе и искусстве. Она могла привлечь внимание девятнадцатилетнего поэта своими выступлениями с мелодекламацией, поскольку в эти годы складывался северянинский, необычный, запомнившийся современникам стиль произнесения стихов — музыкальный, распевный, сохранявший индивидуальную мелодию его поэз. Но более всего, думается, для Северянина имело
