– Не бей, начальник! – визжал в туалете зек, вытаскивая из кобуры пистолет. – Я застираю, бля буду, застираю. Не надо ногами!
Сержант расхаживал в коридоре, с интересом слушая глухие удары и стоны. Затем вяло посоветовал:
– Хватит! А то еще и впрямь подохнет.
Андреев полулежал на унитазе, воткнув остекленевший взгляд в потолок. Пока все шло по плану. Бражник передернул затвор, засунул пистолет под майку, выпачкал свое лицо кровью солдата и, так же покачиваясь и держась за живот, вышел из туалета. Увидев окровавленного зека, сержант присвистнул и прокричал:
– Ты, я вижу, его с аппетитом отремонтировал. Домывайся и сходи к лекарю за таблеткой!
Сержант распахнул дверь перед многострадальным Бражником и в ту же секунду залетел в купе. Еще в полете он напоролся на мощный удар по голове и лишился чувств. В полумраке купе братва облапала сержанта и вытащила пистолет. «Вперед», – прошептал Синько, держа пистолет перед собой и неслышно ступая по коридору.
Когда в проеме караульного помещения выросли два вооруженных зека, никто из охранников даже не шелохнулся. Паралич их длился секунду, не больше. В два ствола зеки расстреляли караул. Пока Синько добивал раненных, Бражник метнулся в сторону купе обслуги, распахнул дверь и опустошил обойму в проводника. Последнего солдата, худого двадцатилетнего паренька, он задушил на нижней полке.
Очухавшись и едва оторвав голову от пола, сержант Пронь увидел перед собой пистолетный ствол. В тот же миг чей-то ботинок врезался в его скулу. Потом еще. Сверху сыпалось злобное шипение, предвестие новых пинков. «Почему я здесь? – сержант с трудом ворочал мозгами, опасаясь, что вскоре шевелить уже будет нечем. – Где караул?» Словно угадав его мысли, чей-то голос резко бросил:
– Скоро, тварь, своих догонишь! Но прежде ты пожалеешь, что не помер маленьким.
Один из зеков, гадко хихикая и дрожа всем телом, начал резать лицо солдата каким-то острым предметом. Он полосовал щеки, нос, лоб, стремясь зацепить глаза. Пронь едва уворачивался от ударов, которые становились все размашистей. Он не обращал внимание на боль и с тихим ужасом рисовал в мыслях свое будущее. Чтото теплое ударило в его лицо, потекло за ворот. Это помочился истеричный зек.
– Вешай легашей! – завопил он тонким противным голосом.
Сквозь туман в глазах сержант вдруг увидел перед собой старшину внутренних войск с пистолетом наголо. Синько уже успел переодеться в служебную форму, на которой расплылись пятна крови. Урка носком ботинка перевернул Проня на спину, нацелил пистолет в голову и хрипло спросил:
– Где ближайшая остановка?
Расклеив ссохшиеся от крови губы, охранник простонал:
– Который час?
– Ты глухой, падла! – зек-истерик ударил его в лицо ногой. – Когда остановка следующая?
– Около семи утра должны быть в Красноярске…
– Потом?
– Потом Тайшет.
– Этап в Тайшетлаг или дальше?
– Точно не знаю. Пока в Тайшет.
– Где ключ от сквозного прохода?
– У дежурного помощника начальника поезда.
– Когда он заявится?
– Не знаю. По-разному.
Синько опустил пистолет и вышел в коридор. Там хозяйничал Бражник, отпирая дверные засовы. «Не толпись на коридоре, братва, – кричал он. – Свободы на всех хватит». «Ты поршни пойди сполосни, – загоготал кто-то. – Кормоприемник уже не болит?» Зеки дружно хохотали, а Бражник, криво улыбаясь и засунув пистолет в штаны, направился в туалет. Синько, который уже взял бразды правления в свои руки, опять расквартировал пассажиров по купе, но двери запирать не стал. Дослав в пистолет полную обойму, он быстро направился в конец коридора. Лицо зека вдруг изменилось: он что-то вспомнил. Вернувшись в первое купе, он на миг посмотрел в глаза сержанта и нарочито устало выжал:
– Извини, мент, я забыл про тебя.
С этими словами Синько, не целясь, дважды выстрелил солдату в голову. Затем опять зашагал к тамбуру. Сквозной проход был закрыт и взят в решетку. Ломать дверь никто не решился. Интересно, слышали выстрелы в соседнем вагоне или нет? Синько глянул на часы, снятые с руки убитого солдата. Было без четверти три. До Красноярска оставалось совсем немного. В тамбуре появился посвежевший Бражник. Из его черных брюк по-ковбойски торчали два пистолета. Он спросил:
– Как уходить будем, старшина? С подножки, брызгами?
В окне поезда тянулась черная тайга, присыпанная ноябрьским снегом. Бражник припал к стеклу и поежился. Одна только мысль, что доведется уйти в эту холодную строгую ночь, которая уже привыкла съедать человека на поздний ужин, вызывала дрожь. В темноте скорость поезда казалась огромной. Бражник повернулся и кивнул в сторону запертой двери:
– Может, на лапку возьмем?
Синько ничего не ответил. Все было ясно и так. Урки решили играть ва-банк и тихо дождаться дежурной проверки вагонных караулов. Завладев нужным ключом, они могли бы вагон за вагоном продвигаться к паровозу и в конечном итоге проехать Красноярск без остановки и сойти где-то на пригородном полустанке. Дальше надо распыляться мелкими группами. Сейчас главный козырь – неожиданность. Урки даже не подозревали, сколько вагонов отделяет их от машиниста и какой объем стрелковых работ им предстоит…
В соседнем тамбуре хлопнули дверью, послышались тяжелые шаги. В дверях сухо завертелся ключ. Кто-то вошел в межвагонный отсек и опять вставил ключ. Синько напрягся, повернулся к тамбуру спиной и закопошился у решетки первого купе. Еще миг, и на пороге коридора показался дежурный офицер, сопровождаемый солдатом. «Старшина» не спеша и как бы нехотя повернулся к офицеру и начал стрелять с двух стволов. Из караульного купе вырвалась еще одна порция свинца: стрелял Бражник, рванувший дверь перед самым носом гостей. Несмотря на оглушительную пальбу, ухо Бражника все же уловило странный звук в тамбуре. По спине мигом запрыгали мурашки. Опасаясь наихудшего и крикнув «Не стреляй!», он выскочил в коридор, перепрыгнул через окровавленные, искромсанные пулями тела. Сквозь пороховой дым он заметил солдатскую спину, исчезавшую в тамбуре соседнего вагона. Бражник выстрелил ей вдогонку, но пуля лишь оторвала щепку у дверей сквозного прохода. От бессилия зек со всего маху врезал кулаком по дверям и застонал от боли.
Синько, успевший заменить отстрелянные обоймы, спросил одними глазами: «Что?» Взор Бражника красноречиво ответил: «Дерьмовей не бывает». Даже с убогой фантазией можно было представить, какой переполох сейчас царит в соседнем вагоне, а может, уже и в целом эшелоне. Игра пошла не по их правилам.
– Отцепляй вагон. Брага! – дрожа как бы от нетерпения, крикнул Синько. – Я иду братву подымать.
Урка склонился над расстрелянным капитаном и начал торопливо искать ключ. Однако ключа не было. Судя по всему, его унес второй солдат, оставленный в тамбуре. Брага уже хлопотал в межвагонном пространстве, подсвечивая себе зажигалкой. Грохот колес усилился, заглушая звук выстрела. Брага лишь дернулся, уронил зажигалку и вывалился в тамбур. Синько истошно заорал, выпустил в черный грохочущий проем всю обойму и бросился обратно в коридор. Споткнувшись о труп дежурного, он распластался на липком от крови полу. Если бы Бражник уже не покоился в мире теней – две пули вошли ему затылок и висок, – то наверняка услышал бы еще один залп, выпущенный сквозь обшивку вагона. Соседний караул не спешил входить в чужой вагон, оголяя свой пост. Личный состав вагонного караула ждал инструкций, которые вскоре поступили от начальника поезда.
Охрана по обе стороны взбунтовавшегося вагона заняла глухую оборону. Сквозной проход был блокирован. Открыв боковые двери, два автоматчика дали очередь вдоль вагона, отрезая зекам последний путь к спасению. Спасению в таежных дебрях. Холодный цинизм и рассудительность Синько бесследно улетучились. Урка носился по коридору и поднимал на бунт братву. Но верные еще вчера кореша реагировали вяло и с явной неохотой. Их интуиция, отточенная многолетним режимом, подсказывала, что «банкет» проигран. Теперь начиналось новое время. Время искать козлов отпущения.
– Веселей, братишки! – орал на весь коридор рецидивист Синько, размахивая пистолетом и пританцовывая на месте. – Мы еще попляшем. Мы еще подиктуем мусорам свои язушки.
– Это не Москва, Гаврилыч, – заметил старый зек со второго купе, скупо и неприятно улыбаясь. – Это тайга. Здесь отвечают пулями. Они будут гнать эшелон, пока не рассветет, и остановятся на перроне, где тебя раскрошат два-три взвода автоматчиков. Ваши не пляшут, Гаврилыч.
– И что же ты предложишь, Зуб? А? Выломиться хочешь? В солнечный Тайшет рвешься?
Синько затрясся и начал палить в потолок. Купе зашевелились. Истеричный зек, полосовавший лицо сержанта, вытащил из кобуры капитана пистолет и торжественно заявил:
– Я с тобой, Гаврилыч. Никто же не знает, что мы ментов заделали. Пусть купят у нас их жизни. А мы поторгуемся.
