Туманная пелена спала с моих глаз. Я все еще оставался лордом Ганелоном, оглушенным чем-то более могущественным, чем простой удар материального тела.
Я стоял на коленях, опираясь о землю одной рукой, чувствуя непереносимую боль в мышцах правой руки, и с удивлением смотрел на шпагу, которая валялась в метрах пятнадцати от меня и светилась.
Я не сомневался: все подстроено Матолчем, и никем иным! Я слишком рано забыл, с каким плутом свела меня судьба, сколько злобы и коварства в этом скользком оборотне. Я поднял на него руку в его же апартаментах и должен был знать: он сделает все, чтобы отомстить!
Даже будучи наивным простаком Эдвардом Бондом, я должен был все хорошенько обдумать, прежде чем принять дар из рук оборотня!
Но сейчас у меня не было времени думать о Матолче. Я уставился в глаза Эрту и на дуло его пистолета и видел, что лицо моего противника все более хмурилось по мере того, как он пристальным взглядом изучал меня.
— Ганелон! — произнес он зловещим шепотом. — Душегуб!
Курок его пистолета начал вращаться, я физически ощутил это движение.
— Подожди, Эрту! — вскричала тонким голосом девушка, успевшая освободиться от объятий гибких ветвей. — Подожди, дай мне!
Все еще оглушенный, я гордо поднял голову. После перенесенного удара любая попытка оказать сопротивление была обречена на провал, и мне ничего не оставалось, как следить за ее действиями. Девушка подняла свое оружие, — черное дуло пистолета казалось огромной родинкой на ее бледном лице, искаженном от ненависти.
— Позволь это сделать мне! — вновь вскричала она. — Он должен вернуть мне свой долг!
Я все еще чувствовал себя беспомощным, словно опутанный сыромятными ремнями. Расстояние, нас разделявшее, было незначительным, и она не должна была промахнуться. Ярость пылала в глазах, пистолет дрожал в руках, потому что сама лесная красавица дрожала от душившей ее ненависти. В эти мгновения причудливые видения пронеслись перед моими глазами — отдельные события из жизни лорда Ганелона и Эдварда Бонда.
Затем шорох, громкое шипение, похожее на вой ветра, раздалось со всех сторон. Деревья двинулись в нашу сторону с неожиданной для них быстротой, и издаваемое ими шипение еще более усилилось. Эрту вскрикнул предостерегающе, но его напарница слишком глубоко погрузилась в обуревавшую ее ненависть, чтобы реагировать на звуки извне. Ей не суждено было узнать, что произошло. Быть может, она даже не почувствовала, как развалился ее череп от могучего удара острого сука. Смерть была мгновенной, и все-таки она успела выстрелить, — раскаленная молния ударила в землю рядом с моим коленом. Я почувствовал запах испепеленной травы.
Она уже была не в состоянии вскрикнуть, когда кровожадные ветки обвились вокруг стройной фигуры. До меня отчетливо донесся хруст ломающихся костей, хорошо мне знакомый хруст, поскольку мне неоднократно доводилось слышать его в этом саду. Хребет человека то же, что обычная щепка в могучих объятиях неусыпных ветвей.
Оцепенение Эрту длилось не более двух секунд. Помутневшие было глаза вновь засверкали, и я понял, что на этот раз он спустит курок без колебаний. Но мне не суждено было умереть в этот день. За моей спиной раздался смех, нервный и презрительно-холодный. Я увидел, как неподдельный страх и яростная злоба исказили черты лица Эрту, как он отвел от меня со всей поспешностью свой пистолет и направил его поверх моей головы в исходившего издевательским смехом. Он так и не успел нажать на курок;, пепельно-белый луч вырвался из-за моего плеча и ударил ему в грудь чуть повыше левого соска.
Эрту рухнул на землю как подкошенный; стекленеющие глаза его исходили ненавистью.
Я оглянулся, медленно поднимаясь на ноги. В десяти шагах от меня стояла улыбающаяся Медея, стройная и прекрасная, облаченная в роскошное пурпурное платье. В правой руке моя спасительница держала черную трубку, по-прежнему направленную в сторону Эрту.
— Ганелон, — прошептала Медея бесконечно нежным голосом. — Мой Ганелон!
Не отрывая от меня сулящего все земные блага взгляда, Медея хлопнула в ладоши. Тотчас же безмолвные, как ожившие статуи, стражники проникли в сад, подняли с земли безжизненные тела Эрту и его подруги и унесли в глубь сада. Деревья зашевелились, зашумели зелеными кронами и направились к ограде.
— Память вернулась к тебе, как я рада этому! — воскликнула Медея, лишь только мы остались вдвоем. — Ты опять с нами, лорд Ганелон. Но помнишь ли ты свою Медею?
Медея, ведьма Колхиса! Черная, белая и алая, стояла она предо мною, радостно улыбаясь; обвораживающая красота моей спасительницы разбудила во мне забытые воспоминания. Еще не было такого человека, который, хоть раз увидев Медею, мог навсегда забыть о ее существовании. До тех пор, пока жизнь теплилась в нем.
Однако еще что-то очень важное, связанное с Медеей, я обязан был вспомнить. Свойственное натуре этой женщины заставляло даже лорда Ганелона быть всегда начеку в ее присутствии. Ганелона? Итак, я все-таки лорд Ганелон? Еще пару минут назад, готовый вступить в единоборство с пробравшимися сквозь живой лес, я без колебаний ответил бы утвердительно на этот вопрос, и даже тени сомнения не возникло б в моем мозгу.
Вновь воспоминания нахлынули на меня. И в то время как прекрасноликая ведьма смотрела на меня с ожидающей улыбкой, все, что способствовало моему превращению на непродолжительное время в лорда Ганелона, спадало с моего мозга, как надрубленный плющ. Эдвард Бонд в одежде с чужого плеча глядел с ужасом и отвращением на незнакомый сад, содрогаясь при одной мысли о том, что здесь произошло.
Я боялся этой женщины, я не хотел, чтобы она догадалась, какие черные мысли бродят в моей голове, и поэтому поспешил отвести в сторону свой смущенный взгляд. Я был выведен из равновесия, и неудивительно: по моей вине погибли искавшие со мной встречи, и мне не может служить оправданием то обстоятельство, что мною, моим телом руководил чуждый мне разум Ганелона.
Впрочем, я по-прежнему находился в теле Ганелона; теперь в этом не было никакого сомнения. Эдвард Бонд возвратился на Землю, в окружение своих близких, только его память задержалась в ином мире. Впрочем, вполне возможно, что у нас на двоих одна и та же душа. А душа Ганелона не могла найти себе применения и витала поблизости, в надежде изыскать подходящий момент и вытеснить навсегда из принадлежащего ей по праву тела душу Эдварда Бонда.
Я искренне ненавидел лорда Ганелона. Я презирал и суть и дух этого человека. И пусть моя память фальшива, представляет собою копию памяти Эдварда Бонда, она сильнее, ближе и дороже мне, чем память Ганелона, впитавшего в себя жестокость и коварство с молоком матери. Пусть недолго, но я был Эдвардом Бондом, я останусь Эдвардом Бондом навсегда!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
