Утром я пришел на работу. Джеймс Фергюссон был, как всегда, неприятен. Он слышал о моей болезни и надеялся, что я полностью выздоровел. Он даже сказал, что из Нового колледжа к нему поступили положительные отзывы о моей работе. Я поблагодарил и ушел в надежде не попадаться ему на глаза, по меньшей мере, до конца семестра.
Потом мы позавтракали с Яном в пабе на Хай-стрит.
— Я рад, что ты снова на ногах, — сказал он. — Первое время я о тебе очень беспокоился. Выглядел ты просто ужасно.
— Да, чувствовал я себя отвратно. Но сейчас мне намного лучше. Нет ничего чудесней, чем побыть немного на островах. Там живо поставят человека на ноги.
Он зябко повел плечами.
— Это не для меня, — проговорил он. — Я человек городской. Одна мысль о зиме на Льюисе приводит меня в ужас. Все ветры твои, и некуда идти. Мне нравится, когда вокруг меня народ и жизнь бьет ключом. Там бы я с ума сошел. Одни ветры, и некуда идти.
Я потянул виски и покачал головой.
— Я бы все же выбрал острова, чем жизнь здесь. Эдинбург явно не поднял мне настроение.
— У тебя просто не было шанса.
— Без сомнения. Но и ты несправедлив к островам. Ты когда-нибудь был там?
Он покачал головой.
— Хорошо, — сказал я, — если я попробую полюбить Эдинбург, то, может, и ты согласишься приехать ко мне летом в Сторноуэй на недельку-другую?
Мы выпили за наш уговор и заговорили о том, как лучше подготовиться к семинарам. Я сказал, что мне нужно две недели для того, чтобы снова войти в курс дела, и продолжить прерванную работу. Я все еще не нашел ответов на вопросы, заданные Крэйгом перед моей болезнью.
— Готовься столько времени, сколько потребуется, — разрешил он. — Спешить нам некуда.
— Две недели, — сказал я. — Дай мне две недели, и все будет в порядке.
— Отлично. В таком случае, я назначаю семинар на семнадцатое. Времени на подготовку у тебя будет достаточно.
Вернувшись домой, я решил, что пора начинать работу с того места, где ее оставил. Мои книги и бумаги Ян отложил в сторону. С той ночи в Эйнсли-Плэйс я взглянул на них лишь мельком.
Бумаги, над которыми я работал, были запиханы в портфель, а портфель, в свою очередь, спрятан в платяной шкаф в спальне. Я принес его в маленькую комнату, служившую мне кабинетом, и поставил на стол. Вынув книги и бумаги, которые я в спешке более месяца назад сунул в портфель, я обнаружил, что они, большей частью, помяты и порваны. Я уселся и стал разглаживать и распрямлять их.
Когда работа подходила к концу, я заметил на дне портфеля скомканный лист бумаги; вынув его, а увидел книгу и положил на стол. Темный кожаный переплет, очень пыльная, очевидно, старинная — это была та самая книга, которая пробудила чудища в темной библиотеке и оставила в моем мозгу след, стереть который было невозможно.
* * *
Не знаю, сколько времени я просидел, глядя на титульный лист ужасной маленькой книги, не в силах двинуться, не в силах собраться с мыслями. Я не осмелился перевернуть страницу, страшась того, что увижу там. Моя рассудочная сторона, оздоровленная пребыванием дома и разговорами с отцом, убеждала меня, что никакого вреда такая тривиальная вещь принести мне не может. Но мысль о том, что я снова увижу страницы с заклинаниями и гравюру, наполнила меня невыразимым отвращением.
В конце концов я встал, взял со стола книгу и бросил в портфель. Я знал: единственное, что мне остается — это вернуть книгу в библиотеку. Вспоминая, как небрежно она хранилась — кто знает, сколько лет — забытая и никем не прочитанная, я решил, что, скорее всего, никто ее до сих пор и не хватился. Тем не менее, было очень важно, чтобы меня не заподозрили в воровстве. Хотелось как можно скорее избавиться от книги, хотелось, чтобы ее заперли, так чтобы никто и никогда ее больше не нашел.
Появиться в библиотеке одному? Эта мысль меня угнетала. Мне было известно, что Юрчик работал три вечера в неделю — по понедельникам, средам и пятницам, с часу до четырех. Сегодня была среда, однако мне необходима была стопроцентная уверенность в том, что я не окажусь в библиотеке один. Я позвонил. Юрчик снял трубку и выразил удивление тем, что не видел меня несколько недель.
— Я был болен, — пояснил я. — Но я только что наткнулся на кое-что, что хранилось в вашей библиотеке. Вы не возражаете, если я сейчас приду?
— Я через час ухожу, — заявил он.
— Я сейчас буду. Мне вовсе не хочется быть должником.
— Хорошо. Жду.
* * *
На улице, как всегда, было пустынно, и старый дом был таким же серым. Ничто не изменилось. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Звон эхом отозвался в пустом вестибюле, возвращая неприятные воспоминания. Сердце мое сильно билось. Мне очень хотелось повернуться и убежать. С большим трудом я поборол себя и стал ждать.
Юрчик спустился не скоро. У него были больные ноги, скрюченные артритом. Наконец, я услышал звук его шагов в коридоре. Шаркая, он подошел к двери. Когда он увидел меня, морщинистое лицо его расплылось в улыбке.
— Мистер Маклауд, как приятно видеть вас снова. Вы сказали, что были больны. Мы все очень за вас переживали.
— Мне сейчас намного лучше. Я просто... переутомился. Ничего серьезного.
— Ну-ну, рад это слышать. Входите, не стойте на холоде.
Я вошел, осторожно закрыв за собой дверь. Подозрительно взглянул на ступеньки и тускло освещенную площадку — полная тишина, никакого движения. Все же я никак не мог побороть душевный дискомфорт.
Юрчик поднялся по ступеням, а потом по короткому маршу спустился в библиотеку. Шел он медленно, и я шагал рядом, стараясь приноровиться к его шаркающей походке. За это время я успел разглядеть покрытые пылью картины, висящие на стенах. Создавалось впечатление, что дом десятилетиями стоял нетронутым, как будто не желая расставаться со своими старинными секретами. Толстый ковер заглушал наши шаги. Он был тускло-красного цвета и выглядел таким же старым, как и сам дом. Я напрягал слух, стараясь услышать звуки с верхнего этажа или из-за деревянных панелей на стенах. Все было тихо. Юрчик открыл дверь в библиотеку, и мы вошли.
Он сел за маленький стол, и я поставил стул рядом. В библиотеке никого не было. Свет в лампах приглушен. Огни на улице постепенно гасли. Я начал извиняться за то, что в последнее свое посещение ушел так поспешно, оставив свет невыключенным, а книги — разбросанными на столе. Его глаза за толстыми стеклами очков уставились на меня в недоумении. Прядь седых волос упала на лоб, и он отвел ее на место.
— Простите, — сказал он, — я не понимаю. Вы явно ошибаетесь. Я был здесь после вас в понедельник вечером. Свет был выключен. А книги стояли на полках, на своих местах. Все в полном порядке. Все на месте. Я даже и не знал, что вы побывали здесь накануне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
