сгущающейся мрачной атмосфере в окружении Гитлера и их растущих подозрениях в отношении военных руководителей: «Вместо того чтобы обрушиться на войска-освободители приказами и призывами, руководящие штабы хранят молчание. Кажется, верность уступает место предательству. Мы остаемся здесь. Рейхсканцелярия уже в руинах».
Для вечернего совещания у Гитлера генерал Вейдлинг собрал все мыслимые доказательства — включая письмо от профессора Зауэрбруха, описывающего ужасную судьбу раненых, — чтобы доказать фюреру безнадежность продолжения борьбы. Он приказал своим командирам секторов подтянуться к рейхсканцелярии в 22:30, поскольку рассчитывал на новые важные указания. Вейдлинг наглядно описал безнадежность ситуации — прорыв за прорывом русских войск, потеря складов боеприпасов, продовольствия и медикаментов, прекращение снабжения по воздуху. В качестве последней меры он предлагал прорыв из «берлинского мешка». Предложение было поддержано генералом Кребсом, но подверглось яростной критике со стороны Геббельса. После продолжительных раздумий Гитлер признал, что ситуация безнадежна. Даже если прорыв удастся, сказал он, они просто попадут из одного кольца окружения в другое. И может случиться так, что ему придется ожидать конца либо в открытом поле, либо на какой-нибудь ферме. Поэтому Гитлер решил, что останется в рейхсканцелярии.
То, что это решение Гитлера было продиктовано эгоизмом, показывает замечание, которое он сделал во время совещания 25 апреля: «Если судьба решит иначе, тогда я исчезну со сцены мировой истории, как бесславный беглец» — и он дважды повторил слова «бесславный беглец». Еще одной причиной он назвал необходимость дать пример «всем тем, кого я осуждаю за их бегство». Если бы фюрер смог выиграть эту битву, он смог бы «уничтожить ряд генералов и других командующих, которые подвели в решающий момент».
Итак, Гитлер остался в Берлине, чтобы «разбить мощь великого азиатского хана».
В пять минут после полуночи 28 апреля адмирал Фосс телеграфировал из ставки фюрера: «Мы будем держаться до конца». Примерно в это же время Гитлер посетил фельдмаршала Грайма, лежавшего раненым в своей комнате и бывшего все еще не в состоянии улететь из-за нехватки самолетов, и дал ему свои последние наставления. Русские готовятся штурмовать рейхсканцелярию, сказал Гитлер, люфтваффе должны поддержать прорыв Венка к Берлину и атаковать русские позиции. Грайму было поручено также арестовать Гиммлера. В 4:05 утра Борман отправил подробные инструкции Дёницу: «Зарубежная печать сообщает о новых актах предательства. Фюрер рассчитывает, что вы будете обращаться со всеми предателями в Северной зоне с исключительной быстротой и суровостью. Исключений быть не должно. Шернер, Венк и другие должны сейчас доказать свою верность фюреру, сняв осаду как можно скорее».
В 13:35 состоялся последний разговор с военным комендантом Берлина. Затем привязной аэростат, через который радиотелефонные переговоры транслировались на радиостанцию, был сбит русской артиллерией. После полудня ОКВ переместилось в Доббин в Мекленбурге, на старый командный пост Гиммлера. В 23:00 там получили отрывистое радиосообщение из бункера фюрера, которое звучало как SOS: «Немедленно доложите: 1. Где передовые части Венка? 2. Когда они снова перейдут в наступление? 3. Где 9-я армия? 4. В каком направлении прорывается 9-я армия? 5. Где передовые части Хольсте?» Два часа спустя Кейтель ответил, что передовые части Венка остановлены у озера Швиловзе и что 12-я армия поэтому не может начать наступление в направлении Берлина; 9-я армия окружена, а корпус Хольсте вынужден перейти к обороне. Теперь конец вполне предсказуем; уже не может идти и речи об освобождении Берлина. Но из-за патологической подозрительности Гитлера здесь все еще пахло изменой. Борману было дано указание отправить Дёницу следующую телеграмму:
«Дёниц.
В нас ежедневно укрепляется впечатление, что дивизии на Берлинском театре военных действий уже несколько дней простаивают без дела. Все доклады, которые мы получаем, контролируются, задерживаются или искажаются Кейтелем. В целом мы можем сообщаться только через Кейтеля. Фюрер приказывает вам немедленно и беспощадно разобраться со всеми предателями. (Далее следует приписка:) Фюрер жив и ведет оборону Берлина».
Предыдущей ночью, с 28 на 29 апреля, Гитлер сделал все важные приготовления к своей смерти. Он вступил в законный брак со своей многолетней сожительницей Евой Браун и продиктовал свое личное и политическое завещание. Карл Дёниц назначался президентом рейха, Верховным главнокомандующим вермахтом, министром обороны и главнокомандующим ВМС (кригсмарине); Геббельс был назначен рейхсканцлером, Борман — министром партии, Зейсс-Инкварт[4] — министром иностранных дел, гаулейтер Гислер — министром внутренних дел, фельдмаршал Шернер — главнокомандующим сухопутными войсками, Риттер фон Грейм — главнокомандующим люфтваффе, гаулейтер Ханке, защитник Бреслау, — рейхсфюрером СС и начальником германской полиции. Другие назначения таковы: министр юстиции — Тирак, культуры — Шеель, пропаганды — доктор Науманн, финансов — Шверин фон Крозиг, экономики — Функ, сельского хозяйства — Бакке, труда — доктор Хупфауэр, вооружений — доктор Заур. Лей, как лидер германского Рабочего фронта, также был включен в состав кабинета. Геринг и Гиммлер были исключены из партии и лишены всех прав и постов. Не последовало никакого упоминания о Шпеере, Риббентропе и Зельдте, а также о давних военных советниках Гитлера — Кейтеле и Йодле.
В назначении Дёница на пост главы государства сыграли роль различные факторы. Шпеер предположил это, когда покидал Гитлера 23 апреля; видимо, на это решение оказали некоторое влияние Геббельс и Борман. Доверие Гитлера к гроссадмиралу также имело важное значение, и в последние несколько дней это доверие только повысилось благодаря готовности Дёница прислать подчиненные ему формирования. В конце концов, однако, этот вопрос, скорее всего, был решен силой обстоятельств. После бегства Гиммлера вряд ли кто-нибудь еще был под рукой. Главнокомандующий люфтваффе был только что назначен и не был достаточно крупным государственным деятелем; Шернера, которого Гитлер сделал главнокомандующим сухопутными войсками, в вермахте весьма недолюбливали, а Кейтеля рассматривали просто как марионетку Гитлера или «технического генерала». Поэтому Дёниц оставался единственным приемлемым главнокомандующим родом войск на эту роль. Кроме того, его назначение подкрепляло призыв Гитлера продолжать войну.
В своем завещании Гитлер объявил, что предпочитает смерть «трусливому отречению или действительной капитуляции». Последнее он рассматривал как огромный позор. Его взгляды на самоубийство изменились, ибо первоначально он называл это актом трусости. Тем не менее, когда фельдмаршал Паулюс сдался в Сталинграде, Гитлер сказал, что лучше бы он застрелился или похоронил себя заживо. Командир должен пасть на свой меч, заявил фюрер, когда понял, что сражение проиграно.
Теперь, когда его собственная битва была проиграна, он пожелал умереть «почетной смертью» в Берлине — Геббельс убедил фюрера, что максимум через пять лет он станет легендарной личностью, а национал-социализм — мифологией. Поэтому Гитлер оставил Дёницу сомнительную славу продолжать сражение на руинах рейха.
Политическое завещание было составлено в трех экземплярах. Штандартенфюрер СС Вильгельм
