Но Морин вся сникает, представив, что единственный птенчик выпорхнет из-под ее крыла. Еле передвигая ноги, она относит тарелки, потом возвращается с компотом из персиков, слипшихся в плотный ком, и с банкой сгущенного молока, проколотой с двух сторон.
— Ты чего это приуныла, Мо? Тебе нехорошо?
— Извини, что молоко прямо в банке, Чарли. Я сегодня разбила молочник, выскользнул из рук, когда я его споласкивала.
— Эх ты, руки-крюки, — добродушно ворчит Чарли и оборачивается к сыну. — А где ты возьмешь деньги на оплату этого твоего местечка?
— Никакой оплаты.
— То есть?
— Ну… это вроде как… ничья нора.
Морин потрясена.
— Но ты не можешь поселиться в таком месте.
— Почему?
— И там с тобой поселятся такие же бездельники, мм? — спрашивает Чарли.
— Совсем не обязательно, что люди, вынужденные жить в подобных условиях, — бездельники.
Чарли заставляет себя придержать ярость, но Морин преодолеть свое огорчение никак не удается. Полив персиковые дольки тонкой струйкой сгущенного молока, Чарли отправляет по одной в рот. Пропитавший их сладкий сироп нравится ему гораздо больше, чем сок свежих персиков, он и кофе предпочитает растворимый, а не сваренный в кофеварке. Он приканчивает вторую банку пива, наконец-то почувствовав легкое опьянение, от которого становится чуть более общительным.
— Ты действительно хочешь переехать? — спрашивает Морин.
— Да никуда он не денется, — утешает ее Чарли, твердо решив сменить тему разговора.
Роберт тем временем жадно расправляется с персиками, аппетит у него волчий.
— Хочешь кофе? — спрашивает Морин.
— Хорошо бы, — говорит Роберт, торопливо заглатывая персики. — А есть нормальный?
— Да-да, и бокал шампанского, — ехидничает Чарли. — И еще не забудь покормить малыша виноградиком.
— Нет, только растворимый.
— Тогда я пас.
Он поднимается.
— Ты куда?
— Хотел заскочить к Кэрол. У нее вроде бы есть новые пластиночки.
— Набиваешься в хахали? Так сказать, в порядке очереди?
— Да ну. Просто у нее клевые пластинки.
— Помог бы лучше убрать со стола, — ворчит Чарли.
— Ничего, я сама, — веселым голосом говорит Морин. — Иди-иди, навести соседку.
— Спасибо, ма.
Смерив отца торжествующим взглядом, Роберт хватает с вешалки куртку и убегает. И скоро его родители слышат трезвон соседского дверного звонка.
— Дитятко, — раздраженно говорит Чарли, отделяя кончиком ложки один ломтик от другого.
— Ты слишком к нему строг.
— Но он ведь палец о палец не желает ударить. День прошел — и ладно. А ведь этому обалдую уже восемнадцать. Он же, черт возьми, мужчина. В его возрасте я тянул лямку в армии.
— Если ты все время будешь твердить, какой он неудачник, он им и станет.
Чарли ее не слушает и возмущается дальше:
— Поразительно… вылитый братец. Ни рыба ни мясо. Плывет себе по течению. То нырнет, то вынырнет. Как получится. Авантюрист. Потому он так и льнет к Томми, родственные души.
— Его отец ты, Чарли. И смотрит он на тебя.
— Как же… Я для него — пустое место. Мы оба для него как пустое место.
— Он правда ищет работу. Он же старается! Просто тебе не рассказывает. Боится. Боится, что при очередной неудаче ты будешь потом тыкать этим ему в лицо. Он ведь как рассуждает: если ты не будешь знать, что он ищет, то не узнаешь и того, что ему отказали.
— Напрасно ты с ним так носишься, Мо. Ему только дай палец, он ведь руку готов откусить, или, как они теперь выражаются, схавать, так?
Чарли доедает персики, каждый проглоченный ломтик улучшает его настроение. Он с умилением и нежностью смотрит, как его жена старательно вылавливает персики из сиропа, прежде чем отправить их в рот. Он наклоняется и треплет ее по щеке.
— Ну что ты сегодня делала, детка?
— Да ничего особенного. Когда бегала, наткнулась на миссис Джексон.
— Ну и как она, наша дотошная старушка?
— Да ничего, потихоньку. Я помогла ей причесаться. Ты же знаешь, как ее донимает артрит. Иногда не может пошевелить руками. Пальцы как птичьи когти, совсем скрюченные. А от сыночков ее помощи не дождешься. Ни от того, ни от другого — месяца три и носа сюда не показывали. Она очень одинока.
— Да, бедняжка, ей приходится несладко.
— Она не нуждается ни в чьей жалости. Она очень гордая. Подарила мне коробочку цукатов.
— Отлично. Думаю, она по характеру не особо вредная. Одинокие люди не могут позволить себе подобную роскошь — вредничать.
— Хочешь, откроем цукаты, попозже?
Морин медленно и вдумчиво жует ломтик персика, она прочла, что каждый кусок пищи нужно пережевывать не менее двадцати раз, чтобы все хорошо усваивалось. Покончив с персиками, она собирает тарелки и относит их на кухню. Чарли снова усаживается в кресло, Морин возвращается и ставит перед ним чашку с кофе и банку с сухим молоком. Она никогда не может угадать, сколько надо сыпать, и предоставляет Чарли делать это самому. Чарли кладет одну ложечку и еще пол-ложечки, глядя, как белый порошок растворяется в черной жидкости. Вкус этого порошка для кофе нравится ему гораздо больше вкуса свежего молока.
Морин, наклонившись, счищает крошку с уголка его рта. Он вечно забывает вытереть губы или хотя бы их облизать. Этот жест, полный нежной заботливости, Морин проделала за их жизнь сотни раз…
— Мурзик ты мой.
Чарли улыбается, молча соглашаясь. Морин торопливо прибирает сакральное пространство столешницы, поглядывая на экран телевизора, чтобы не пропустить начало сериала. Выключен только звук, и она видит первые титры "Далласа" и Лэрри Хагмана[26] с дьявольской и почти родной уже ухмылкой.
— Я отнесу все остальное и помою, детка, — говорит Чарли, — садись смотри.
— Спасибо, Рок.
Чарли с вожделением смотрит на третью банку пива. Он раскуривает сигарету и уже не выпускает ее изо рта. На тарелки, пока он тащит их на кухню, сыплются кучки пепла. Тлеющий кончик вспыхивает как звезда, когда Чарли затягивается. В журнале "Ридерз дайджест" как-то писали, что все, из чего мы состоим, произошло от звезд. Неужели и эти стальные мочалки "Брилло", и покрытые жаростойким пластиком "Формайка" полки и стол, и все эти баночки со специями произошли от звезд? Как-то не верится… Рядом с раковиной, на подоконнике, стоит фото Роберта, когда ему было пятнадцать. Глядя, как пенится в раковине жидкость для мытья посуды, Чарли посматривает на рожицу сына. По мнению Чарли, отпрыск его отнюдь не красавец: безвольный рот, землистобледная кожа. Но Морин уверяет, что девчонки считают его симпатягой, даже заглядываются. А на что тут, собственно, заглядываться?
Знакомые звуки увертюры к "Далласу" доносятся из холла, мелодия достигает крещендо, потом затихает. Отскребывая от тарелок, расписанных синими васильками, остатки "пирога дровосека", Чарли представляет, как жена его, забыв обо всем на свете, смотрит на экран, погрузившись в мир нефтяных скважин, войн корпораций и любовных сцен. У этой Морин, у азартной телезрительницы, чувственно-влажные губы. Да, в его воображении она снова становится очень сексуальной, такой, какой она была раньше, пока привычка еще не заглушила желание, пока она окончательно не стала примерной матерью и добытчицей, ретивой домашней хозяйкой. Сам он "Даллас" не смотрит. Сплошное вранье. Эти янки ни в чем не знают меры.
Но Морин ни за что не оттащишь от экрана, пока там мелькают интерьеры "Саутфорка"[27]. Ее вечерние занятия по понедельникам и средам, они же, так сказать, переходящие праздники, необязательные, которые просто помогают скрасить нудную рутину. Рисование натюрмортов и занятия йогой особого энтузиазма у нее не вызывают. То ли дело "Даллас". Несколько месяцев назад у Морин умер брат, так она готова была сбежать с похорон, чтобы не опоздать. Примчалась и всю серию просидела в черном костюме, до самых заключительных титров.
Однажды он спросил, чем ей этот "Даллас" так нравится.
— Не знаю, — вот что она сказала.
Потом была долгая пауза, и, когда он уже отошел, не надеясь на продолжение, она пробормотала:
— Наверное, тем, что он — про сущность всякой власти.
Больше они на эту тему не говорили.
Перемыв тарелки, Чарли насухо вытер их полотенцем, сувениром из Ирландии, на котором имелись и листочки клевера, и эльфы, и прочая нежить. Закончив, он тщательно его сложил и задумался о клевере. До сих пор, завидев полянку с клевером, он машинально ищет глазами лист с четырьмя листочками. Вообще-то он старается не потакать своим суевериям. Особенно когда есть опасность, что они сбудутся. Ну, например, когда проигрывает его команда, клуб "Фулем", ему часто кажется, что это он виноват: накануне матча что-то не то увидел. Иногда он замыкается в своей особой магической вселенной и совершенно искренне верит, что его мысли неким образом влияют на ход реальных событий реального мира.
