Ответить на этот вопрос он не мог, но знал — именно это «что-то» он и мечтал найти, отправляясь странствовать, подобно Ясону, в поисках золотого руна.
Возвращаясь домой из Девоншир-Хауса, герцог поймал себя на том, что большую часть времени думает об Анастасии. Тем не менее он был исполнен решимости больше не видеться с нею.
Он был уверен, что следующие несколько дней, проведенные в Линде в обществе леди Брэнстон, окажутся очень приятными. Она поможет ему забыть об экзотических прелестях Анастасии, которые та предлагала ему вкусить во второй раз.
— Никогда, никогда больше! — вслух поклялся он себе и сам удивился тому, как твердо прозвучал его голос.
Он лег спать, но сон не шел к нему. Наконец в четыре часа утра он встал, раздвинул портьеры и взглянул на небо.
Занимался бледный рассвет. Звезды мерцали и гасли, сизый утренний туман расползался по Гайд-парку.
Герцог подумал о том, как прекрасен должен быть Линд в эту пору, и внезапно ему страстно захотелось увидеть этот величественный дом на берегу озера.
«Чего ради я торчу здесь, вместо того чтобы кататься верхом на великолепных лошадях, полной грудью вдыхая свежий воздух?» — спросил он себя.
И тут же подумал, как замечательно было бы сейчас плыть по неисследованной реке на дау[7] или ехать по пустыне, устремляясь в бесконечность, туда, где небо сливается с песком.
Но, быстро опомнившись, герцог сказал себе, что ему не следует жаловаться на судьбу. Разве герцогу Линдбруку чего-то не хватает? Чего еще ему было желать?
Он опустил жалюзи, задернул портьеры, снова лег в кровать и заставил себя думать о леди Брэнстон и о том призыве, который таился в ее голубых глазах.
— Она, безусловно, очень привлекательна, — пробормотал он.
Но прошло еще много времени, прежде чем ему наконец удалось уснуть.
Герцог решил отправиться в Линд сразу же после завтрака. Поездка должна была занять всего два с половиной часа.
Его фаэтон, способный развивать огромную скорость, был запряжен четверкой великолепных лошадей.
Когда герцог подобрал вожжи, на губах его заиграла улыбка. Он подождал, пока грум устроится сзади, потом тронулся с места, довольный тем, что едет один и что никто не будет мешать ему праздной болтовней и отвлекать от управления лошадьми.
А править такими лошадьми было несказанным удовольствием.
Теперь герцогу казалось удивительным, что в доме своего отца он мог с удовольствием ездить на дешевых лошаденках, а уж на каких ужасных клячах ему доводилось путешествовать верхом в разных краях!
Зато сейчас ему первому предлагали самых лучших скакунов, а его имя стало притчей во языцех в Таттерсолзе[8].
Стоило ему появиться в своем клубе на Сент-Джеймс-стрит, как к нему подходил кто-нибудь из знакомых и предлагал взглянуть на своих лошадей. И если какая-нибудь привлекала его внимание, ему, конечно же, соглашались ее продать.
«У меня есть все!» — сказал себе герцог.
Среди множества писем, которые он вскрыл за завтраком этим утром, было одно от его бабушки по материнской линии. Эта дама, славившаяся в молодости редкой красотой, любила откровенно высказывать свое мнение.
Она не сомневалась, что все ее желания будут сразу же выполняться окружающими из уважения к старости, точно так же, как в былые времена они выполнялись из преклонения перед ее красотой.
В письме, написанном твердым почерком, говорилось:
«Как я слышала, ты отправляешься в Линд, но по возвращении немедленно приезжай ко мне. Я хочу поговорить с тобой о женитьбе, поскольку тебе совершенно необходимо иметь сына, а еще лучше — нескольких сыновей, чтобы было кому унаследовать титул.
Вспомни, что случилось с бедным Десмондом, у которого был только один ребенок, да и тот настолько слабый, что у него не было шансов пережить отца…»
Герцог даже не стал читать письмо до конца, а просто с раздражением сунул его себе в карман.
«Почему, — спросил он себя, — родственники не могут оставить меня в покое?»
Герцог отлично понимал, что когда-нибудь, возможно, через много лет, он все-таки женится, чтобы произвести на свет наследника.
Но его жена должна быть достойна его по происхождению, а это означает, что ему придется жениться на родовитой и пустоголовой девице. Да она за несколько месяцев надоест ему до смерти!
«Я поступлю так, как мне хочется, то есть останусь холостяком!» — сказал он себе.
Герцог стегнул лошадей, чтобы скорее очутиться в Линде.
Он хотел наслаждаться обладанием им в одиночестве.
Глава 3
Катрина обвела взором гостиную и подумала, что именно такой она себе ее и представляла.
С первой же минуты она была очарована Линдом.
Когда они свернули на подъездную аллею, она увидела перед собой величественный дом, стоявший на берегу озера, по которому плавно скользили белоснежные лебеди. Над крышей на фоне синего неба гордо развевался штандарт герцога; клонившееся к закату солнце бросало теплые золотистые отблески на окна.
Катрина вошла в огромный холл, в нишах которого стояли мраморные статуи греческих богов и богинь. Великолепная, украшенная позолотой лестница поднималась вверх, к высокому своду, и Катрина подумала, что никогда еще не видела более впечатляющего зрелища.
Их проводили в изысканно обставленную гостиную, расположенную на втором этаже, и, когда наконец появился герцог, Катрина чуть было не рассмеялась. Он так поразительно соответствовал своему окружению!
— Добро пожаловать в Линд! — обратился он к леди Брэнстон. — Не могу выразить, как я счастлив видеть вас!
Катрина увидела выражение глаз тети Люси и поняла, что та в восторге, после стольких приготовлений очутившись наконец в Линде. Катрине стало любопытно, догадывается ли дядя, как много значат для его жены этот дом и его хозяин. Но она тут же сказала себе, что это только потому, что он занимает очень высокое положение в обществе.
В то же время она не могла не заметить огонь, вспыхнувший в голубых глазах Люси, и то, что ее пальчики на какое-то время задержались в руке герцога. Если бы Катрина не знала, что это невозможно, то могла бы подумать, будто ее тетя влюблена в герцога Линдбрука. Но она тут же упрекнула себя за то, что ей в голову приходят подобные нелепые мысли.
Катрина много путешествовала по свету со своими родителями, но она была совершенно несведуща во всем, что касалось отношений между мужчинами и женщинами, особенно в высшем свете. Поскольку ее родители были так страстно влюблены и беззаветно преданы друг другу, она полагала, что большинство супружеских пар чувствуют то же самое.
