яркие огни, а окружающее тонуло в дыму и какофонии звуков. В такие моменты Эдвальда охватывал ужас и гнетущее ощущение собственной ничтожности. Он уже не помнил, что говорил ему патриарх. Не помнил, кто он сам. Когда очертания его покоев в ночной темноте начинали смазываться, вращаясь всё быстрее и быстрее, превращаясь в безумный хоровод непонятно откуда взявшихся звуков и красок, его «я» парализовал страх и сковывало чувство беспомощности. Тысячи слов повторялись разными голосами: некоторые звучали оглушительно громко, вызывая холодный пот, другие же шептали со всех сторон сразу, настойчиво и монотонно. Одни из них говорили что-то знакомое, а другие произносили слова на неизвестных языках, если это вообще были слова, а не рычание, лай и визг неразумных чудовищ.
Иногда Эдвальда словно хватала какая-то неведомая сила и, вдобавок к остальному, начинала швырять, трясти, подбрасывать и снова ловить охваченного ужасом короля. Стоило утренним лучам солнца осветить его лицо, как видения ослабевали, и разум на короткое время прояснялся. Потом приходил лекарь, и воспалённое сознание с трудом пыталось отделить реальность от видений. Чудовищно уставший король с красными глазами и осунувшимся лицом несколько раз даже умолял прервать его страдания и подарить милосердную смерть, но лекарь, каждый раз ужасаясь, делал вид, что не слышал этих слов. Потом он уходил, и всё повторялось. Пусть дневные видения были не столь ярки и утомительны, как ночные, но едва слышные голоса, то и дело заставлявшие Эдвальда панически озираться, сводили с ума не меньше, чем ночное буйство звуков и красок.
Когда король ещё сохранял остатки разума, он иногда задавался вопросом, что же с ним происходит и чем это вызвано. Однако, ощущение страха, беспомощности, неодолимое желание найти поддержку, опору и прислушиваться к окружающим, в частности к патриарху, совсем не оставляло места для размышлений. Велерен утверждал, что так боги проверяют крепость духа его величества, и единственным путём к покою будет лишь покаяние и молитва. В его устах эти слова звучали мудро и убедительно, как и то, что видения и голоса, тогда ещё лишь изредка посещавшие разум короля, это тени былых прегрешений. И в визите Таринора Эдвальд увидел лишь подтверждение одного из своих снов о сломленном мече, что был обагрён кровью. Со временем сны и видения становились всё более бессмысленными, а толковать их становилось всё труднее. Ко всему этому добавился навязчивый страх сойти с ума. И чем дальше, тем сильнее он смешивался с ужасом осознания того, что безумие, которого так страшился Эдвальд, уже здесь.
Очередная ночь вновь принесла ужас, парализовав сознание и спутав мысли. Неведомая сила вознесла Эдвальда на огромную, как ему казалось, высоту, и внезапно отпустила. Король был охвачен тем самым ужасом, какой владеет человеком, которому снится, что он падает в пропасть. Только в отличие ото сна, где за падением неминуемо наступает пробуждение, видение короля не только не кончалось, но и, как казалось ему, становилось только ужаснее. Он не видел ничего, кроме густой непроглядной темноты, мир кружился вокруг всё быстрее, а ужас сводил судорогой каждый мускул его тела. Кошмар казался бесконечным, времени Эдвальд больше не ощущал: если ранее он представлял время как реку, то теперь оно стало для него бесконечным чёрным полем, простиравшимся во все стороны одновременно. Вдруг сквозь вереницы звуков и голосов король услышал чёткий голос, словно заглушивший всё остальное, хотя тот был нисколько не громче прочих.
— Чего ты желаешь, Эдвальд? — спросил голос.
Король сделал чудовищное мысленное усилие и ответил, почти не раскрывая рта.
— Конца… Чтобы всё… Закончилось… — едва оформившись, мысль тут же снова растворилась в черноте.
— На что готов ты ради этого?
— На всё… — голоса становились тише, и вновь совершённое усилие далось легче.
— Я могу дать твоему разуму силу победить безумие. Желаешь ли ты этого?
— Да…
— Желаешь ли ты стать сильнее и могущественнее, чем кто-либо до тебя?
— Да… — ответил король, уже едва шевеля губами.
Какофония почти стихла, и теперь слова были слышны всё лучше и лучше.
— Готов ли ты прекратить безумие раз и навсегда? — громогласно раздалась речь, отозвавшись раскатистым эхом в звенящей тишине.
— Да! — Эдвальд впервые за долгое время отчётливо услышал собственный голос.
— Да будет так, — неожиданно тихо прозвучали слова, а воцарившееся безмолвие показалось королю вечностью…
* * *
В эту ночь, как и неделю назад, у королевских покоев дежурил сам командующий гвардией Кавигер. На сей раз он освободил от дежурства сира Годрика Гримвуда, чему самый старший из рыцарей гвардии был весьма рад. Об этом, разумеется, было известно и патриарху с королевой, которые решили действовать быстро и наверняка.
Королева Мередит шла по освещённому лампами коридору в сопровождении пятерых стражников из своей личной охраны, которые поверх кольчуг носили оранжевые плащи в знак верности дому Русвортов. За ними следовали четверо Серых судей, а замыкал процессию Велерен в белом патриаршем облачении, с вышитым серебром знаком Церкви Троих на груди.
Стража замка даже не пыталась останавливать их, а потому путь до покоев короля прошёл без происшествий. Завидев в конце коридора одинокую фигуру Дэйна Кавигера, караулящего дверь, патриарх улыбнулся в предвкушении.
— Ваше величество? — командующий вздрогнул, словно бы очнувшись ото сна. — Что привело вас сюда в столь поздний час?
— Королева желает видеть своего мужа, — Велерен вынырнул из-за спин Судей и шагнул вперёд.
— И вы здесь, ваше святейшество, — выдавил из себя Кавигер. — Боюсь, что не могу пропустить вас. Королевский приказ.
— Король уже давно не отдаёт приказов, — проговорила королева. — А если он что-то и говорил, то это лишь следствие помутнения рассудка. Этой ночью я почувствовала тревогу за моего супруга. Тяжкий недуг, поразивший Эдвальда, вот-вот заберёт его жизнь. Моя душа требует покоя, я должна его увидеть. Но также я не могу отпустить его в лучший мир без предсмертного покаяния, а потому послала за его святейшеством.
— А они? — командующий кивнул на гвардейцев королевы и Судей. — С каких пор для покаяния необходимы люди с оружием? К тому же, уверяю вас, лекарь сказал, что его величеству требуется покой. Простите, но я не могу пропустить вас к нему.
— Откройте дверь, Кавигер, — ледяным тоном проговорила женщина. — Приказ королевы.
— В таком случае я вынужден его ослушаться, — рука командующего легла на рукоять меча.
— Вам известно, что невыполнение приказов королевской семьи приравнивается к государственной измене, сир командующий? — вкрадчиво спросил патриарх.
— Известно. Но как у командующего гвардией, верному своему королю, у меня нет иного выбора. Пока я здесь, вы не попадёте в покои.
— Это я и желал услышать, — Велерен расплылся в улыбке и обратился
