Капитан своими рассказнями и провоцировал Барадзе на подобное предложение. Но так как девочек для демонстрации истекающему слюной Вахтангу ОВД не могло выделить, Кострецов постарался сыграть на поле собеседника.
— Интересная мысль, — согласился он. — Ты сейчас что конкретно снимаешь?
Вахтанг замялся и сказал:
— Тайм-аут взял. Как и ты, отбором девиц для нового фильма занимаюсь. Так что милости прошу. Могу показать хороший товар, — закончил он как-то не по-кинорежиссерски.
— Мода на эротику, крутой секс проходит, — повел в сторону Сергей, чтобы Вахтанг на его «кордебалет» сразу не напросился. — Наверное, достается тебе от заумных критиков?
— Конечно, кацо. Вот спроси обо мне хотя бы в этом казино, где много недоумков от искусства толчется. Так многие заявят, что я вообще не режиссер, что ни одного фильма моего не знают. Просто не считают меня художником. Но я тебе скажу глубокую мысль: «Гения сразу видно хотя бы потому, что против него объединяются все тупицы и бездари».
Какого-то специфического туману напускал этот Вахтанг. Кострецов уточнил:
— А как называется твой последний фильм?
Вахтанг почему-то недоуменно посмотрел на него, подумал, словно забыл название своего детища, и произнес:
— «Белое бедро женщины».
— Не видел. На видеокассетах есть?
— Конечно. Но продают из-под полы. Трудно найти. Я попытался в этой картине стереть границу между эротикой и порнографией.
— Звучное название, — поддакнул капитан. — Тебе белые бедра нравятся?
— Э-э, — рассмеялся Вахтанг, — на то, что я грузин, намекаешь? А что поделаешь, кацо, если русских мужчин недостаточно, чтобы обеспечить всех ваших красивых женщин?! Но я тебе скажу и другое. Женская красота и мужской ум большей частью пагубны для их обладателей.
Взгляд Вахтанга уперся во что-то в конце зала. Сергей проследил за ним и увидел девицу, одиноко играющую у крайнего стола. У нее все торчало как надо.
— Давай телефон, Вахтанг, я позвоню, — вырвал его Кострецов из блаженного созерцания.
Барадзе быстро записал номер на салфетке. Не прощаясь, оттолкнулся от стойки и, как леший из-за деревьев, почти крадучись, пошел туда, куда вела его стрела огненного взгляда.
* * *
Когда Кострецов, вернувшись домой, аккуратно развязывал один из трех своих драгоценных шелковых галстуков, раздался звонок Кеши Черча.
— Кость, двое от Грини Духа в «Арарате» сели в темно-серый «плимут». Тачка явно в угоне. Прикидываю я, что подвалит сейчас человек ее прикупить.
Капитан сорвал галстук:
— Спасибо, Кеша. Я их брать буду. Последи за ситуацией еще минут пятнадцать.
Он тут же перезвонил в отдел — вызвать группу захвата. Темно-серый «плимут» был угнан от театра-студии Табакова. Должно быть, он побыл где-то в отстойнике и теперь, видимо, с перебитыми номерами двигателя, созрел для «толчка».
* * *
Через четверть часа во двор «Арарата» скользнули захватчики Кострецова. Сам он уже стоял за деревьями в скверике посреди двора и поглядывал на «плимут», хорошо видный при свете окон. Подъезд дома венчал великолепного рисунка старинный вензель с буквой «К».
Веревка и Камбуз сидели в салоне «плимута». Камбуз дремал, а Веревка через открытое окно поглядывал в сторону Мясницкой.
С той стороны, откуда и ждал Веревка, наконец появился плотный мужчина в плаще. Веревка толкнул в бок Камбуза, тот открыл глаза.
Гость подошел к машине, Камбуз перегнулся и распахнул перед ним заднюю дверь.
Как только в «плимуте» оказалось трое, Кострецов махнул своим помощникам. Оперативная группа кинулась к машине с разных сторон.
Дверцы не были заперты изнутри. В оперских руках пассажиры вылетали на асфальт, голося в разных тональностях. У Камбуза нашли пистолет.
Затолкали продавцов и покупателя уже в другие машины. Повезли с пылу с жару на допрос.
* * *
В отделении человек, севший в «плимут», протестовал больше всех. И действительно, тот, кто покупает краденую автомашину, чаще всего является жертвой угонщиков. Покупателя задерживали только для выяснения личности.
С Веревкой и Камбузом нужно было знакомиться внимательнее. Кострецов дождался, пока не поступили данные на молодых блатяков. Веревка был Пахомовым Никитой, дважды отбывавшим сроки за мелкие кражи. Камбуз — Тухачевым Андреем, не привлекавшимся к уголовной ответственности.
Кострецов разглядел вызывающие тюремные наколки на пальцах худого и психопатичного Веревки-Пахомова и решил начать с него. Хотя от этого битого парня, попавшегося без оружия, вряд ли мог быть толк.
Оказавшись перед Кострецовым, Веревка, оправдывая прозвище, начал плести:
— Да чего, начальник?! Задумал я поддать. Денег мало, пошел сообразить на троих. Гляжу: мордатый этот в тачке сидит. Я ему предлагаю. А он: «Я могу и один выпить». Я ему: «Выручай, брат, с недопоя уши пухнут». Он: «Ладно, садись, сейчас придумаем». А тут еще один канает. Я кричу: «Друг, залезай к нам, если выпить хошь». Он и залез, а тут вы навалились.
— Третий-то утверждает, что не из-за выпивки к вам в машину сел, попытался сбить его капитан.
Веревка дернул огромным кадыком, но проговорил пренебрежительно:
— Да это он может что хошь лепить. Я этих двоих первый раз вижу. Чего они мутят?! Ты ж чуешь, начальник, с меня перегаром разит. Всех делов, что душа освежиться жаждала.
— Иди пока.
Кострецов распорядился отвести его в камеру.
Привели Камбуза. Этот чувствовал себя гораздо хуже из-за отнятого пистолета с полной обоймой, и опыта таких допросов у него не было — Камбуз попадал раньше в милицию только за хулиганство. Теперь пришел его воровской час — показать себя, как матерые на такие случаи учили. И он собирался быть «духовым», то есть предельно отчаянным.
Камбузу, например, дружно твердили, что на допросах всегда бьют. Причем якобы уродуют менты независимо от того, есть у них что-то на тебя или нет. С мужественным видом рассказывали такое: «В допросной комнатухе всегда сейф стоит, а на нем книжки валяются разные. Опер иль следак скажет: „Дайкось мне вон ту книжицу с сейфа“. Пацан встанет, подойдет к сейфу, только наверх потянется — ему по почкам врезают! Нарочно, падлы, вроде б за книгой просят вытянуться. Это чтоб почки враз отбить…»
В комнате, где сидел перед столом Камбуз, действительно был большой несгораемый шкаф, а сверху разбросаны книжки и брошюры по уголовно-правовому законодательству. Камбуз пытался не смотреть в ту сторону, а когда пересыхало в горле — с перепоя и от тягостного ожидания палаческого предложения: «Дайкось книжицу», — он пошире распахивал рубаху, чтобы светила тельняшка.
Кострецов же скучно смотрел на него и наконец вяло произнес:
— Ну что, Тухачев? Мне разговаривать с тобой, в общем-то, не о чем. Взяли тебя с огнестрельным оружием. За его незаконное хранение срок какой, наверное, знаешь, хотя пока и не сидел. Уточняю на всякий случай: статья 222, часть первая Уголовного кодекса, срок до трех лет… Положено мне выслушать твою байку, как ты пистолет только что нашел и собирался сдать в милицию, но наше внезапное задержание выполнить этот гражданский долг тебе помешало. Так что давай, я запишу.
Камбуз растерянно поглядел на опера.
— Да так и было… В пивной на Банковском в оставленной под столом сумке нашел…
— Ну-ну, — кивал Кострецов, водя ручкой по бумаге.
— Хотел эту пушку сдать. На кой мне оружие?!
Капитан отбросил ручку и внимательно поглядел на него.
— Ты к своей первой ходке готов?
— Не понял, — уловив сочувствие в голосе опера, с неосознанной еще надеждой произнес Камбуз.
— Я о романтике тюрьмы и зоны. Что тебе бывалые плели? Какой там мужской клуб? Как в крутые будешь выходить? О чефире, картишках, хохмах около параши…
Напоминание о тюремной параше Камбузу уже не понравилось. Он попытался было представить ту героику, о какой говорил Кострецов, но вспомнил лишь угреватую харю парня, солидно повествовавшего на блатхате о своих ярких впечатлениях: «Интере-есно… Чефир на горящих полотенцах варят… Интере-есно…» Чефира Камбуз не любил, водка и пиво с раками в пивной, где половину можешь на свои немерянные бабки напоить, были ему гораздо интереснее.
Опер небрежно продолжил:
— Смотри. Хочешь, давай в парашную академию, а хочешь — на воле гуляй.
— Не понял, — уже оживала в сердце Камбуза надежда мочиться в белый унитаз, а не в вонючую парашу.
— Расклад такой, — дружелюбно заговорил опер. — Взяли тебя с пушкой, срок обеспечен. Но могу на пистолет закрыть глаза и отпустить тебя без последствий, если подтвердишь показания твоего друга.
— Веревки?! — с удивлением спросил Камбуз.
— Веревки, в миру Пахомова Никиты, дважды осужденного за хищения. Он нам уже все выложил, — уверенно брал на понт Кость. — Вы из команды Грини Духа. «Плимут» угнан от театра Табакова. Сегодня пришел покупатель на него посмотреть.
