В романе «Сто лет одиночества» Гарсия Маркес назовёт эту третью зону «электрифицированным курятником». Его всегда занимала более зона первая. И это принципиально, стратегически важно. Уже в детстве подсознательно выбиралась дорога на всю жизнь. Судьба, а может быть, «чувство пути», которому Александр Блок придавал решающее значение в судьбе художника, направила его к «палой листве», как он и назовёт свою первую зрелую повесть. Зона с голубыми бассейнами и загорающими на лужайках блондинками в ярких купальниках выглядела, конечно, привлекательнее. (И всю жизнь она будет привлекать Гарсия Маркеса, о чём поразмышляем позже, — повзрослев, он значительные усилия потратит на то, чтобы проникнуть в эту самую «зону» — ив Мехико, и в Барселоне.) Но художник взрос именно на «палой листве», среди униженных и оскорблённых, на дне — в противном случае сформировался бы, может быть, не Гарсия Маркес, а Скотт Фицджеральд, например, главной темой творчества которого были богатые, «не такие, как обычные люди».
«И вдруг точно вихрь взвился посреди селения — налетела банановая компания, неся палую листву. Листва была взбаламученная, буйная — человеческий и вещественный сор чужих мест, опаль гражданской войны, которая, отдаляясь, казалась всё более неправдоподобной. <…> И этот хлам под ударами шального порывистого ветра стремительно сметался в кучи, обособлялся и наконец превратился в улочку с рекой на одном конце и огороженным кладбищем на другом, в особый, сборный посёлок, состоявший из отбросов других селений».
Это из авторского предисловия к повести «Палая листва». Аракатаку заполонило пьянство и распутство — действовали десятки кабаков и борделей, в которых трудились сотни жриц любви. В азартные игры проигрывались состояния. Процветало колдовство, чёрная магия вуду, притом её наиболее жёсткая, с кровавыми жертвоприношениями и дикими массовыми оргиями разновидность. Воровство и убийства стали обыденностью. Религиозные власти в надежде выправить ситуацию и спасти людей прислали в Аракатаку священника Педро Эспехо, того самого, пользовавшегося непререкаемым авторитетом в стране. Но и он ничего не смог поделать. Однажды ночью со словами: «Бог милостив, поможет, надейся, падре!» Педро пырнули ножом в живот (по другой версии — он воспарил во время мессы).
9
Когда Габриелю не исполнилось ещё двух лет, «палая листва», рабочие «United Fruit Company», устроили невиданную по размаху забастовку, охватившую и Аракатаку. После подавления забастовки генерал-консерватор, сам назначивший себя и генерал-губернатором Карлос Кортес Варгас заявил в своём «Декрете № 4», что в результате расстрела рабочих, собравшихся на станции Сьенага с тем, чтобы отправиться в город Санта-Марту с ультиматумом правительству, было убито всего девять человек. По другим сведениям, было застрелено и заколото штыками около тысячи. Но в действительности тогда погибло более трёх тысяч человек. В ту же ночь трупы погрузили в товарные вагоны, прицепили три паровоза, спереди, посередине и сзади, вывезли к морю, погрузили на баржи и, привязывая камни к трупам, выбрасывали в воду. Это было тяжёлой работой, до утра трудились несколько сот чернокожих, в их числе и представители «палой листвы». Трупы шли ко дну, а некоторые погодя всплывали — и ещё месяц плавала зловонная вздувшаяся «палая листва» по Карибскому морю, пока не была доедена рыбами, птицами и морскими гадами. Земле по христианскому обычаю не был предан ни один из забастовщиков.
После расстрела и жесточайшего подавления забастовки «место прежних полицейских заняли наемные убийцы с мачете, — читаем в романе „Сто лет одиночества“. — Запершись в мастерской, полковник Аурелиано Буэндиа размышлял над этими переменами, и впервые за все долгие годы своего молчаливого одиночества он почувствовал мучительную и твердую уверенность в том, что с его стороны было ошибкой не довести войну до решительного конца. Как раз в один из этих дней брат уже давно забытого всеми полковника Магнифико Висбаля подошёл вместе с семилетним внуком к одному из лотков на площади, чтобы выпить лимонаду. Ребёнок случайно пролил напиток на мундир оказавшегося поблизости капрала полиции, и тогда этот варвар своим острым мачете изрубил мальчика в куски и одним ударом отсёк голову его деду, пытавшемуся спасти внука.
Весь город смотрел на обезглавленное тело старика, когда несколько мужчин несли его домой, на голову, которую какая-то женщина держала в руке за волосы, и на окровавленный мешок с останками ребёнка».
— …Но такого не могло быть, Мину! — воскликнул я, когда мы с Минервой (которая, напомню, представила меня Гарсия Маркесу и много рассказывала о нём нехрестоматийного), дискутируя на тему реальности и вымысла в латиноамериканской прозе, брели по узким тёмным улочкам старой Гаваны к Кафедральной площади.
— Это у вас на родине Ленина не могло! — возразила она.
— У нас-то как раз… — замешкал я. — И всё-таки уж слишком — зарубить мальчонку только за то, что капнул на форму.
— Ничего не слишком! Ты послушай, чему я однажды сама была свидетельницей в богатом пригороде Санто-Доминго, где жила у бабушки. Мужчины в бильярдной выпивали, смеялись, играли, я была там со своим старшим братом. Вдруг чернокожий мальчик, совсем маленький, может быть, лет семи, мой ровесник, ворвался в бильярдную, схватил со стола шар из слоновой кости и выбежал. Шар стоил денег, он мог бы на них поесть. Мужчины бросились в погоню, просто так, для забавы, ведь были и запасные шары. Мальчик бежал кромкой моря, его преследовали с криками, с хохотом. Брат тоже бежал за воришкой и потом говорил бабушке, что не видел, кто нанёс мальчику первый удар мачете. Удар несильный, неопасный. Но знаешь, как ведут себя акулы, когда чуют кровь? Кто-то нанёс второй, третий удар… Его гнали, улюлюкали, догоняли и кололи, кололи… Это была охота на человека, на ребёнка! В пьяном экстазе они прогнали его по берегу около двух километров и нанесли более пятидесяти ран! Он упал замертво. А они, взяв шар, бросили рядом несколько монет, родственникам мальчика, чтобы «не вопили» и, делясь друг с другом впечатлениями о том, кто куда пырнул мальчика, не спеша отправились назад в бильярдную доигрывать партию!.. А ты говоришь — не могло быть! Ещё как могло, ты не знаешь Латинскую Америку.
Подавление забастовки было оплачено долларами «Мамаши Юнай». Вскоре разразился мировой кризис 1929 года, нанёсший мощный удар по «United Fruit Company». А в октябре 1932 года произошёл «библейский потоп», небывалое в истории страны наводнение, ставшее Божиим наказанием, как тогда говорили: катастрофические убытки вынудили корпорацию вовсе уйти из Колумбии, погибла, лишилась крова и погрязшая в мыслимых и немыслимых пороках «палая листва». (Тот многодневный ливень Гарсия Маркес будет не раз описывать, в частности, в рассказе «Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо», а в романе «Сто лет одиночества» ливень продлится четыре года, одиннадцать месяцев и два дня.)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
