Маленький, хрупкий, седовласый, безобидный с виду человек, сообщил Хэнк Прист, описывая доктора Эльфенбейна. Миниатюрна и весьма приглядна, сказал он о Грете. Вот и великолепно. Вражеские главнокомандующие объявились на самом что ни на есть виду. Пускай отдыхают и терпеливо ждут, покуда настанет их черед... А сейчас приличествовало уделить внимание мелкой сошке. Усердным подчиненным...
Парень обернулся, понукаемый необъяснимым первобытным ощущением. Я весьма неоригинально зову такое чувство шестым. Обернулся - и узрел меня во всей непревзойденной и трудноописуемой красе.
Мгновение-другое норвежец попросту не знал, как отнестись к нежданному открытию. Я пялился на него прямо в упор: безо всяких изысканных шпионских уловок либо диверсантских тонкостей. Парень, к чести его будь сказано, уставился мне в зрачки с откровенным вызовом.
"Оба мы отлично знаем, что именно приключилось нынче вечером!" Так надлежало толковать выражение голубых, нахальных, самоуверенных глаз. "И что теперь поделаешь, а, приятель?" Надлежало отдать противнику должное: самообладания норвежцу было не занимать стать.
Я знал: передо мною опытный убийца, преуспевший в последнем покушении всецело. Но сам парень, разумеется, не подозревал о собственной удаче. Тем лучше. Для меня. Отнюдь незачем прибавлять врагу заслуженной и оправданной самоуверенности. И без этого попотеть придется...
Глаза, подметил я, были очень голубыми. До неприличия. Лет норвежцу исполнилось около тридцати с небольшим хвостиком. Впечатляюще мужественная физиономия. В первую голову, подумал я угрюмо, ею впечатляется сам обладатель. Пожалуй, не без оснований гордится эдакой внешностью... Ишь, звезда голливудская, герой ковбойский... Храбрец, атлет, умелец - и зверь бешеный в придачу. Полнейший "джентльменский набор".
Тем лучше.
Ибо я - не храбрец, отнюдь не атлет, умеренно умелый и временами бешеный истребитель... А излишне уверенные в себе субъекты опрокидываются тем легче, чем глубже презирают худосочного с их точки зрения и недостаточно прыткого врага. Пускай презирает - лишь бы опрокинулся исправно...
Я легонько дернул головой, требуя от парня выйти наружу. Ответного знака не последовало. Я уничтожающе осклабился, наклонился, поднял красный рюкзак и преспокойнейшим образом прошествовал вон, успев приметить, как недоуменно и яростно расширились голубые глаза.
Один-один в мою пользу - если учитывать ошибки самого Эльфенбейна, бравшего на службу людей неуравновешенных. Следовало воспользоваться услугами личности, менее заботящейся о своей бравой репутации. Менее склонной бросать вызов и принимать оный.
Парень, коль скоро его хоть чему-то наставили, прочитал мое досье от корки до корки. Знал: неприятель опасен и многоопытен. Решил: тем большую славу стяжаем...
Правда, полагаю, что ему велели держаться от меня подальше - удовольствоваться женщиной, спровадить Мадлен в соленые глубины и тем возрадоваться. Но парню позарез хотелось утвердиться во образе мужественном, чужой дерзости не приемлющем, наглости не спускающем... Нельзя же, в самом деле, открыто намекать мужской особи: ты, голубчик, мышцами вышел, да рылом выиграл - но в порядочную компанию не суйся, укокошат!
Незачем было соваться в порядочную компанию. Коль скоро, конечно, мою компанию можно титуловать порядочной... Однако, норвежскому герою не терпелось доказать полное и несомненное превосходство над старой заморской плесенью. С его точки зрения, я был непоправимо и беспросветно стар... Тем хуже для меня - и тем лучше.
Подонки остаются подонками - по какую сторону Атлантики ни родились бы. Числились подонками со времен доисторических, и отнюдь не улучшились в продолжение столетий... Пожалуй, проиграли предкам в бесшабашности и размахе - всего лишь. У пещерного костра, или на улицах цивилизованного Санта-Фе - повсюду наткнетесь на представителей одного и того же удалого племени...
Тем хуже для них, задиристых. Я распахнул дверь настежь. Столкнулся с весьма недружелюбным порывом встречного ветра. С пеной, несомой навстречу тем же ветром. Неприятное ощущение, осмелюсь доложить - хотите верьте, хотите нет.
Попытайтесь и попробуйте испытать сами... На палубе не замечалось ни души.
Я сбросил рюкзак. Путаться в лямках, когда настанет решающая минута, не годилось. А владелец вещевого мешка должен был вылететь наружу весьма и весьма разгневанным.
Так и вышло.
Хотя, признаю: парень изрядно призадумался, и даже остолбенел - если правильное слово употребляю. Наверное, не сумел примириться с мыслью, что окаянный супостат орудует столь небрежно. Следовало ждать подвоха - где-то, как-то, по неведомым соображениям. Напоминаю: парень казался хлыщом, но вовсе не глупым.
В его самозащищающей системе наверняка наличествовал предохранитель - и пылал сейчас, родимый, ярким электрическим пламенем, вопя: стерегись! берегись! подожди!
Парень окликнул меня от выходной двери, повел взором; опять окликнул.
Я обернулся и вознаградил его наизлобнейшим взглядом; и перебросил похищенный рюкзак через поручни.
Прямо в море.
Соленое.
Холодное.
Бездонное...
Парень возмутился до глубин души.
Позабыв простейшие меры предосторожности, он двинулся вперед - оскорбленный, непререкаемо яростный, мстительный: истинный потомок викингов. Как и я, между прочим...
Удивления достойно: у субъекта оказались очень длинные, развевающиеся по ветру волосы. Развевающиеся, конечно, лишь после надлежащего освобождения из плена, учиненного шпильками, заколками, кружевами - чем бишь, скрепляют нынче мужские прически? В правой руке обретался револьвер - прекрасная и весьма полезная для знающего человека вещь.
Парень, по всей вероятности, злился, припоминая женщину, которой полагалось утонуть, но которая нарушила и спутала хитрые планы, выплыв и уцелев. Но, убейте меня, вовек не пойму, зачем неподражаемые рукопашные бойцы - викинги - отращивали столь длинные кудри, за которые так удобно хвататься в ближней схватке. Уже не принимаю во внимание крупного бисерного ожерелья на закаленной шее. Возьми да удави... Если нитка выдержит. Глупость. Чистейшая.
Парень явно хотел не просто убить, а и перепугать намеченную жертву перед гибелью до полусмерти. Обычно так и приключается, если ты не удосужился вселить в неприятеля страх Божий. И на подобное зазнайство можно рассчитывать почти всегда.
Я, без похвальбы скажу, угадал мгновение, отводившееся выстрелу. Особо и гадать не приходилось - подожди, покуда палуба выпрямится после очередного раскачивания, вот и все. Остальное следовало определить по глазам и стойке противника - наука нехитрая.
Револьвер вознесся. Я, точно старая добрая жаба, метнулся влево, распластался в воздухе, шлепнулся. Выбросил вперед правую руку. Заранее снятый и смотанный ремень, оснащенный хитроумной Маковской пряжкой - большой, тяжелой, отточенной по краям до бритвенной остроты, - прянул, обвился вокруг правой, опорной щиколотки норвежца прежде, несли тот сообразил, в чем дело и отпрыгнул...
Парень был вовсе не столь умел и грозен, сколь предполагал сам. Не дрыгать ногою следовало, а гашетку нажимать. Ремень - весьма неприятное оружие в рукопашной стычке, но какой прок от ремня, зажатого рукой покойника? Стрелять надлежало - и только.
Пытаясь освободиться от нежданной помехи, норвежец действовал сообразно природным инстинктам, которые, разумеется, полезны и хороши - но не всегда. Мы, к примеру, стараемся обуздать определенные природные стремления, и тратим на это долгие часы психологической подготовки. Например, не провожай взором застреленного тобою человека - не следи, куда шлепнется. Не спеши смаргивать, если прямо в физиономию несется вражеский кулак - замах может оказаться ложным, и получишь аккурат под ложечку в тот неуловимо быстрый миг, покуда веки остаются прикрытыми... Да мало ли естественных побуждений подавлять приходится в нашем деле?
Пытаясь освободиться от ремня, супостат неразумно упустил отличную возможность продырявить мне башку. На это я и рассчитывал, увидав, как вызывающе держится белобрысый, насколько высокого мнения он о своей боеспособной и всесокрушающей персоне. Когда-то я уже говорил: профессиональные силачи почти не поддаются дрессировке в огнестрельном смысле. Тем хуже для них.
Я рванул за ремень и выдернул из-под неприятеля обе ноги - точнее, правую вышиб, а левая вылетела независимо и самостоятельно. Бедолага приземлился прямиком на копчик: падение болезненное и не всегда полезное для здоровья.
Револьвер отлетел и заскользил по выдраенным доскам.
Норвежец непроизвольно дернулся ему вослед - новая ошибка. Лучше было плюнуть на оружие, высвободиться и кинуться на меня с голыми руками. Крупный, мускулистый, парень преотлично мог бы удавить или изувечить знакомую вам стоеросовую жердь безо всякой пороховой подмоги.
