Удивительно, как быстро меняется у людей умонастроение: многие, прежде колебавшиеся, сейчас принимали Советскую власть бесповоротно, новая власть стала для них родной, и в защиту её они готовы были пустить в ход и зубы, и когти. Хамначчиты и батраки, год-два назад не отличавшие в политике чёрного от белого, послушно, как стадо, шедшие туда, куда пошлёт их хозяин, теперь словно переродились, теперь что ни оборванец, то оратор, да такой, что другому и рта раскрыть не даст. Можно подумать, с самого появления своего на свет они только и стремились к этой власти. Но досадней всего то, что к красным примкнули якуты-интеллигенты. Непонятно: ведь если вернулась бы прежняя власть, то образованные люди зажили бы много вольготнее, чем при Советах. Стоило бы поглядеть на их масть и стать, когда в недалёком будущем их поравняют с этими кумаланами… И добро бы они молча служили, работали тихо-мирно в конторах, так нет же, носятся как бешеные из улуса в улус: поднимемся, дескать, встанем скалой, разобьём, разгромим… И ещё одним доняли большевики — дали якутам автономию. Теперь у каждого на языке только автономия да автономия, придумали же, сатанинское отродье! Но одного не понимают эти болтающие интеллигенты из зажиточных родов: не их это автономия, а автономия рабов — кумаланов да хамначчитов! Придумана она для их возрождения и расцвета! Жалкая участь ожидает этих тупиц-интеллигентов, настанет срок, горько взрыдают они, да поздно будет.
Пройдя через Лог и выйдя на Советскую улицу, Валерий замедлил шаги: попроведать Титтяховых или не стоит? Прежде, когда учились в семинарии, Никус Титтяхов сторонился политики, зато пропадал на вечеринках с танцами-песнями. По окончании семинарии бывшие друзья виделись раза два, и Валерий тогда не заметил в нём больших перемен, по-прежнему был тот беззаботен и весел.
Посланный к нему Спиридонка, вернувшись, понёс какую-то околесицу. Сомнительно было, что старик Еремей, отец Никуса, так быстро «покраснел» — вряд ли советские что-либо отвалили ему. Может статься, что он Спиридонку встретил нелюбезно по причине личной неприязни к нему, ведь мало удовольствия смотреть на его кривлянья. Трудно поверить и в то, что Никус, этот гуляка и повеса, превратился якобы в сухаря-большевика, отвернулся от танцев и веселья, от красивой одежды и галстука. Если удастся уговорить Никуса, это посулит немало выгод — тут можно бы дотянуться и до его друзей.
Валерий нащупал в темноте ручку хорошо знакомой двери. Дёрнул — заперто. Тогда он постучал.
— Кто там? — отозвался изнутри девичий голос.
— Я это, я… — неопределённо ответил Валерий. — Никус дома?
— Нету.
Постояв немного, Валерий постучался ещё раз.
— Кто нужен? — послышался в этот раз скрипучий голос самого Еремея Фёдоровича.
— Я к Никусу.
Брякнул откинутый железный крючок. Окутанный морозным туманом Валерий шагнул через порог.
— Здравствуйте.
— Здравствуй… — сдержанно ответил старик и подался в сторону гостя, пытаясь рассмотреть его и сам себе мешая рукой, которой загораживал от ветра колеблющееся пламя свечи.
— Не узнаёте, Еремей Фёдорович? А должны бы узнать, немало чая выпил я у вас.
Валерий снял рукавицы, положил их на крышку ушата с водой, оттянул книзу шарф, которым до самых глаз было обмотано его лицо, и неловко потоптался в ожидании привычного приглашения раздеться и пройти.
— Кажется, ты Валерий… Аргылов?
Особой радости в тоне старика Валерий не уловил. Высокий, худой и нескладный старик, как бы сколоченный наспех из необструганных досок, стоял, перегнувшись во всех своих суставах.
— Да, это я… — поспешил подтвердить Валерий.
— Откуда?
— С того берега, — указал на восточную сторону дома Валерий.
— Откуда это, с того берега?
Неласковый вид старика, допрос, учинённый им прямо у порога, — всё это Валерию не понравилось. «Чёрт Спиридонка на этот раз, кажется, прав», — подумалось ему. И всё же, подобно тому, как утопающий за осоку цепляется, Валерий цеплялся за надежду, что старик Еремей лишь блюдёт осторожность, и поэтому не убирал с лица предупредительную улыбку.
— Из родных мест… — с опозданием отозвался он.
— Был слух, ты прошлой весной подался к Артемьеву. Что, тот живоглот опять вернулся?
Валерий в ответ лишь крякнул: «Всё знает! Откуда?»
— Всё ещё ходишь в бандитах? — спросил Еремей и опять весь переломился в суставах.
— Мне нужен Никус. Он дома? — вернулся к делу Валерий.
— Зачем он тебе?
— Поговорить…
— Просто так поговорить?
Таким насмешливым и суровым Валерий никогда не видел старика. Когда учились с Никусом в семинарии, он знал Еремея тихим и ласковым, на устах у него были слова только нежно-напевные: «голубчики» да «сынки». Валерия подмывало ответить старику как-нибудь дерзко да хлёстко, но он удержался; при таких обстоятельствах это не только не выгодно, но и опасно.
— Всё-таки мы однокашники… — неопределённо отозвался Валерий.
— Не мели пустое. Думаешь, я не догадываюсь, для чего ты прокрался сюда в темноте? Никуса нет. И запомни: для тебя его нет навсегда. Ты о нём забудь, у вас с ним разные дороги. А теперь вот твои рукавицы, вот дверь, и проваливай!
Немало труда стоило Валерию стерпеть, не ответить этому злоязычному старику, не повалить его на пол и не избить ногами.
— Ага… Еремей… Я не сделал вам ничего худого.
— Ладно уж… Пусть будет так, что вроде ты сюда не заходил, а я тебя не видел. Только не трогай Никуса, ни во что его не впутывай. Если узнаю, что ты его обхаживаешь — добра не леди.
Расстались без прощания. Тяжело хлопнула позади дверь.
Забыв об осторожности, Валерий с яростью пнул ногой калитку и выскочил на улицу.
— Ну, сволочи! Погодите уж, придёт времечко… — оглянулся он на слабо освещённое окно.
Будь возможность, с каким наслаждением он кинул бы туда увесистую, с кулак, японскую гранату. Он шёл быстро, в ходьбе давая выход своей ярости, и только в конце улицы возле женского монастыря понял, что идёт совсем не туда.
Сегодня он ещё должен был зайти к одному сотруднику военкомата, который выезжал куда-то по делам службы. Спиридонка сказал, что тот вернулся, он видел его.
Неудача, постигшая Валерия у Титтяховых, не только не убавила в нём решимости, но ещё больше озлобила его, прибавила упорства и отчаянности. Он обязательно должен был найти с тем военным общий язык! Если он добьётся своего, начхать ему тогда на разных там Титтяховых! Попозже, когда будет побольше сил и времени, дойдёт и до них черёд, согнём и их, как полозья оленьих нарт.
Аргылов пошёл по улице назад и, свернув возле каменного здания реального училища, остановился вблизи казначейства. В мглистом тумане, затопившем весь город, не видно даже собственной протянутой руки. Возле низенького, осевшего под тяжестью снега домика с закрытыми ставнями Валерий остановился. Военный снимал здесь комнату.
Калитка оказалась заложенной. Валерий постучался. Во дворе залился лаем пёс, загремела цепь.
— Кого надо? — вскоре спросила по-русски женщина со двора, судя по голосу, старушка.
— Сотрудника военкомата Соболева.
Калитка отворилась.
— Проходите.
— У него есть кто-нибудь?
— Нет, кажется. Проходите.
В просторной кухне жарко топилась печь, из открытой дверцы её падал от пламени широкий красноватый сноп света, а по углам затаилась мгла.
— Эраст Константинович, к вам гость, — сказала старуха и ушла в эту мглу.
Затем послышался скрип отворяемой двери, и высветившийся дверной проём тут же заслонило грузное тело.
— Здравствуйте, Эраст Константинович, я из штаба, — представился Валерий и, оттеснив хозяина, боком проскользнул в его комнату.
Не отпуская ручку двери, удивлённый хозяин всем корпусом повернулся к гостю. Валерий узнал его: высокий, дородный и крупноносый, с глубоко посаженными глазами и с прилизанными редкими волосами. Описали точно. Поверх белой нательной рубахи посвёркивали застёжками его подтяжки.
— Товарищ, вы…
— Добрый вечер, господин штабс-капитан! — шёпотом перебил его Валерий.
С проворством, неожиданным при такой грузности, хозяин захлопнул дверь комнаты и тихо спросил:
— Кто такой?
— Я ваш друг, господин штабс-капитан.
— Нет здесь никаких штабс-капитанов! Здесь имеется начальник отдела облвоенкомата. Вы ошиблись адресом, товарищ.
— Нет, не ошибся, господин штабс-капитан.
— Если не понимаете простого разговора, то могу вас доставить в Чека, вас там быстро вразумят.
— Перестаньте, штабс-капитан! Пусть я не буду вашим другом, зато я друг ваших друзей. Слыхали о генерале Пепеляеве?
— Шантажист! Провокатор! — Хозяин вырвал волосатые кулаки из карманов галифе, с внутренних сторон и на коленях обшитых кожей.
— Молчать! — Окрик на полушёпоте прозвучал резко, как удар хлыста.
