В этот момент в моей комнате зазвонил телефон. (В нашем доме девять линий. Телефонная компания «Пасифик Белл» либо нежно любит, либо отчаянно ненавидит нас.) Я извинился и пошел отвечать.
Это была мама.
Оказывается, отец только что вылетел из Пало-Альто в Сиэтл, поддавшись минутному порыву, Она вернулась с работы в библиотеке и нашла записку на двери. Я спросил, во сколько приземлится его самолет, и она ответила — в момент нашего разговора.
Так что я вышел и сел на обочине возле дома. На улице было прохладно, я накинул свою старую баскетбольную университетскую куртку. С холма спустилась Карла, поздоровалась и села рядом со мной, держа в руках упаковку двенадцати банок пива, которая казалась несоизмеримо огромной для ее маленьких рук. По моей позе она поняла, что у меня не все в порядке, но ни о чем не спрашивала. Я просто сказал:
— Мой отец только что прилетел сюда — он совершенно не в себе. Скоро должен подъехать.
Мы сидели и смотрели на вершины деревьев и слушали шелест ветра.
— Я слышал, ты весь день обсуждала какие-то маркетинговые дела с Кентом, — сказал я Карле.
— Да уж. Толку от этого было мало. Очень скучно. Он противный тип.
— Знаешь, весь день я мечтал отлупить его.
— Правда? — спросила она, искоса взглянув на меня.
— Да, правда.
— Ну, это не очень логично, не так ли?
— Конечно.
Затем Карла взяла мою руку, так мы и просидели, Выпили несколько банок пива, поздоровались с псом Мишкой, который забрел навестить нас, а потом пошел вздремнуть под батутом. А мы наблюдали за машинами, подъезжавшими к дому, ожидая ту, что привезет моего отца.
Он приехал вскоре во взятой напрокат машине, в стельку пьяный (не представляю, как ему это удалось), выглядел усталым и испуганным, с большими мешками под глазами и немного не в своем уме.
Отец припарковался, покачивая фарами, прямо напротив нас на другой стороне улицы. Мы сидели и смотрели, как он сделал глубокий вдох, откинулся на сиденье, уронив голову вперед. Затем повернулся к нам и, немного застенчиво, сказал в открытое окно:
— Привет.
— Привет, пап.
Он перевел взгляд себе на колени.
— Пап, это Карла, — сказал я, все еще сидя.
Он снова посмотрел на нас.
— Привет, Карла.
— Здравствуйте.
Мы сидели на противоположных сторонах дороги. Дом позади нас превратился в праздничный жужжащий улей. Отец не отрывал взгляда от своих ног, поэтому мы с Карлой встали и подошли к нему, и тогда только увидели, что он крепко зажимает что-то между колен, и по мере того как мы приближались, он сжимал это все сильнее. Казалось, будто он боится, что мы можем отнять у него нечто драгоценное, и когда мы приблизились, я узнал старый футбольный шлем Джеда, шлем маленького мальчика, раскрашенный в старые школьные цвета.
— Дэнни, — сказал он, глядя не мне в глаза, а на шлем, который он полировал своими постаревшими руками, — я до сих пор скучаю по Джеди. Я не могу избавиться от мыслей о нем.
— Я тоже скучаю по Джеду, пап, — ответил я. — Я думаю о нем каждый день.
Он прижал шлем к груди.
— Ладно, пап, давай выбираться из машины. Пойдем в дом. Там мы сможем поговорить,
— Я не в силах притворяться, что больше о нем не думаю. Это убивает меня.
— Я чувствую то же самое, папа. Знаешь, у меня такое ощущение, что он все еще жив и всегда идет на три шага передо мной, прямо как царь.
Я открыл дверь; мы с Карлой взяли отца, прижимавшего шлем к груди, под обе руки и повели в дом. Его появление вызвало некоторый интерес в толпе. Мы пошли в комнату Майкла, где положили отца на кровать.
Он еще пытался разглагольствовать:
— Смешно получается: все, что, как ты думал, никогда не прекратится, как оказалось, исчезает самым первым; «АЙ-Би-Эм», Рейганы, коммунизм Восточного блока. Становясь старше, понимаешь, что самое главное — выжить любой ценой.
— Пап, мы еще об этом не знаем.
Я снял с него обувь, и какое-то время мы с Карлой сидели рядом с ним на двух офисных стульях. Машины Майкла жужжали вокруг нас, а единственным источником света был маленький ночник. Мы сидели и смотрели, как отец приходит в сознание и снова уплывает.
Он сказал мне:
— Сын, ты мое сокровище. Ты мой первенец. Когда врачи убрали руки от твоей матери и подняли тебя к небу, ты был, точно клад с жемчугом, бриллиантами и рубинами, весь покрытый липкой кровью.
Я сказал:
— Пап, не говори так. Отдохни немного. Ты найдешь работу. Я всегда буду с тобой. Не переживай. У тебя еще многое впереди. Вот увидишь.
— Теперь это ваш мир, — сказал он, дыхание его стало глубже, он повернулся и уставился на стену, которая ходуном ходила от музыки и визга тусовщиков. — Это ваш мир.
И вскоре после этого отец уснул на кровати — на кровати Майкла, в комнате Майкла.
Перед тем как уйти, мы выключили свет и еще раз взглянули на темное теплое очертание фигуры моего отца, лежавшего на постели, озаренного созвездием красных, желтых и зеленых огоньков дремлющих и видящих сны машин Майкла.
2
«ООП!»
Понедельник
Весь день шел дождь (32 мм, по сведениям Бага). Почитал томик «Внутри Мака». Съездил в «Боинг Сюр-плюс», купил немного цинка и несколько ламинированных воздухонепроницаемых карточек.
Вторник
Пошел в офис и целый час играл в «Дум». Удалил некоторые электронные сообщения.
Моррис из «Уорд» сейчас в Амстердаме, и я попросил его попробовать вегетарианский бургер в тамошнем «Макдоналдсе».
Выйдя на улицу после обеда, я увидел, что весь мой спортивный «хорнет» усыпан сырыми кленовыми листьями. Их оранжевый цвет был просто завораживающим, и я, наверное, выглядел лунатиком в отключке, пока стоял там, не отводя глаз от машины, целых пятнадцать минут. Но это зрелище так успокаивало.
Сегодня Сьюзан говорила об искусстве, о парне-сюрреалисте, нарисовавшем картины, на одной из которых по небу плывет маленький бизнесмен, а на другой изображены яблоки, заполняющие целые комнаты. Его фамилия Магритт. Она заявила, что если бы сюрреализм зародился в наше время, то «он протянул бы минут десять и сразу же был бы разворован рекламными агентствами по продаже звонков на дальние расстояния и сырных продуктов в аэрозолях». Наверное, она права.
Сьюзан продолжила, что сюрреализм был замечателен в то время, когда появился, так как общество только что открыло для себя подсознание, а он оказался первым видимым способом из найденных людьми для того, чтобы выражать происходящее в человеческом подсознании.
Затем Сьюзан сказала: БОЛЬШОЙ проблемой сегодняшнего дня является то, что образы, которые мы видим на телевидении и в журналах, внешне выглядящие сюрреально, «на самом деле не сюрреалистичны, так как они совершенно случайны и отнюдь не порождены подсознанием».
Это навело меня на мысль: что, если у самих образов есть их собственное подсознание? Что, если машины сегодня еще в таком же состоянии, как человеческие младенцы, у которых мозг есть, но нет умений выражать себя кроме как в плаче (сбое соответственно)? Как выглядело бы подсознание машины? Как она проглатывает ту информацию, которой мы ее кормим? Если бы машины могли говорить, что бы они нам сказали?
И вот я пялюсь в свой «МультиСинк» и в свой «Пауэр-Бук» и думаю… Что же происходит у них в мозгах?
В итоге я решил создать файл из случайных слов, которые приходят мне на ум, и скармливать его своему компу под названием «ПОДСОЗНАНИЕ».
Убрался в кухонных шкафах. Полистал телефонную книгу. Почитал «Уолл-стрит джорнал». Послушал радио.
Карла живет здесь уже три недели, и я не уверен, что не напортачу. Все это так ново. Она просто рай. Представьте, каково это — потерять рай!
Персональный компьютер
Я твой персональный компьютер
Привет
Хватит
Быть
Углеродом
«Си-Эн-Эн»
«Ленс Крафтерс»
магнитные удостоверения личности
макароны быстрого приготовления
додекаэдр
666
мешки безопасности номер сотрудника
рождение банкомат
Чесночная соль «Лоури»
808 Гонолулу
503 Водопады Кламат
604 Виктория
овсянка
антациды со вкусом вишни
голографическая панель
Сьерра
«Эн-Си-Си»-1700
Шредер — Вагг/Лондон
702 Лас-Вегас 206 Такома 916 Шаста
слабительные сделано из резины «Мариотт» Большой Глоток жидкие деньги Ксерокс «Рэнк»
Среда
Мы с Тоддом веревкой привязали свои награды «Сдал!» к фургону моего спортивного хэчбэка «хорнет АМС» и целый час возили их по окрестностям Бельвью и Редмонда.
Итоговый результат — пара маленьких зазубрин и царапин. Они ужасно неистребимы.
Представляю себе, как пятьдесят миллионов лет спустя человек или какой-то другой биологический вид, откопав одно из этих не поддавшихся органическому разложению маленьких сокровищ, попытается сделать некий значительный вывод о людях и культуре, их создавших.
— Воистину они жили не ради, одного мгновения, но ради отдаленного — очевидно, очень отдаленного — времени, намного опережающего их эру, если создали такое поразительное произведение искусства, которое не подвержено разложению.
