class="p1">Жар от моего прикосновения окрасил ее щеки, а грудь вздымалась под тонким свитером. Ее розовый язычок высунулся между губ, увлажняя нижнюю, когда ее глаза встретились с моими.
Безнадежность исчезла — по крайней мере, одного я добился. За исключением того, что похоть в ее взгляде была более опасной.
Ее тянуло ко мне. Я знал это точно так же, как знал, как мысленно подсчитать три кружки пива, водку с содовой и рюмку Джека. Ее тянуло ко мне, а меня тянуло к ней.
Паника заставила мою руку отлететь от ее лица. В мгновение ока я встал, отступив на несколько шагов и хрустя арахисовой скорлупой под ботинком. Затем я повернулся и пошел к бару, держа в руках разделочную доску и нож.
— Когда ты закончишь с полами, ты можешь взять барную тряпку и вытереть все столы.
— Хорошо. — София кивнула и вернулась к работе.
Ей потребовалось в три раза больше времени, чем мне потребовалось бы, чтобы закончить подметать полы. Я израсходовал все остатки терпения, не вырывая метлу из ее рук и не заканчивая работу сам. Мы еще даже не открылись, но мое настроение испортилось к тому времени, как она подошла к тряпке, зажав ее между большим и указательным пальцами.
Ее нос сморщился от запаха отбеливателя, исходящего от белой махровой ткани. Держа его как можно дальше от своей одежды, она подошла к столику у дальней стены и начала вытирать.
Какого черта она так долго? Не могла бы она поторопиться с этим? Последнее, что мне было нужно, это чтобы она потратила час на уборку столов, не только потому, что мы открывались через десять минут, но и потому, что, когда она наклонилась, подол ее свитера поднялся, открывая мне идеальный вид на ее задницу, обтянутую этими чертовски горячими кожаными штанами.
Я сосредоточился на неоновой вывеске в окне, пока она убиралась, но мой взгляд продолжал скользить вниз, к ее заднице.
Когда она перешла от одного столика к другому, то пропусиила все четыре угла столика и оставила лужу в его центре.
Я нахмурился. Мне пришлось бы либо переделывать все самому, либо научить ее, как правильно мыть чертов стол. Моему члену, который умолял стать нянькой Софии, понравилась идея наклониться над ней, накрыть свою руку ее рукой и использовать длинные, уверенные движения, чтобы убрать этот стол.
— Черт, — пробормотал я, поправляя свой член, пока обходил бар. Я подошел к столу, выхватил тряпку из рук Софии и оттолкнул ее с дороги бедром. — Вот так.
Вымыв стол потом еще один, я вернул тряпку.
— Извини. — Ее глаза снова наполнились слезами.
На этот раз я не стал ее утешать. Вместо этого я вышел из бара, прошел по коридору прямо в кабинет Теи, где взял красный маркер и обвел восьмое января.
Десять дней.
С таким же успехом это мог быть год.
Глава 3
София
Сегодня был самый унизительный день в моей жизни. Он не сравниться ни с чем.
Чтение статьи в журнале довело меня до небывало низкого уровня. Но после того, как я провела день в баре «Бухта Жаворонка» с великолепным мужчиной, который ненавидел все, что касалось моего существования, я нашла новое дно.
Оно находилось здесь, на полу у посудомоечной машины, где я наклонилась, чтобы собрать осколки битой посуды.
— Мне очень жаль, — сказала я Дакоте в пятый раз.
Он выбросил треснувший стакан в большой мусорный бак. Он разбился о стаканы, которые он уже бросил туда.
— Стекло выходит из посудомоечной машины горячим.
— Я знаю это. — Теперь.
— Открой дверь. Дай ей остыть. Потом вытаскивай посуду, — рявкнул он.
Я промолчала, но кивнула, чтобы он знал, что я его услышала.
Дакота приказал мне выгрузить посудомоечную машину около пяти минут назад. Я открыла дверь, и меня тут же окутала волна пара. Мой макияж, вероятно, потек, а тонкие волоски на висках, без сомнения, были вьющимися.
Я выпустила пар, а затем вытащила верхнюю стойку. Очевидно, я знала, что внутри было жарко из-за пара. Но я не предполагала, что бокалы будут обжигающими, а не просто теплыми.
Я никогда раньше не разгружала посудомоечную машину.
В тот момент, когда моя рука коснулась одного из пинтовых стаканов, кончики моих пальцев обожглись. Я вскрикнула и отдернула руку, но когда я отступала от посудомоечной машины, моя пятка зацепилась за один из резиновых ковриков на полу.
Я отшатнулась в сторону и наткнулась прямо на аккуратно расставленный ряд чистых стаканов. Мой локоть зацепил четверых из них, и они рухнули на пол. Конечно, они приземлились на единственное место, не покрытое резиновым ковриком, и мгновенно разбились вдребезги.
Дакота выругался, а затем подошёл ко мне, чтобы помочь мне убрать их. Исправление моих ошибок было практически единственным, что он делал сегодня.
Сначала это была арахисовая скорлупа. Потом он научил меня убирать со стола.
После этого я узнала, что мой метод протирать бутылки с ликером был неправильным. То, как я приносила пивные бутылки, которые он открывал, было неправильно. Мой способ убирать пустые пивные бутылки тоже был неправильным.
Все, что я сделала сегодня, было неправильно.
— Почему бы тебе не сделать перерыв? Дакота вздохнул. — Я закончу с этим. — Он ушел, оставив меня все еще парить над полом.
Я вытерла глаза насухо, чтобы он не увидел набегающих слез.
Весь день я была на грани полного срыва, но каким-то образом мне удалось сдержаться. Я думаю, что шок заставил меня в какой-то степени оцепенеть.
Я была плаксой в нашей семье. Я плакала даже больше, чем мама во время менопаузы.
И мой плач раздражал всех.
Обри поджимала губы всякий раз, когда я начинала плакать. Она постукивала ногой по полу, как будто подсчитывала, сколько ударов мне потребуется, чтобы взять себя в руки. Это постукивание всегда делало только хуже, зная, что моя собственная сестра не заботилась о моих оскорбленных чувствах.
Логан просто сжимал челюсти или качал головой. Папа отрывал взгляд от своего телефона или компьютера, затем прищуривал глаза, молча говоря мне остановиться, чтобы он мог сосредоточиться на любом электронном письме или сообщении, которое было важнее глупых эмоций его дочери.
Мама была единственной, кто не заставлял меня чувствовать себя ужасно из-за слез, хотя она поощряла меня плакать наедине.
Моя семья меня не понимала. Они не понимали, что я была мягче, чем они. У меня не было ни преимущества, ни защитной оболочки, которая делала бы меня выносливой. Я была просто… собой. А когда становилось
