Теория соответствия истине
Мы убедились в том, что эмпирическая философия («знание – это данные чувственного опыта») в действительности является верой, и увидели, сколько неприятностей это приносит материальной науке. Эмпиризм неотделим от экспериментальной науки, но именно благодаря ему наука никогда не сможет установить истину. Однако не будем спешить: эмпирики предложили свое определение истины. Любопытно, что идея эта не нова, для нее даже существует древний санскритский термин: артха-сарупья, или вишайя-сарупья – структурное сходство между вербальным предложением и его реальным объектом. На языке современных эмпириков то же самое понятие называется теорией соответствия истине. Эта теория утверждает, что истина достигается в том случае, когда язык соответствует наблюдаемому миру.
Возможно ли такое соответствие? Разумеется, нет, и вскоре мы убедимся в этом. Но даже если бы подобное соответствие было возможным, оно неизбежно привело бы к очередному парадоксу. Язык, в точности соответствующий тому, что мы воспринимаем, состоял бы только из сообщений о чувственных данных. Откуда мы знаем, что данные чувственного восприятия – истина? Перефразируя вопрос, можно спросить: откуда мы знаем, что мир воспринимается нами таким, каков он есть на самом деле? Мы не найдем ответа на этот вопрос в сообщении о том, каким мир кажется нам. В то же время, сообщение, в котором с полной уверенностью утверждается, что истиной являются только наши впечатления о мире, является сообщением о том, что находится в области, недоступной нашим чувствам. Подобное сообщение не может быть эмпирической истиной, ибо оно не соответствует тому, что мы воспринимаем своими чувствами. Вне пратьякши не существует опытных данных, с помощью которых мы могли бы удостовериться в истинности этого сообщения.
Эмпирический аргумент должен по форме соответствовать чувственному опыту. Теория соответствия не удовлетворяет этому критерию. Она сообразуется с другими теориями: о том, что такое язык, что такое значение слова и какова природа мира. А эти теории, в свою очередь, зависят от способностей и влияния теоретиков, а не от чувственного опыта. Итак, следует честно признать, что наука с самого начала исходит из предпосылки о том, что мир рационален (то есть умопостигаем). Я не считаю, что в эмпирической науке теоретики не играют важной роли, однако, в конечном счете, научной может быть названа только такая теория, которая соответствует чувственному опыту, во всяком случае, так нам говорили.
Примером теории о природе Вселенной может служить теория относительности Эйнштейна. Имя Эйнштейна, пожалуй, самое громкое в современной науке. Его теория относительности пользуется всеобщим признанием. В наши дни едва ли будет принят к рассмотрению научный доклад, опровергающий теорию Эйнштейна. Однако теория относительности никак не соответствует нашим прямым наблюдениям. В ней утверждается, что во Вселенной все движется относительно других вещей. Но каждый день мы наблюдаем неподвижные предметы. «Но это всего лишь ваш наивный опыт, – могут нам возразить. – Наблюдения ученых гораздо глубже ваших. Ученые говорят, что вся материя находится в движении, хотя простые люди этого не видят». Это значит, что соответствие теории и реальности не воспринимаемо чувствами большинства из нас, и нам предлагают принять это на веру, положившись на авторитет науки. Но имеет ли этот авторитет под собой основание?
Давайте коротко рассмотрим то, как сами ученые оценивают теорию Эйнштейна. Она предсказывает, что скорость света всегда остается одной и той же, исходит ли свет от источника, движущегося навстречу наблюдателю, или же от источника удаляющегося. Во всех учебниках сообщается о двух исторических экспериментах, продемонстрировавших точность этого главного предсказания теории относительности. Это измерение скорости света, осуществленное в 1887 году Майкельсоном и Морли, и измерение отклонения светового луча звезд близ солнечного диска, проведенное А.С. Эддингтоном во время полного солнечного затмения в 1919.
К сожалению, тщательное исследование результатов этих экспериментов показывает, что они все не подтверждают теорию Эйнштейна.[41] На самом деле они показывают, что теория относительности соответствует не наблюдаемому миру, а воображению Эйнштейна. Любопытно, что он сам утверждал, что «теорию нельзя построить на основе наблюдения, ее можно только изобрести».[42] Выходит, соответствие утверждения наблюдению не является золотым правилом современной науки.
«В реальности процесс, приводящий к научному открытию, меньше всего похож на тщательно контролируемый эксперимент, скорее он напоминает пантомиму, в которой главные роли играют совпадения, случайности и невезение. Многие ученые, чтобы они не заявляли публично, строят свои теории, модели, идеи, гипотезы, не располагая соответствующими данными, и только потом ищут доказательства своей теории».[43]
Скрытое и явное знание
Теория соответствия не может считаться реалистичной еще и по другой причине, на которую указывает философ Фридрих Вейсман:
«Если мне нужно описать мою правую руку, которую я сейчас поднял, я могу описать ее размер, форму, цвет, ткань, химический состав ее костей, клеток, и, возможно, прибавить что-нибудь еще; но как бы далеко я ни пошел, я никогда не достигну точки, в которой мое описание будет полным: с точки зрения логики всегда остается возможность расширить описание, добавив ту ли иную деталь».[44]
В книге «Скрытое измерение» ученый М. Полиани пишет, что восприятие имеет «неисчерпаемую глубину», так как содержит в себе «безграничный, нераскрытый, возможно, еще не осмысленный опыт».[45] Иными словами, наше восприятие всегда гораздо глубже того, что можно выразить словами. Полиани утверждает, что наше знание о жизни по большей части является скрытым; в отличие от явного знания, оно не может быть выражено в словах или символах. Он приводит в пример игру на фортепиано. Научиться хорошо играть на этом инструменте, следуя словесным инструкциям, практически невозможно, даже если эти инструкции сопровождаются иллюстрациями. Подобно тому, как опыт игры на фортепьяно только отчасти соответствует словесному описанию, весь опыт, утверждает Полиани, даже научный, является скорее скрытым, чем явным. Изучать науку – значит главным образом изучать такую деятельность, которая слишком многопланова, чтобы ее можно было полностью выразить в словах. Явное знание так же относится к скрытому знанию, как географическая карта – к изображенной на ней местности. Карта помогает нам ориентироваться, но совершенно не соответствует данной местности по полноте извлекаемого из нее опыта.
Соответствие чему?
Если мы удовольствуемся даже ограниченным соответствием между утверждением и данными наблюдений, то это не означает, что «истина», которую я извлеку из этого утверждения, будет той же самой, что и та, которую извлечете вы. Есть древняя индийская притча о повесе, аскете и бездомном псе: каждый из них видит одно и то же – женщину. Однако каждый видит ее по-своему: как объект наслаждения, комок плоти и пищу. Если соответствие является истиной, то чьей истине соответствует предположение: «Вот женщина»? Сторонники строго научного языка могут заявить, что слово «женщина» следует определить «наглядно». Делается это так: демонстрируется научно достоверный образец женщины, голос ученого произносит: «Это женщина». Считается, что наглядная демонстрация раз и навсегда недвусмысленно закрепляет слово за объектом. В своей книге «Философия науки» Ром Харре пишет:
«Немного поразмыслив над этой теорией, мы поймем, насколько она несовершенна. Конечно, демонстрация примеров играет определенную роль в процессе обучения словам, но насколько важную? Она не может заменить собой все, потому что там, куда указывает палец, имеются самые разные качества, отношения, индивиды и материалы, и каждый из них может быть предметом нашего внимания».[46]
Повеса, аскет и бездомный пес, глядя на наглядный образец женщины, обратят внимание на разные свойства, отношения и аспекты определяемого объекта. Каждый, как и прежде, будет понимать слово «женщина» и его значение по-своему.
Теория соответствия не может объяснить такое утверждение, как например: «У меня болит рука». Хотя всем ясно, что оно означает, слову «боль» не соответствует ни один объект, который можно было бы эмпирически определить или продемонстрировать. Боль субъективна. Она не поддается научному наблюдению. Даже если к больной руке присоединить прибор, отмечающий нервную реакцию в момент боли, мы не сможем признать показания прибора соответствующими слову «боль». Поэтому некоторые эмпирики предлагали изгнать слово «боль» из научного обихода.[47]
