— Ковчег Завета! — выдохнул он. — Так вот где находится это сокровище!
— Именно здесь, вы правы. Сюда его некогда поместил брат Адам Пелликорн. Для этого в известковой скале под водами пруда была вытесана специальная крипта.
Это и в самом деле была крипта, с мощными колоннами, возведенными в явной манере романских зодчих. Стены были покрыты яркими фресками с библейскими сюжетами, которые были разукрашены цветами и фантастическими животными, столь дорогими художникам предшествующего века. Вокруг Ковчега в канделябры из кованого железа были вставлены массивные свечи из Желтого воска, которые зажигал брат, и вместилище Слова осветилось — казалось, словно взлетело над своей опорой, как если бы унесла его эта золотая слава в божественную бездонность неба через Открытый для этого свод. Ослепленные рыцари упали на колени и стали молиться: Эрве громко голосом, Оливье безмолвно, ибо молчание было его второй натурой. Некоторые обманывались на его счет. Называли высокомерным, а он был серьезен; расчетливым, а он был задумчивым; видели презрение в том, как гордо поднимал он светлокудрую голову с лицом, будто вылепленным искусным скульптором, и светлым взором грустных глаз, в которых иногда, в зависимости от обстоятельств, вспыхивали свирепые молнии. Но даже если и порицали его, то втихомолку, никто не посмел бы высказать вслух то, что было не больше чем кривотолками, ибо все знали, как грозен он в бою, какой могучей силой обладает, несмотря на свою худощавость, как неутомимо пускает в ход меч, копье или боевой топор. Вместе с тем, он был верен своему религиозному долгу, не выставляя это напоказ, прилежен в учении. Он испытывал тягу, после долгого пребывания на Кипре и общения с боговдохновенным братом, к исцелению земных страданий и тем самым повторял образ жизни своего прадеда Тибо, исключенного из тамплиеров, отшельника Забытой башни, которому лес открыл все свои тайны. Что касается женщин, он им не доверял и ни одну не любил — исключая мать, перед которой благоговел! — и на все их попытки завлечь его отвечал ледяной надменностью серо-зеленых глаз...
Эрве д'Ольнэ был совсем другим. Он был того же роста, но в два раза полнее, с могучими плечами и ляжками, напоминавшими стволы деревьев, при этом — без единой унции жира. Его семья жила в Гранмулене, он был младшим сыном. Всем нравилось его широкое лицо с тонкими чертами, увенчанное пышной шапкой волос красивого светло-шатенового оттенка. В ореховых глазах сверкали яркие веселые огоньки, что чудесно совпадало с привычным выражением его приветливой физиономии. Приветливости этой, впрочем, не следовало слишком доверяться, ибо добродушный Эрве порой впадал в дикий гнев, вспышки которого могли закончиться самым печальным образом для того, кто стал его причиной. Добрый и общительный в обычное время, в момент битвы он испытывал нечто вроде священной ярости, подобно древним норманнам, владыкам моря, которые пришли с холодного Севера. Тогда Эрве превращался в военную машину, одаренную разумом и способную сокрушать на своем пути все подряд. Несмотря на явные различия, этих молодых мужчин связывала тесная дружба, которая началась еще на «Соколе», военном корабле Храма, доставившем их в Сен-Жан-д'Акр.
У них были общие идеалы: оба они жаждали прожить жизнь, расчищая свой путь острым мечом, посвященным Господу. Они хотели жить и умереть ради Него, будь то в пылу битвы, в тени лесов или на дороге, усеянной могилами паломников. Поэтому их сразу потянуло друг к другу, и они поняли, что говорят на одном языке, хотя один из них был уроженцем Севера, а другой — Юга. Еще больше сблизило их братство Храма. В те времена рыцари-тамплиеры уже не ели вдвоем из одной миски и не делили одну лошадь на двоих, как в дни святой бедности, о чем напоминала и печатка Ордена. Но по-прежнему братьям предписывалось всегда ходить по двое. Они и стали братьями — в большей степени, как если бы их связывали семейные узы, и их различия прекрасно дополняли друг друга. Для Оливье, единственного ребенка, следовательно, одинокого изначально, это был неоценимый опыт, нечто вроде откровения, которое он в своей скрытной манере хранил в сердце.
В разных тамплиерских домах, будь то Вут д'Акр[20], потом Лимасол на Кипре, а сейчас Париж, куда их устроил брат Клеман, ставший настоятелем Франции, сохранив при этом главенство и в Провансе, их могучая пара стала легендарной. Именно этой паре доверяли самые деликатные поручения, самые важные и опасные эскорты, потому что все были уверены, что они — если судьба вдруг не подставит им подножку — выполнят свое дело наилучшим образом.
Вот почему в этот прохладный весенний день 1307 года они оказались в бревенчатом домике, затерянном в самой чаще Восточного леса, чтобы забрать оттуда некий священный предмет, о природе которого они до последнего мгновения не ведали. Его следовало доставить в полной тайне в Прованс, в то место, которое в нужный момент будет им указано. И, чтобы добраться сюда, они проделали нелегкий путь: без карты, которую тщательно нарисовал для них брат Клеман, они не сумели бы добраться до места назначения. Да и как прикажете ориентироваться в этом зачарованном лесу, где больше десятка прудов с болотистыми берегами, как найти верный путь среди бесчисленных деревьев и зарослей кустарников? И какую из трех дорог — по направлению к Труа, к терновнику и к птичьему водоему — следовало выбрать? Горе тому, кто случайно углублялся, шагая по одной из многочисленных троп, в тупики и овраги, особенно во время проливных осенних и весенних дождей, — такой человек рисковал остаться здесь навсегда. Но этот таинственный лес, расположенный к северу от дороги из Труа в Бар, был детально изучен монахами Святого Бернара, чье аббатство Клерво находилось недалеко отсюда: они устроили хитроумные ловушки, призванные оградить чащу от любопытных глаз и скрыть тамплиерские дома, которых было очень много, ибо это была настоящая колыбель Ордена. Гуго де Пэн, создатель и первый магистр, уехавший однажды в Палестину с восемью другими рыцарями, имел в лесу — у самой его кромки — свое родовое поместье, превращенное в бальяж. Дом, в который отправились оба друга, был особым: он носил имя Лесного командорства Храма, но здесь жили только семь братьев, занимаясь охотой и рыбной ловлей. Под черными рясами монахов скрывались крепкие тела тех, кто умел и валить деревья, и справляться с врагом силой оружия. Эти семеро молчаливых мужчин подчинялись брату Раулю.
Отыскав его после изнурительной и медленной скачки (поскольку всадники следовали от одной указанной им приметы до другой), Оливье вручил ему письмо с семью печатями. О содержании послания он ничего не знал. Брат Рауль, прежде чем взять письмо, преклонил колени и отошел в сторону, чтобы спокойно его прочитать. Обоих посланцев он поручил заботам двух своих братьев, которые должны были обеспечить им стол и кров. Увидели они брата Рауля только на вечерней службе, а утром он повел их в эту так хорошо скрытую от глаз крипту... Они долго молились, испытывая как величайшее почтение, так и смутный страх перед этой святыней, пришедшей из глубины веков, для которой возводили храмы, и чью утрату по-прежнему оплакивал еврейский народ, рассматривавший ее всегда как свою собственность. Как будто слово Господа, закон Господа, написанный незримой Божьей рукой, мог быть адресован только одному народу! Вся вселенная ждала от Него помощи и возлагала на Него надежду.
