В Управлении я нашел дежурного полицейского надзирателя и потребовал собрать всех, кто находился на месте происшествия, включая жандармов. Требование мое исполнили беспрекословно, и я внимательнейшим образом осмотрел подошвы обуви всех полицейских чинов, привлеченных к работе по делу, и – о ужас! Следы одного из жандармов полностью совпадали с тем рисунком, который я сделал собственноручно на месте происшествия и приложил к протоколу. И подошвы его сапог были действительно опач-каны кровью.
Что ж, вот и разъяснилось происхождение одного вида следов крови; я попенял ему на неосторожность, вследствие которой мы чуть было не оказались введенными в заблуждение: ведь если бы и далее считали оставленные им следы за следы убийцы, то напрасно ожидали бы найти у подозреваемого такую обувь.
Жандарм выслушал мои замечания, не возражая, но с пренебрежительным видом, как бы желая сказать, что претензии мои несущественны, а принимать их от такого желторотого юнца ему обидно. И все полицейские, которых я также заставлял показывать подошвы своих сапог, смотрели мне вслед отнюдь не дружелюбными взглядами. Мне даже показалось, когда я покидал дежурную часть, что мне в спину слышно их бормотание – мол, руководить, да цепляться к ерунде все горазды, особенно эти, прокурорские, белая кость, а раскрывать дело, черную работу выполнять, придется им – сыскарям...
Тем более что мое пребывание в полицейском управлении ознаменовалось небольшим происшествием, не прибавившим ко мне симпатий...
Пока я в дежурной части ожидал прибытия вызванных мною сотрудников, туда явился околоточный надзиратель с протоколами на женщин, задержанных накануне в трактирах за разврат. Среди приведенных им женщин выделялась одна, совсем молоденькая, вовсе не развратного вида, с нежным круглым лицом в трогательных веснушках, просто и скромно одетая. Легкие негустые волосы заплетены были в косы, обвивавшие голову. В отличие от товарок, в кругу которых она находилась, – разбитных бабенок постарше ее, крикливых, с грубыми голосами и опухшими лицами, она весьма смущалась и все время тихо плакала, утирая слезы тыльной стороной руки. Нечаянно встретившись со мной глазами, она вдруг горько зарыдала, так, что в горле у нее заклокотало, и, присев на корточки, уткнулась мокрым, сморщившимся от стыда лицом в подол своей суконной юбки.
Мне стало вдруг пронзительно жаль эту девушку, явно по ошибке попавшую в столь неблаговидную компанию, и я отозвал в сторону околоточного надзирателя, сдавшего бумаги дежурному, и поинтересовался, за что задержана эта несчастная.
– А за разврат, – хмуро глянул на меня околоточный и тут же повернулся к дежурному, тыча в бумаги и что-то объясняя.
Я тронул его за плечо, он с недовольным видом обернулся, и я ему представился, попросив разъяснить, в чем состоит вина этой особы. Моя протеже при этом как будто почувствовала мой интерес к ее делу и всей своей худенькой фигуркой так и подалась к нам, словно желая не упустить ни одного слова, относящегося к ней. В наивных глазах ее, обращенных на меня, зажглась вдруг надежда на мое заступничество. И я не мог обмануть эти невинные глаза.
Полицейский же явно тяготился моим интересом, но не посмел выразить своего отношения судейскому чиновнику и нехотя объяснил, что девица сия была вечор в кабаке на Знаменской с мужчиной после одиннадцати часов ночи, стало быть, она должна по задержании быть отправлена во вра-чебно-полицейский комитет, чтобы ее зарегистрировали как проститутку.
– Вот желтый билет получит и тогда пусть по кабакам гуляет на законных основаниях, со свидетельством, что здорова. А то распространяют сифилитическую болезнь, вам ли не знать, сударь? – сказал он с подковыркой, чем вызвал явное одобрение сослуживцев.
Я вспыхнул от гнева.
– Вы забываетесь, милейший! Перед вами – судебный следователь, и извольте исполнять мои приказания, – выкрикнул я ему.
Околоточный вытянулся во фрунт; совершенно излишне и, как мне показалось, издевательски, но делать ему замечание и по этому поводу я уже не решился. Вокруг все стихли, ожидая развития конфликта.
– На основании чего вы делаете заключение о порочности девушки? – строго вопросил я. – Только из того, что с нею был мужчина?
Девушка вдруг упала на колени и с рыданиями припала к моей руке.
– Помогите мне, господин хороший! Помогите! Говорила я им, что со знакомым была! Не с мужчиной, с каким таким мужчиной! Меня знакомый приказчик пригласил! Он ухаживает за мной, может, жениться хочет! Да кто ж теперь на мне женится...
Ее причитания надрывали мне душу. Я наклонился к дежурному, ощущая, как вцепились в мою руку пальцы девушки.
– Послушайте, – сказал я вполголоса, примирительно, – нельзя ли отпустить задержанную? Ведь видно, что она попала сюда случайно...
– Сюда случайно не попадают, – спокойно ответил мне дежурный надзиратель. – Раз была в кабаке с мужчиной после одиннадцати часов... Вот отвезут ее во врачебно-полицейскую часть, доктор ее освидетельствует, коли найдет непорочной, тут же отпустят. А пока нельзя, протокол ведь составлен. Нельзя же бумаги выбросить, а?
– Но ведь видно, что девушка не из таких, – продолжал настаивать я. – Зачем подвергать ее такому позору, как освидетельствование полицейским врачом? Ведь судьбу ей сломаете...
– Да что вы верите слезам-то ее? Ведь этой... – он употребил грязное слово, – овцой прикинуться – раз плюнуть. Это здесь она тише воды, порядочную строит, убивается, а что она, небось, в кабаке-то вытворяла... Просто так не задержат.
– Но мне кажется, достаточно посмотреть на нее, чтобы перестать подозревать в каком-либо разврате!
– Эх, молодо-зелено! Вы уж не обижайтесь, господин судебный следователь, – с усмешкой ответствовал мой собеседник, – но у наших людей опыт богатый, и глаз наметанный на этих. Зря в участок не потащат, уж поверьте...
– Вы же сами видите, как она отличается от прочих задержанных. Стоит прислушаться к ее объяснениям, она ведь уверяет, что была со знакомым, который пригласил ее. А увлечь молодую девушку ухаживаниями очень легко, ведь правда?
Так препирались мы добрых десять минут, и, наконец дежурный надзиратель тяжело вздохнул.
– Ну что ж... А с бумагой-то что мне делать? – тоскливо спросил он, и я понял, что одержал победу.
Когда девушке сообщили, что ее отпускают, она чуть не лишилась чувств от радости и хотела было целовать мне руку, но я ласково отстранил ее. Подобравши свою суконную юбку, она проворно вскочила на ноги и очень быстро исчезла из дежурной части, к зависти прочих задержанных, но опытные жрицы любви не стали злорадствовать ни на мой, ни на ее счет, только отпустили несколько колких замечаний под общий хохот.
Околоточный довольно быстро увел эту развеселую компанию, лишь только дежурный надзиратель вписал в специальную книгу реквизиты бумаг, которыми оформлено было их задержание. Но благодарный взгляд девушки, освобожденной не без моего участия, вспоминал я еще некоторое время, что мне пришлось провести в ожидании возле стола дежурного надзирателя. Однако вскоре дежурная часть стала наполняться прибывающими чинами полиции, и я разъяснил им цель этого сбора и приступил к осмотру их обуви.
Что ж, нельзя признать, что эти мои разыскания существенно продвинули следствие, думал я, оценивая результат, но успокаивал себя тем, что отсечение всего ненужного должно пойти на пользу делу.
Несколько разрядил обстановку один из начальников сыскного отделения, чиновник особых поручений, надворный советник Павел Симеонович Загоскин, невысокий, спокойный человек средних лет, с аккуратно подстриженной седой бородкой и седым же ежиком волос надо лбом. Заглянув в дежурную часть, он кратко выслушал данный ему на ухо от дежурного надзирателя отчет о происходящем, после чего увел меня к себе в кабинет, усадил в кресло, приказал подать сладкого чаю и подробно рассказал мне обо всем, что к этому часу удалось открыть полиции касательно преступления в доме Реденов.
Сейчас я понимаю, что в душе он посмеивался надо мной, неопытным кандидатом на судебные должности, не умеющим еще выбрать нужный тон в общении с его подчиненными, а главное – ничего из себя не представляющим в раскрытии преступлений... Но при этом вел он себя со мной в высшей степени уважительно и убедил в том, что полиция не дремлет, что все необходимые розыскные мероприятия проводятся, и результаты не замедлят себя ждать.
Мы с ним обменялись сведениями, добытыми в ходе расследования, так как на месте происшествия работа была разделена между мною и сотрудниками сыскной полиции: я осматривал тело и обстановку особняка, а прислугу допрашивали сотрудники сыскной полиции. (Я хоть и знал, что допросы лежат на моей обязанности, но рассудил, что с людьми лучше разговаривать опытным сыщикам.)
Так, Павел Симеонович сообщил мне, что удалось установить из допросов слуг, а я поделился результатами исполненных мною следственных действий. Картина сложилась такая...
