— Д… доброе утро, миссис Фоксворт, — сказал он. Он заметно заикался, и поэтому взор его был направлен вниз.
— Доброе утро. — Я повернулась к миссис Штэйнер. — Сейчас я буду завтракать. Затем я осмотрю дом и парк. Можете продолжить работу, а если вы понадобитесь, я позову вас.
Сидя в торце длинного стола из черного дуба, рассчитанного на двадцать гостей, я почувствовала себя маленькой девочкой, сидящей на высоком троне. Дом ошеломил даже меня. Стоило мне заговорить громко, как голос мой эхом разливался по всему дому. Если бы рядом со мной был Малькольм, я бы чувствовала себя нормальной женой, а не гигантом и не ребенком.
Внеся поднос, миссис Штэйнер, извинившись, тотчас же вышла. Я не возражала против того, чтобы позавтракать в одиночестве. Мне так часто приходилось этим заниматься, но сегодня был не обычный день, а первый день супружества у Малькольму, мой медовый месяц!
Я осмотрела большую столовую — хотя она и была хорошо освещена, тем не менее здесь было довольно мрачно. Следовало, вероятно, сменить обои. Портьеры были довольно монотонные и даже запыленные. Я знала, что со своей страстью к чистоте, решительностью и силой воли я смогу превратить этот заброшенный дом в семейное гнездо.
Прежде, чем я вышла из-за стола, миссис Уилсон обратилась ко мне за указаниями, что приготовить к обеду. На мгновение я лишилась дара речи. Я не знала, что нравилось и не нравилось Малькольму.
— Что вы обычно подаете по средам? — спросила я.
— Обычное блюдо — это баранина, но мистер Фок-сворт сказал, что я должна отныне составлять меню вместе с вами.
— Пусть пока все останется по-прежнему. С течением времени мы внесем необходимые изменения. Она кивнула и на губах вновь заиграла улыбка. Она, наверно, заранее предвидела все, что я скажу? — задавала я себе один и тот же вопрос. Я решила расслабиться.
— Миссис Уилсон, я подойду к вам позднее, и вы расскажете мне, что вы обычно готовите, и какие любимые блюда есть у мистера Фоксворта.
Кого я пыталась одурачить? Она знала о моем муже больше, чем я.
— Как пожелаете, миссис Фоксворт, — добавила миссис Уилсон и вернулась на кухню, я же начала свое путешествие по Фоксворт Холлу, ощущая себя посетителем музея с той лишь только разницей, что все в этом доме могло раскрыть что-то неизвестное в характере моего мужа.
Было бы гораздо приятнее, если бы рядом со мной находился Малькольм, и сам показал бы то, чем он дорожил, рассказал бы мне об истории отдельных предметов мебели или полотен живописи.
Я решила начать знакомство с усадьбой с библиотеки. Это была огромная комната — длинная, темная и пахнущая плесенью. Из-за того, что три из четырех стен были заставлены книжными полками, внутри было очень тихо, как в склепе.
Потолок был восьми метров в высоту, и книжные полки почти касались его. Изящная переносная лестница из сварочного железа скользила вдоль направляющей оси и достигала второго яруса книжных полок, а наверху был еще и балкончик, стоя на котором можно было доставать книги с верхней полки. Никогда я не видела столько книг. Меня, страстного любителя чтения, это ужасно обрадовало. Конечно, у меня появилось много новых обязанностей, которые вряд ли прибавят свободного времени, но сам вид толстых кожаных переплетов книг по истории, автобиографических сочинений и классических произведений давал ясное представление о пристрастиях Малькольма. Очевидно, он не был знаком с входящими в моду писателями.
Справа от входной двери стоял письменный стол огромных размеров. Я в жизни не видела большего стола. За ним стоял стул на шарнирах. Меня поразило количество телефонов: на столе их было шесть. И зачем ему столько? Неужели он мог вести переговоры сразу с несколькими людьми? Я представила себе, как он поддерживает связь с различными предприятиями, суконными фабриками, например, ведет переговоры с адвокатами и брокерами, но одновременно шесть телефонов!
Слева от письменного стола находился ряд высоких и узких окон, которые выходили на закрытый садик — чудесный, яркий и удивительно тихий. Тут я увидела, как Олсен занимается прополкой. Вероятно, он почувствовал мой взгляд, обернулся, кивнул мне и вновь принялся за работу, только значительно энергичнее.
Когда я вернулась в библиотеку, то заметила шкаф для хранения документов, сделанный из красного дерева. Два длинных дивана, обтянутых дерматином, были отодвинуты от стены на полтора метра таким образом, что за ними оставался проход. Стулья стояли рядом с камином, а на полках находились предметы антиквариата.
Несмотря на внушительный размер окон, в комнате было довольно темно и прохладно. Для себя я решила, что необходимо рядом с окнами поставить горшки с цветами. Само собой разумеется, они обогреют комнату.
В дальнем углу этой длинной библиотеки я увидела дверь. Возможно, именно этот уголок Малькольм отвел для меня, а, может быть, он хотел, чтобы я работала в той комнате, куда вела эта дверь? Обуреваемая любопытством, я подошла к двери, открыла ее и увидела небольшую комнату, в центре которой стоял меньший по размерам стол и стул. В углу стола были сложены папки, ручки, блокноты, а в центре стояла чернильница. Стены были голыми, а обои, имевшие когда-то ярко-устричный цвет, сильно выгорели и превратились в тускло-серые.
— Неужели он приготовил эту холодную, дальнюю комнату для моего рабочего кабинета? — спросила я себя.
Мне вдруг стало не по себе. Комната эта раньше служила складом — пришла мне в голову запоздалая мысль. Она подходила для клерка или секретаря, но для жены, подводящей семейный бюджет?
Вероятно, мне следовало разобраться, почему Малькольм так поспешно принял решение о заключении брака? Вероятно, времени у него мало, и он не смог обустроить комнату. Это предстояло сделать мне. Я переменю эти унылые, тусклые портьеры, украшу комнату цветами и растениями, раздобуду яркие обои, достану яркий ковер на пол, расставлю стеллажи — в общем, работы предстояло много. Меня уже увлекла эта идея.
Я тут же представила, как я работаю здесь, в то время, как Малькольм будет работать в библиотеке над своими коммерческими проектами. Мы будем находиться недалеко друг от друга. Возможно, именно поэтому он хотел, чтобы я работала в этой дальней комнате. От этой мысли мне стало теплее.
Закрыв дверь, я прошла через библиотеку, чтобы осмотреть другую половину дома. Мое любопытство подогревалось воспоминаниями о прошедшей ночи, когда я задержалась у больших белых дверей, а Малькольм сказал, что эта комната когда-то принадлежала его матери. Желая узнать как можно больше о нем и его прошлом по возможности скорее, я направилась наверх, в южное крыло и «секретную комнату». Когда Малькольм заявил, что она закрыта для всех, он, конечно, не имел в виду меня.
Я остановилась на предпоследней лестничной ступеньке перед двойными дверями. Стоило мне подойти ближе к ним, как я услышала стук закрываемой двери внизу, в зале. Это была миссис Штэйнер. Она взглянула на меня и, хотя мы были на некотором расстоянии друг от друга, я заметила, как брови ее грозно насупились.
Мне не понравилось, что она испытывает меня, стоя и в упор разглядывая снизу вверх. Меня словно застали на месте преступления. Как смела прислуга так относиться ко мне?!
— Вы уже закончили свою работу, миссис Штэйнер? — обратилась я к ней.
— Еще нет.
— Ну тогда вы можете продолжить ее, — приказала я и наблюдала за ней до тех пор, пока она не развернулась и не направилась в комнату Малькольма. Она остановилась, чтобы вновь взглянуть на меня, но увидев, что я наблюдаю за ней, поспешила войти в комнату.
Я подошла к двери, повернула ручку и вошла туда, что было когда-то комнатой матери Малькольма. Стоило мне сделать это, как я в изумлении открыла рот. Какой угодно я представляла себе эту комнату, но не такой. Неужели мать Малькольма спала здесь?
В центре комнаты на возвышении стояла, как бы лучше ее описать, лебединая кровать. Она имела гладкое, отливающее сливовой костью изголовье, а сам лебедь готов был спрятать свою голову под распушенным оперением поднятого крыла. У лебедя был один рубиновый глаз. Крылья лебедя были изящно изогнуты, так, словно они подпирали изголовье почти овальной кровати, для которой требовались, очевидно, изготовленные на заказ простыни. Создатель кровати немало потрудился над тем, чтобы перышки крыльев лебедя, словно пальцы, могли прихватывать нежную, прозрачную драпировку различных оттенков от розового до лилового и пурпурного. В ногах большой лебединой постели размещалась поперек лебединая кровать для младенца. На полу лежал толстый розовато-лиловый ковер, а рядом с постелью — небольшой коврик из белого меха. В углах кровати стояли двухметровые светильники из граненого хрусталя, отделанные золотом и серебром. На двух светильниках были черные абажуры. Между двумя другими был натянут шезлонг, обитый розовым бархатом.
