Более того — всем она была «матушкой», и не только по званию супруги царя. Было время, однажды решил Яр расширить свои владения. Вернее, заслышав о царе, в Дубраву нагрянули лешии соседствующих земель, желающие присягнуть на верность. Лукерья тогда была еще мелкой егозой. Яр, восседая на своем дубовом троне, взял ее к себе на колени — и словно в шутку предложил дать лешим имена. Раз он сам пожаловал им звания воевод, то без имен никак не обойтись. Лукерья долго морщить лоб не стала, быстро придумала, как кого звать. Так и появились на свет вышеозначенные Дуболом и Болотин, а с ними Веснян Березопольский, сменивший шкуру ежа на облик смешливого парня, и Зелентий Заозерный — степенный толстяк. (Последний, к слову, редко навещал дворец по причине отдаленности своей вотчины, и сегодня тоже не явился.) За лешими к царю потянулись водяные, предложили союз и верную службу в обмен на покровительство. И этим Лукерья стала «крестной матушкой». Ведьма окинула взглядом зал, нашла за длинным столом тучных, светящихся гладкими лысинами речных начальников: Карп Поликарпыч, Сом Семеныч, Лещук Илыч — всегда готовы уговорить ведро горилки на троих.
Всех-то она знала — кроме трех дев, что восседали за царским столом по левую руку от лесного хозяина. Три «грации» в полупрозрачных струящихся платьицах непривычного кроя, словно замотались в мелко смятую простынку и тонкими поясками под грудью перетянули. Все три одинаково худосочные, загорелые до бронзовости, с темными коровьими глазами, с черными волосами, уложенными на головах в косы-крендели. Не иначе иноземки, южанки. Причем что странно, у каждой за спиной стоит по чахлому деревцу в кадке. Саженцы? Лукерья в недоумении выгнула бровь.
Лесной владыка, он же благоверный супруг Лукерьи, был всецело занят беседой со старшей из своих гостий. Вернее, он усиленно делал вид, будто до сих пор не заметил свою хмурую супругу на другом конце зала. Так она ему и поверила! Вон, даже гостья смешалась, когда хозяин Леса вдруг сменил тон с очаровательно дружеского на бессовестно соблазняющий. Иноземка только ёжилась, не понимая причины перемены в собеседнике. Откуда ей, пришлой, знать, что в дверях застыла, мешая челяди носить блюда, не простая ведьма, как можно было бы решить по скромности поношенного платья, но сама госпожа-матушка. Ради нее Яр и старается — жаждет ее ревности. Да как же! Разбежался. Лукерья только зубами скрипнула, а сама и глазом не моргнула. Будет она ревновать, особенно к этой жердине, ишь чего захотел.
Яр старательно не смотрел в сторону супруги, якобы не ощущая сверлящего взгляда. Лукерья беззастенчиво разглядывала мужа, словно старалась запомнить на всю оставшуюся жизнь. Рано или поздно, но она когда-нибудь состарится и всё-таки однажды умрет вопреки его воле. Он же навсегда останется таким, как сейчас. Точно таким, каким она его впервые увидела много лет назад, будучи мелкой девчонкой. (Не суть важно, что в те времена волосы и глаза у него были другого цвета.) Юный красавец с сияющими очами, в которых можно легко утонуть и потерять себя на веки вечные! А если говорить проще — небольшого роста худосочный эльф.
(К слову, его тщедушная девичья хрупкость начала раздражать Лукерью лет через двадцать после рождения их общего первенца, Евтихия. Сын рос не по дням, а по часам, в шестнадцать сделался настоящим богатырем, вытянувшись почти вдвое выше отца, после чего тоже прекратил взрослеть. И куда это годится — чтобы муж казался ровесником сына? Если не сказать хуже — младшим братом! И по характеру два сапога пара — оба сущие мальчишки. Со временем у ведьмы и царя появилась двойня, но Яр всё равно не изменился. И пусть он прилежно исполнял роль любящего отца, странное ощущение какой-то неправильности у матери семейства с годами лишь укрепилось.)
— Лилька, кто это такие? — спросила ведьма у пойманной за рукав русалки, несущей к столу кувшин вина.
— А леший их знает, Лукерья Власьевна! — отозвалась та.
— Не знаем! — нестройно возразили нашедшиеся поблизости лесные воеводы Веснян и Болотин.
— Дриады это, духи деревьев! — Один водяной Карп Поликарпыч оказался в курсе событий. — Их, бедняжек, из родной рощи прогнали, вот и пришли к нам искать приюта и защиты. Яр-батюшка думает присадить их позади сада, там теплолюбивые южные саженцы должны прижиться. Олива — дерево полезное. Я, когда вниз по течению спускался до моря, видал рощи…
На самом деле кто это такие и почему явились с саженцами, ведьму мало волновало, поэтому дальнейшие многословные объяснения она пропустила мимо ушей. Помнится, точно так же однажды в Дубраву приехали и поселились в пещерах под землей малопонятные для нее кобольды. Зато теперь царь получал от них в благодарность множество прекрасных драгоценных каменьев, которыми с удовольствием украшал свою одежду, раздаривал придворным на праздничные наряды, излишки продавал в городе на ярмарке, чтобы на вырученные деньги купить какие-нибудь иноземные безделушки или запастись пшеницей на зиму, (последнее по мнению Лукерьи было несомненно полезнее). Какую пользу можно будет ожидать от дриад, покажет время. Но Яр безусловно найдет им работу. Нашел же занятие осиротевшим женам домовых, чья деревня сгорела в лесном пожаре — они стали придворными ткачихами. А болотные кикиморы либо кухарят, либо плетут кружева тоньше паутинки, которые также идут частью на одежду, частью на продажу. За это кикиморам заботливый хозяин закупает на той же ярмарке чай, а сластёнам шуликунам — сахарные головы и леденцы на палочках. К слову сказать, крошечный шуликун с огромным леденцовым петушком в зубастенькой пасти — то еще зрелище! Однако ведьме даже эта мысль не улучшила настроение.
Лукерья оценила сегодняшний наряд супруга и не нашла, к чему придраться. Белопенные кружева на манжетах и воротнике с мерцанием золотистой канители. Облегающий кафтан, пошитый на западный манер — малахитовый бархат изумительного глубокого цвета, украшенный изумрудной брошью в золоте и золотыми пуговицами. Не ради гостий вырядился, он всегда любил подбирать наряд в тон собственной изменчивой внешности. (Когда Лукерья виделась с ним в прошлый раз ранней весной, еще не полностью растаяли снега, и поэтому тогда глаза Яра сверкали серебром с крапинами небесной голубизны, волосы же гладко блестели оттенками
