Начался допрос, который закончился в полночь. Возгласы Светланы в жанре «я никогда не употребляла наркотики» или «я не понимаю, что здесь происходит» вызывали лишь дружный смех. Принадлежность пакетика задержанной была засвидетельствована понятыми, так что ни о какой экспертизе на предмет отпечатков пальцев речи не шло: оперативники вскрыли его собственноручно еще в опорном пункте, а перед отправкой на экспертизу взяли и пересыпали в другой, более надежный конверт. Происхождение наркотика также не слишком волновало дознавательницу Замяткину, хотя Светлана мало что могла пояснить, ведь даже фамилии своего знакомого испанца она не знала, а назвала только имя – Хасан. Впрочем, она сообщила о его учебе в Ленинградском университете, о гостинице, в которой он остановился, и о предстоящем отъезде в Испанию… Так что при желании найти иностранца было бы нетрудно. Но такого желания – ни в тот вечер, ни потом – у следствия не возникло. «С ним мы разберемся, когда его найдем, – сказала Замяткина по поводу иностранца. – А вас мы уже взяли с поличным. Или хотите групповое?» Вопросы следователя совсем не касались испанца, зато ее очень интересовал конечный пункт Светланиного маршрута в тот вечер: почему, например, она шла именно через двор десятого дома. Ответы насчет того, что двор проходной, одобрения у следователя не вызывали. Да и на самом деле: ведь попасть на улицу Желябова с площади Восстания куда проще через Невский и незачем делать петлю через улицу Жуковского, огибать цирк и т. д.
Но поскольку Светлана действительно решила обойти Невский, который в тот вечер из-за разбросанной соли заполнился водянистой жижей, и пройти через заснеженную параллельную улицу, то ничего другого она не могла сказать. Тогда следователь изменила тактику – спросила, кто из ее знакомых живет в десятом доме по улице Восстания. Светлана назвала фамилию, но пояснила, что шла домой…
Но и тут следователь ей не поверила. Словами «Органам о вас все известно» она всячески подводила Светлану к тому, что та направлялась в квартиру 51 к гражданину Азадовскому. Светлана чувствовала недоброе от столь сильного желания майора Замяткиной зафиксировать в протоколе прежде всего факт ее «сожительства» с «гражданином Азадовским». Но как ни билась Замяткина, она так и не получила от Светланы этого признания. Допрос был закончен. Светлану отвели в камеру при отделении милиции.
Через несколько минут начался допрос гражданки З.И. Ткачевой, соседки Светланы по коммунальной квартире, чей сын на пару с мамашей уже не первый год превращал ее жизнь в ад. Откуда Замяткина узнала про Ткачеву, неясно. Ведь еще до того, как она закончила допрос Светланы, она уже распорядилась отправить за Ткачевой дежурную машину.
И гражданка Ткачева подтвердила все слова, сказанные следователем, сопровождая свой рассказ причитаниями и репликами «Я ведь сигнализировала!» и т. д., и подписала протокол допроса, в котором значилось то, чего не удалось получить от Светланы: «Да, Лепилина сожительствует с Азадовским! Да, она практически не бывает у себя дома на улице Желябова, а живет на улице Восстания! Да, они ведут совместное хозяйство и являются сожителями».
Светлана, коротавшая часы в камере 27-го отделения, заснуть в эту ночь так и не смогла. Было ясно, что этот «испанец» подвел ее под монастырь. Но зачем? С какой целью? Кто за этим стоит? Почему столько вопросов о Косте?
Мысли ее возвращались к пакетику из фольги. Почему она не подумала, что это могут быть наркотики? Ведь получалось так, что она взяла этот злополучный пакетик у малознакомого человека, да еще иностранца, которого и знала-то без году неделя. А как много они говорили той осенью с друзьями о возможных провокациях!
Светлану охватило состояние близкое к панике; она вообще перестала понимать что-либо. Кто же он такой на самом деле, этот «испанец»? При чем тут анаша? Но больше всего она терзалась мыслью о Косте. Прожив рядом с ним пять лет, она лучше прочих знала, что он мог быть замешан в каком угодно идеологическом «преступлении», но только не в употреблении наркотиков. Да и к этому Хасану он никакого отношения не имел. Может, это Ткачева? Но опять же: при чем тут испанец и наркотики? Все получалось как-то сложно и запутанно.
В любом случае этот вечер 18 декабря 1980 года превратился для нее в страшный сон, точнее бессонницу. И, перемежая свои размышлениями слезами, она коротала ночь на скамье «обезьянника».
Но не одна она не могла заснуть в ту ночь. Константин весь вечер ждал от нее звонка, но так и не дождался; дозвониться ей он тоже не смог, стал сильно тревожиться и далеко за полночь наконец заснул.
Не спала и следователь дежурной группы Следственного управления ГУВД майор Замяткина. Уже наступило 19 декабря, и следствие должно было двигаться дальше, не теряя драгоценного времени. Раскручивался клубок уголовного дела, и важно было соблюдать процессуальность. Недаром майор Замяткина так добивалась формальных оснований для «связи» гражданки Лепилиной и гражданина Азадовского: ведь на этом основании можно было ходатайствовать перед прокурором о дальнейшем, в первую очередь – о санкции на обыск.
И чтобы все было неукоснительно по закону, майор Замяткина решает просить прокуратуру о проведении обыска, причем не у гражданки Лепилиной, что было бы логично, а у только что установленного следствием ее сожителя, гражданина Азадовского. Ведь логика у преступников особая, и еще неизвестно, где они хранят анашу… Откладывать она не может, мало ли что выкинет сожитель Лепилиной, догадавшись, что со Светой что-то стряслось. И вот, не робея, Замяткина в полночь звонит заместителю прокурора Куйбышевского района Сергею Владимировичу Зборовскому, который странным образом оказывается в курсе дела; мол, его уже предупредили, и он согласен санкционировать обыск. В час или два ночи к нему приезжает капитан Арцибушев и получает подпись на постановлении.
На этом роль гражданки Лепилиной можно было считать законченной: наркоманка взята с поличным, уголовное дело в отношении ее возбуждено, доказательства ее преступной деятельности налицо; дело за формальностями.
Но она еще два дня проведет в камере 27-го отделения в переулке Крылова.
Днем 20 декабря следователь Е.Э. Каменко спросил Светлану, кому из родственников следует сообщить о ее задержании. Светлана назвала свою близкую подругу Зигриду Ванаг и дала номер ее телефона, который помнила. Следователь действительно позвонил, сказал, что Светлана задержана за хранение наркотиков, и попросил собрать для передачи в следственный изолятор зубную щетку, мыло, полотенце, белье… Таким образом Зигрида Ванаг и ее муж Юрий Цехновицер стали первыми, кто узнал о случившемся. «Нас все это как обухом по голове ударило. Какие-то наркотики…» – вспоминает Зигрида Болеславовна.
Светлана в эти часы пребывала в тяжелом, почти депрессивном состоянии – настолько, что 20 декабря сухой милицейский протокол зафиксирует «попытку самоубийства» и в деле появится соответствующая помета. Ну а потом приедет автозак, и она будет отконвоирована в Кресты – Следственный изолятор города Ленинграда № 1.
«Заезд на тюрьму», и без того способный сильнейшим образом потревожить рассудок молодой красивой женщины, усугубится действиями оперчасти Крестов: контролер СИЗО, проведя обычный в таких случаях личный обыск, распорядится обрить гражданку Лепилину, потому как «длинные волосы могут стать источником антисанитарии».
Была ли это чисто женская месть Светлане со стороны контролерши или же исполнение чужой воли, неизвестно. Или, увидев склонность Светланы к суициду, некто стал опасаться, что, обрезав свои волосы, она совьет из них веревку? Так или иначе, но результат был достигнут, что являло собой классический образец «пытки унижением». Светлана была окончательно деморализована.
Уже в камере она узнает о том, что означает, помимо чувства стыда и унижения, та процедура, которой она была подвергнута: в российских женских тюрьмах бритье наголо применялось сокамерницами к детоубийцам – самому дну женской уголовной иерархии – или же к бездомным и спившимся, которые поступают в следственный изолятор с вшами и прочей заразой.
Светлане в тот момент было неизвестно, что еще 20 декабря, когда она находилась в районном отделении милиции, те же милиционеры, которые ее задерживали, провели обыск у нее дома. Не знала она этого потому, что обыск проводился в ее отсутствие; она прочтет об этом только при ознакомлении с уголовным делом.
Список изъятого при обыске у Лепилиной говорит о том, что его результат оказался явно более скромным, чем ожидалось: это были в основном свидетельства ее увлеченности французским языком. Но главное, что было все же достигнуто в ходе обыска – подтверждение связи Лепилиной и Азадовского.
Приведем, по протоколу, перечень изъятого:
1. Копия плана подготовки спецдружин на 3-х листах.
