– Ничего, – вздохнул я. – Не беспокойтесь, со мной все в порядке.
– Пожалуйста, сядьте. У вас вид совершенно ужасный. – Люси стала подталкивать меня к тому самому креслу, в котором недавно лежала говорящая собака.
– Я сам. Колени только дрожат.
Это была чистая правда. Может, кое-что другое я и не учитывал в своем состоянии, но что на ногах я держался в этот момент слабо, могу засвидетельствовать с уверенностью.
Пес тут же поднялся и сел рядом, участливо уткнувшись мне в колени.
– О колени моего господина, облаченные в штаны с аппетитными пятнами, посаженными в ресторанах, с карманами, пахнущими сладкими крошками, – нараспев заговорил он, облизываясь.
– Как вы ему нравитесь, – заметила Люси.
– А еще ему нравится вода, – заметил пес и сделал несколько показных хриплых вздохов.
– Бедняжка, у него пересохло в горле, а может, сквозняком продуло в конуре. Послушайте, по-моему, у него хрипы в легких. Или, может, это собачий бронхит?
– На самом деле, – ответил пес, – хрипы – это северный акцент. – Похоже, он был не лишен чувства юмора. – Я из Бэсилдона. Вода – это хорошая мысль, еще лучше – с раскрошенным шоколадным кексом. Это обычный рацион для собаки с моими зубами, и лишь изредка я могу позволить себе малюсенький кусочек бифштекса. – Зверь тяжело задышал: язык, как шарф, свешивался у него из пасти. Пес явно переигрывал, изображая свои страдания.
Люси стала рыться в буфете в поисках посудины, из которой можно напоить собаку.
– А вам налить чего-нибудь? – спросила она, оглядываясь на меня.
– Обо мне не беспокойтесь.
– Я не могу не беспокоиться, – отозвалась она. – Чего бы вы хотели? Чай? Кофе?
– Пожалуй, чашку чаю. – Я посмотрел на собаку. – Как думаете, Люси, это в самом деле бродячий пес?
– Я вольноотпущенник, – гордо отозвался он. – Точнее, был им, пока не встретил этих двух джентльменов. – При последних словах пес опустил морду, из чего я мог заключить, что он все-таки признает мою правоту.
– Никак не могу найти вашей чашки, – подала голос Люси.
– У меня нет своей чашки.
С чего это ей взбрело в голову спрашивать об этом – она уже не первый раз подавала мне чай в разных чашках и прекрасно знала, что у меня нет своей.
– Ах да. Забыла. У всех ведь новые.
Ее слова можно было перевести примерно так: «Я не акцентирую, босс». Пес фыркнул:
– Нет своей чашки? – Уши его встали торчком. – Каждый человек должен иметь свою чашку – а то кто же будет его уважать? Ты что, братец, в этой жизни главное – отметить свою территорию!
– Люси! – позвал я.
– Да, шеф.
– Эта собака… Какая-то необычная собака, вам не кажется? И потом, что такое вольноотпущенник?
Она посмотрела на меня как на сумасшедшего – в общем-то, в этот момент я был достоин такого взгляда.
– Не знаю, на какой из вопросов отвечать. Отвечу по порядку: ничего необычного в нем не вижу, но пес, в самом деле, необыкновенно милый, симпатичный. А «вольноотпущенник» – это из Шекспира. – Люси училась на курсах, и кое-что понимала в истории. – Когда-то свобода передвижений по стране была ограничена, и нужно было специальное разрешение короля. Это и называлось «быть вольноотпущенником», – произнесла она сквозь шум, который поднял пес, лакая воду из подставленной миски. – А почему вы спрашиваете?
– У меня был такой пропуск! – заявил пес, задирая нос и рассматривая меня, как римлянин варвара у крепостных ворот. Высокомерное презрение было сыграно недурно, учитывая, что смотреть на меня ему приходилось снизу вверх.
– И где же твоя «вольная»?
– Не могу найти. – Пес тут же отвернул морду, и видно было, что он страшно перетрусил.
– Не поняла, – сказала Люси. – Что это вы имели в виду? Где что?
Она подала мне чашку чая, заботливо проинструктировав, чтоб я не забыл вынуть пакетик с «утопленником», после чего опустилась в соседнее кресло.
– Госпожа заняла свой трон рядом с господином, порядок восстановлен, – удовлетворенно вздохнул пес.
– Так почему вы заинтересовались этими вольноотпущенниками? Это что, какая-нибудь банда? – Люси озабоченно буравила меня глазами, проницательными, как камеры для глубоководной съемки, вокруг которых беспомощно крутятся слепые океанские гады.
– Да так, просто вдруг в голову пришло, – ответил я.
– Мне кажется, его кто-то потерял, – сказала Люси, гладя собаку, но, не спуская при этом взора с меня. – Наверное, привязали у магазина, а бедняжка отвязался и заблудился, или украли.
Тут я вспомнил слова покойного мошенника Джилберта. Он утверждал, будто пса подобрали возле вокзала, хотя у меня не было особых причин доверять этому человеку. Пусть о мертвых принято говорить только хорошее, но этот покойник чуть было не убил во мне веру в человечество, в честное человечество, представителем которого приходилось быть и мне – пусть по чисто генетическим причинам.
– Никто меня не терял, – встрял пес, – и ни от кого я не сбегал, раз уж на то пошло. – Он всхлипнул. Я уже не в первый раз заметил, что он переигрывает, ведет себя порой подчеркнуто театрально, порой излишне мелодраматично, моментально переходя от одного настроения к другому. То же самое подтверждали и примеры из кино: Лесси какая-то замороженная, Хуч из фильма «Тернер и Хуч» как-то уж слишком угодлив, а Скуби Ду получился чересчур юрким для собаки. То есть играли собаки всегда неестественно. Быть может, не было у них отпущенного природой актерского дара. Но собаки не особенно расстраиваются по этому поводу. Теперь я знаю. Ведь им дано другое: целое море эмоций, переполняющих их ежесекундно. Они бросаются в бассейн эмоций с высокой вышки, в отличие от человека, который осторожно спускается в него с бортика по лесенке. Когда собака рассказывает стае какую-нибудь печальную историю из жизни, нет ничего удивительного в том, что они все рыдают, как экзальтированные итальянцы, слушающие оперу Россини, а уже через десять секунд, радостно напевая, роются в мусорном баке.
– Наверное, стоило бы сообщить в приют, – предложила Люси, – чтобы найти через них хозяина, может, он заявил о пропаже собаки.
– Никуда не надо сообщать, не могло быть никаких заявлений! – встрепенулся пес. Вид у него стал точно у придворной дамы, услышавшей непристойный анекдот. – Лучше еще печенье, оно больше поможет делу. Печенинку несчастному, пожалуйста, прошу вас… – Он тут же забросил лапу Люси на колено, искательно заглядывая ей в глаза.
– Интересно, как его зовут, – задумалась Люси, почесывая ему шею.
– Пучок, – тут же поспешил заявить пес, радостно мотнув головой. – Пол мужской, национальность собачья, в браке состоял, состою и буду состоять, когда только представится удобная возможность. Ну, а коротко говоря, джентльмен собачьих убеждений, густопсовых пород.
