какой-нибудь офицерик и, в зависимости от партийной принадлежности, кричал:
— Господа (товарищи) необходимо десять (двадцать) добровольцев для произведения ареста и обыска!
Добровольцы находились очень быстро. Мужчины, в военной форме и в гражданской одежде, многим из которых, судя по их одухотворенным лицам, я не доверил бы покараулить даже черствую горбушку, быстро грузились в кузов грузовика, или строились в короткую колонну. Старший получал клочок, реже полноразмерный лист бумаги, на котором, скорее всего, кроме адреса и имени, ничего не было, и сборный отряд революционеров, направлялся творить добро и карать зло.
Пока я вертел головой, пытаясь понять, куда мне следует идти, приехала одна из групп. Из высокого кузова грузовичка под мышки спустили какого-то деда в светло-серой шинели с красной подкладкой, без погон, в шапке ушанке и домашних гамашах, одетых на военные галифе. Очередного пенсионера-генерала, очевидно, призвали к ответу. Старика повели во внутрь здания, а из кузова стали сгружать вещи — шубы, пару ковров, несколько рулонов ткани, старое ружье, с резным прикладом красного дерева. Мне, подставившему плечо, подали огромный самовар, зеленовато-желтой латуни, с десятком медалей и кучей каких-то надписей.
Я пристроился в колонну носильщиков и двинулся во дворец. Мы уверенно шли какими-то коридорами, потом вышли в длинную стеклянную галерею, которая закончилась большой комнатой, заполненной большим количеством солдат. Генерала уже обыскивали в углу, сняв с него зеленый френч и проверяя швы внутри.
— Куда прешь? — передо мной возникла рябая морда в солдатской фуражке с винтовкой наперевес: — Вон на стол ставь самовар и можешь идти.
— Ты кто такой будешь, что бы я тебе подчинялся? — я теснил солдата пузатым самоваром.
— Мы четвертая рота Преображенского полка, личная охрана Александра Федоровича Керенского, понимать надо! — гордо подбоченился солдат.
— Ну, так бы сразу и сказал. А скажи, брат, как можно с господином Керенским поговорить?
— Ну ты и сказал! Кто ты и кто Керенский? Он, понимаешь министр Революции, а ты… — меня смерили пренебрежительным взглядом, но слово «блоха» не произнесли, и на том спасибо.
В это время генерала, не дав ему даже до конца одеться, завели в соседнюю комнату, где, через раскрытую дверь я успел заметить десяток человек сановного, но, несколько потерянного вида.
Поставив, наконец, самовар на стол, я решил покинуть это странное помещение, пока мне не начали задавать неудобных вопросов или не лишили меня материальных ценностей, больно по- простому они отнеслись к привезенным с генералом ценностям. Солдаты частично подошли к столу, рассматривая сгруженные туда вещи, кто-то стал щупать рукой ткань, а один, подняв крышку, стал, по-хозяйски, заглядывать в самовар.
Вернувшись в основное здание Таврического дворца через стеклянную галерею, я нашел кабинет, на двери которого было написано:
«Комендант Таврического дворца полковник Перетцъ Г. Г».
Я потянул дверь на себя и заглянул. На меня уставились десяток человек в полувоенной форме, в основном чернявой масти и семитскими чертами лица.
— Пардон муа. — почему-то сказал я и поплотнее прикрыл дверь — самая революционная нация решала свои дела, мне там делать было нечего.
Пройдя буквально два десятка шагов, я набрел на кабинет комиссара города Петрограда и Таврического дворца Л. И. Пущина.
Пожалуй, комиссар города, что сейчас назначались Временным правительством вместо градоначальников, мне больше всего подойдет.
В кабинете, на диване, спал, укрывшись с головой, темным пальто, какой-то человек.
— Господин Пущин? Господин Пущин… — я стал медленно подходить к дивану, обходя большой стол для совещаний, когда обратил внимание на предметы, завалившие стол. Кроме всевозможных бумаг и амбарных книг, в уголке лежала скрепленная скрепкой, стопка серых, отпечатанных в типографии, бланков, на которых большими жирными буквами было написано «ПРОПУСК», а рядом, соблазнительно, на пористой подушечке, стояла небольшая печать.
Я быстро пропечатал несколько пропусков и даже не глянув на оттиск, сунул их в карман и отошел к большому окну. Буквально, через минуту, за моей спиной распахнулась дверь и кто-то строго спросил меня:
— Вы кто такой будете, милостивый государь?
Глава пятая
10 марта 1917 года
«Без применения военной науки победить нельзя».
В. И. Ленин
На пороге кабинета стоял мужчина лет сорока на вид, с торчащим вверх бобриком, коротких, седоватых волос и пристально смотрящим на меня злым взглядом через стеклышки пенсне. Одет посетитель был в любимый всеми около военными мужчинами защитного цвета английский френч.
— Здравствуйте. Я ожидаю комиссара Санкт-Петербурга.
— Я спросил вас — кто вы?
Судя по тону, это был не посетитель, а хозяин кабинета.
— Надо полагать, вы Лаврентий Иванович Пущин, демократический градоначальник столицы?
— Я комиссар Временного правительства Пущин, а вы кто? — мужчина остановился в паре шагов от меня, покачиваясь с пятки на носок и скрестив руки на груди. Если я не ошибаюсь, согласно психологии, последнее означает отгороженность от меня или враждебность ко мне.
— Я начальник народной милиции Адмиралтейской части Котов Петр Степанович.
— Милостивый государь, мне ни о какой народной милиции ничего не известно. Если вы о рабочей милиции, то это инициатива рабочих комитетов отдельных заводов и фабрик….
— А наша милиция — инициатива населения. Вот список протокола схода жителей Адмиралтейской части о ее организации.
Комиссар Временного правительства впился взглядом в бумагу, потом вернул ее мне обратно.
— Мне по-прежнему ничего неизвестно о вашей милиции. Я считаю ее незаконной. Мы с сегодняшнего дня начали формировать органы общей полиции, в каждую часть Петрограда назначены коменданты и начальники районных полицейских частей. Если желаете поступить на службу, что милости просим, в общем порядке. А если вы по поводу проведения арестов и обысков, то это… — лицо Пущина презрительно скривилось: — к господину Керенскому Александру Федоровичу, этим занимается исключительно этот господин.
— Послушайте, Лаврентий Иванович… — я уселся на стул напротив севшего за стол комиссара: — Я не понимаю, о каких обысках вы говорите. Если о обысках богатых квартир, то мы этим не занимаемся. Законность нашей милиции ничуть не меньше, чем законность вашего назначения, но это все глубокая теория, а есть более неотложные дела. У меня сейчас под ружьем около ста человек, которые хотят кушать каждый день, причем, что удивительно, не по одному разу. Их положено снабжать оружием, патронами, бумагой, дрова в конце концов. Лошадям овес нужен, машине газолин и масло. Я уже не могу лично продолжать все содержать своими силам, а сотня вооруженных бойцов, когда они голодные, они вам могут еще одну революцию сотворить.
— Вы с ума сошли, как вас там…
— Моя фамилия Котов, капитан Котов, и я с ума не сошел,
