Виктор пошел за ведущим. Выбрал свою цель – фургон со светлым выгоревшим верхом, запряженный парой лошадей. Первый РС рванул с перелетом, метрах в тридцати от повозки. От взрыва лошади понесли. Второй тоже лег с перелетом, зато третий попал точно между фургоном и лошадьми. Дистанция до цели была уже совсем маленькой и Виктор сразу потянул ручку, избегая встречи с землей. Он успел только увидеть вспышку беззвучного взрыва и какой-то бурый дым, секунда, и эта картина смерти скрылась под капотом.
Разворот и новый заход. Обоза уже не было. Несколько подвод удирали по полю, хорошо выделяясь на фоне снега, носились одиночные кони. На дороге разгорался фургон, Виктор увидел, как рядом с перевернутой телегой бьются в агонии лошади. Теперь он выбрал своей целью бричку, запряженную вороной лошадью. Она неслась в сторону небольшой рощицы, видимо надеясь спастись за деревьями. Виктор выстрелил по ним РСом, а потом добавил из пулеметов. Возница, увидев валящийся на него с неба самолет, моментально вывалился на снег и тем самым избежал смерти. Светлые трассеры ШКАСов на долю секунды задержались на бричке, а затем уперлись в лошадь. Та рухнула словно подрубленная, бричка закувыркалась, раскидывая по снегу свой груз.
Новой атаки Шубин делать не стал – полетели домой. Погода портилась на глазах. Облака прижимали все ниже и ниже, ближе к линии фронта попали под слабый дождь, пришлось прижаться к ведущему чуть ли не вплотную. Оторваться в таких условиях – верная смерть. Однако обошлось, вышли точно к аэродрому. На посадке самолет вел себя немного странно, очень неохотно опускал нос, по полосе его водило словно на коньках. Все же подмокший аэродром это не шутки. Однако обошлось. Снова Палыч на крыле показывает куда рулить, вот и своя стоянка, тормоза, зажигание. Можно расслабится. От вылета у Виктора было какое-то странное впечатление. Что-то мешало – с одной стороны он хорошо отлетал в очень сложном вылете, но с другой стороны ощущался какой-то дискомфорт. Перед глазами вставала картинка падающих на снег лошадей. "Война войной, а животинку жалко".
Он вылез, показал Палычу большой палец – мол, все в порядке. Показался Шубин в окружении летчиков. Он им что-то весело рассказывал.
— Ну, Витька, молодец. Хорошо держался. Как мы немчуру причесали?! Там обозники обосрались, небось. Тока ты, тута, низковато выходишь. Решил немцев винтом порубать?
Летчики засмеялись. Виктор тоже улыбнулся, идея рубить врагов винтом показалась забавной.
— Да нет, тащ капитан. Я наверняка хотел, РСы летят хрен знает куда, зато я как врезал, так все в клочки.
— Ты смотри, тута. А то тебе как врежут… в упор или сам немного не рассчитаешь и привет, полон рот земли. Аккуратнее надо, повыше выводи. Но вообще, молодец. Хорошо слетали! Ладно, я в штаб. Вы, тута, ждите пока.
Теперь летчики обступили Виктора, расспрашивая про подробности вылета. В землянку уже никто не шел. Воды в ней уже было по щиколотку. Расположились на самолетных чехлах, травили анекдоты, вспоминали истории из жизни. Вскоре появился Шубин.
— Все, ребята, шабаш. Наши погодные оракулы предсказывают потепление. Если за сегодня никакой команды на перелет не получим – застрянем тут надолго. Аэродром раскиснет, будем, тута, долго сидеть.
Сидели до вечера, там же, на чехлах и пообедали. Команды на перебазирование не поступило.
Целую неделю истребительный полк был прикован к земле. Аэродромы раскисли, превратив боевых летчиков в заложников погоды. Жизнь Виктора за это время потихоньку налаживалась. Он хорошо вписался в коллектив полка, привык к режиму. Стараясь допускать поменьше проколов, говорил мало, больше слушал бывалых летчиков. Единственно, что сильно мучило – информационный голод. Привыкнув в будущем к непрерывному потоку информации из интернета, телевизора и массы печатных изданий, здесь он словно попал в вакуум. Читать было решительно нечего. Попадавшие в полк газеты прочитывались в течение часа, все остальное, от скуки добивал различными руководствами по эксплуатации, наставлениями и уставами. Это вызывало искреннее недоумение Шишкина, однако Игорь пока от вопросов воздерживался.
В это нелетное время каждый в полку занимался кто чем мог. Валера Нифонтов либо пропадал где-то у своей Вальки, либо слонялся по расположению, узнавая новости. Петров оказался заядлым шахматистом. Высокий, ростом с Виктора, худощавый, он часто сидел, сгорбившись за доской, двигая фигуры, почесывая кончик носа в задумчивости. Играл он хорошо, обыгрывая всех в полку, а поскольку достойных противников было немного, то обычно он играл сам с собой. Несмотря большой налет, летчиком он был средним, хотя и имел на счету сбитого "мессера". А еще он был заместителем командира эскадрильи. В чем заключались его обязанности, для Виктора оставалось загадкой. Шубин во все дела эскадрильи вникал сам, руководил жестко, хоть и несколько хамовато, однако свое дело он знал туго.
Шишкин же в свободные минуты писал письма своей девушке – Нине. Он с ней познакомился на танцах в августе, когда полк проходил переформирование в Подмосковье. С тех пор он регулярно, 2-3 раза в неделю, писал ей письма, мусоля карандаш, высовывая от напряжения кончик языка и постоянно шмыгая носом. Она отвечала ему куда реже, однако для него это был праздник, как конфеты для дошкольника. Он по-детски радовался, перечитывая ее письма по несколько раз: сперва быстро, затем куда медленнее, вдумчиво и наконец, едва ли не по слогам, шевеля губами и обдумывая каждую фразу. После ее писем, обычно язвительный Игорь затихал на день-другой, становился более покладистым.
А вот Вахтанг и Виктор предпочитали спорт. В свободное время, когда не было полетов, подтягивались на турнике, отжимались и особенно много внимания уделяли упражнениям на развитие мышц живота. Эта мания началась после того как Виктор озвучил услышанную где-то фразу: "Хочешь, чтобы не зашли в хвост – качай пресс". Эта фраза была тщательно осмыслена присутствующими летчиками и признана идеологически правильной. Так что качали они пресс на пару. Впрочем, остальные летчики полка к спорту относились положительно, частенько составляя компанию…
…Подмораживать начало еще с вечера. Летчики засуетились и стали посматривать в небо. Однако небо было чистое, мороз только усиливался. На другой день снова поехали на аэродром затемно, как обычно. К рассвету определились с задачами.
— Орлы, значит так, тута, быстро перерисуйте линию боевого соприкосновения. Сегодня снова Миллерово прикрываем. Там пополнение разгружаться будет, начальство сказало, чтоб ни одна бомба не упала. Сейчас вылетает старший лейтенант Петров с лейтенантами Беридзе и Нифонтовым. Вылет через 15 минут. Я вылетаю через полтора часа, пойду с Шишкиным и Саблиным. Высота – четыре тысячи метров.
И вот новый вылет. Взлетели сходу всем звеном. Аэродром хорошо подмерз, и самолеты легко отрывались от земли. Сверху было хорошо видно, как оттепель знатно отыгралась на зиме. И хотя снег остался лежать на полях, уже не укрывал землю полностью. Он съежился, проявились многочисленные проталины. Очень четко выделялись голые стволы деревьев и кустарников, издалека выделялись черные нитки дорог. На подходе к станции они встретили возвращающееся звено Петрова. Приветственно покачали крыльями и разошлись каждый своей небесной дорогой.
Сверху станция казалась крошечной, малюсенькие паровозики, снующие туда-сюда машины и люди. Люди мелькали черными точками, коротенькими ленточками маршевых колонн. Фронт поглощал все, от гуталина до точнейших приборов ПУАЗО, все что могла произвести измученная войной страна. Но больше всего он поглощал людей. Оторванных от семьи и привычной жизни, одетых в одинаковую форму, наскоро обученных и вооруженных. По тонким артериям железных дорог они прибывали к фронту, к таким вот станциям, чтобы отсюда растечься по стылым землянкам и промороженным окопам зимнего фронта. Многим из этих людей, что сейчас копошились внизу, не суждено было пережить эту зиму.
Виктор поморщился: "Нашел время философствовать". Они патрулировали над станцией на высоте четырех тысяч метров. Минимальная скорость позволяла продолжать барражирование более часа. Редкая облачность и ясная погода позволяли издалека увидеть приближение противника. Мельком глянуть на приборы, потом на Шишкина – нет ли новых команд и по сторонам, нет ли кого и снова проверить показания приборов. Самое противное было выискивать противника на фоне солнца, глаза слезились, жесткий ворот гимнастерки натер шею, однако, хочешь жить – умей вертеться. Виктор помнил из книг, что большинство сбитых летчиков даже не видели своего обидчика. А значит снова приборы, на ведущего и бесконечный обзор бескрайнего неба. Время прошло быстро, пора домой. Над аэродромом Шубин немного схулиганил, дал команду ведомым подойти поближе, а затем "пробрил" посадочное "Т".
