Однако, когда она захотела его поцеловать, он отступил назад. Тогда Дуня, проявив настойчивость, попыталась заключить его в объятия, хотя он был намного больше ее. Но рядом с Дуней он как-то терялся, становился даже ниже ростом, что было особенно заметно со стороны.
— Где ты только была? — простонал Тео, утыкаясь лицом ей в шею. — Все время ускользала от меня!
Поскольку Хабердитцель все еще отсутствовал, Амелия сварила на всех крепкий кофе. Лусиан отправился за ней на кухню, предложив помощь. Такое Максиму и в голову никогда не могло прийти! Он все-таки был тираном, настоящим тираном.
— Дай мне, пожалуйста, фильтр. Спасибо. Они все никак не купят кофеварку, — заметила Амелия.
— Отлично. — Лусиан помахал кофейницей и кипятильником. — В кофеварке всегда получается бурда, такая безвкусная, да еще в стеклянном сосуде. Нет, техника здесь противопоказана!
В соседней комнате послышались громкие голоса;
— Я бы так сделала, — отчетливо донесся голос Дуни — Я уже решила не ехать. Ради тебя я бы отказалась от поездки. Но-о-о…
— Никаких «но»! — не совсем трезвым голосом выкрикнул Тео. — Надо четко и вполне определенно сказать — «да» или «нет». И я требую…
— Требовать ты ничего не можешь, — прервала его Дуня. — Я не твоя собственность. Я же не запрещаю тебе писать твои картины. И прошу, никогда не забывай: никаких требований! Все на добровольной основе. А по принуждению — такому не бывать!
— Прекратить! Прекратить! — закричал Тео, как будто дело происходило на заседании в бундестаге. — Высокие слова, фрау профессор!
— Еще более высокие требования, уважаемый коллега!
Амелия вошла в комнату, Лусиан за ней. Дуня беспомощно посмотрела на них. Она была бледной.
— Он вне себя, с ним невозможно разговаривать, — проговорила Дуня. — Конечно, это моя вина: я позволила уговорить себя.
Реставрировать бесценный фарфор в замке в Шотландии — это очень заманчивое предложение. И все же я отказалась бы от него и вышла бы замуж за этого человека… Все-таки я люблю его.
— Но ты покидаешь меня уже вторично! — бушевал Тео. — Тогда…
Пришлось вмешаться Амелии.
— Хотите копаться в прошлом или подумать о будущем — о чем идет речь?
— Давай помиримся, дорогой, — предложила Дуня.
— Иди к черту! — заорал на нее Теобальд. Нервы его были на пределе.
Дуня обиделась и холодно заметила:
— Не к черту, дорогой. Всего лишь в Шотландию. Но… — Тут она сделала один шаг к нему — Одно твое слово, и я остаюсь.
Обернувшись, он иронично произнес:
— Если любезная госпожа изволит интересоваться…
— Папа! — предостерегающе воскликнула Амелия.
А он продолжил, отчетливо произнося каждое слово:
— …то я плюю на нее!
И потом Амелии и Лусиану:
— Свадьба отменяется, дорогие друзья!
И тут в комнату вошел Хабердитцель, что свидетельствовало о наступлении раннего утра.
— Я не ослышался?
Он поправил очки, что было абсолютно ни к чему. Волосы его растрепались от ласк Лотты.
— Ты не ослышался, — подтвердил Теобальд, почувствовавший себя вдруг совершенно опустошенным, — а теперь извините, с меня достаточно.
С этими словами он покинул место раздора, оставив присутствующих в безмолвии.
— Дуня! — Хабердитцель, пресыщенный и в высшей степени удовлетворенный неистовыми ласками Лотты, чувствовал себя, как сам бог Зевс. Его распирало от желания помочь. — Что бы ни произошло (а ведь он был не в курсе!), пожалуйста, отправляйтесь с Тео послезавтра к алтарю.
Печальная Дуня улыбнулась ему разочарованной улыбкой.
— Хели, эта старая горячая голова поставила меня перед выбором, а я терпеть этого не могу. И не дает мне Я возможности самой принять решение. Я хочу выйти за него замуж, а он уперся. К тому же еще и напился. Мне очень жаль. Ну, а что касается алтаря, то мы хотели зарегистрировать брак в загсе. Адью, мои дорогие. — Она обняла Амелию и Лусиана, кивнула Хели. — Завтра утром я еду в Шотландию. Жаль, что вы напрасно приехали.
Она вышла, и вскоре они услышали шум автомобильного двигателя.
На лестнице показался Максим в ночной пижаме. Он выглядел смущенным.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что здесь происходит?
— Черт побери! — прорычал Лусиан, схватил пепельницу и швырнул ее на пол. — Ну что за ненормальные люди!
— Ах, вот в чем дело, — облегченно рассмеялся Максим. — Сегодня же вечеринка накануне свадьбы.
Он взял бокалы, из которых пили Дуня и Амелия, тоже бросил их на пол и воскликнул, окончательно приходя в себя:
— Да здравствуют новобрачные!
ОСТОРОЖНО, ФАРФОР!
— Она уехала?
Тео имел в виду Амелию. Они вместе позавтракали, а затем он скрылся у себя в ателье и не показывался оттуда. Хели проводил Амелию вместе с ее слегка сбитым с толку событиями прошедшей ночи Максимом к машине. Все чувствовали себя страшно неловко.
— Да, но она вернется, — ответил Хели. — Она беспокоится о тебе! Если не хочешь с ней говорить, ладно, хотя не понимаю почему. Тебе тяжело, но это не причина, чтобы обращаться подобным образом со своей дочерью.
Тео со страдальческим выражением лица сидел перед мольбертом, откинув голову на спинку и закрыв глаза.
— Господи, да как же я с ней обращаюсь? Я люблю ее, и она знает об этом. Я даже принимал у себя ее прилизанного друга. Что, скажи, пожалуйста, я еще должен делать? Хотел бы я на тебя посмотреть, если бы с тобой такое случилось!
— Господи! — в том же тоне ответил Хабердитцель. — А что такого случилось? Дуня уехала разрисовывать фарфор.
— Вот именно.
— Глупцы вы оба.
— Это твое мнение.
Хабердитцель мерил комнату большими шагами и страшно потел. От волнения опрокинул даже бутылку со скипидаром. Ругался. Он тоже был сыт всем этим по горло.
— Почему ты не можешь найти себе какую-нибудь простую, здравомыслящую женщину, приятную бабенку, которая бы любила тебя, приспосабливалась к тебе, с которой ты бы спокойно доживал старость? Почему, черт побери, это обязательно должна быть Дуня?
Приоткрыв глаза, Тео бросил на Хели ироничный взгляд.
— Очевидно потому, что не так много педикюрш, — двусмысленно произнес он. — Или у меня слишком мало мозолей, чтобы обращаться к ним.
— Очень остроумно!
— Тогда почему же ты не смеешься, друг? — Губы Тео скривились в презрительной усмешке. — Есть мужчины, имеющие слишком маленькие запросы. Очень жаль, но я к ним не отношусь.
— Прекрати! — Всегда такой терпеливый и покладистый Хабердитцель занял воинственную позу. — Я не допущу, чтобы ты критиковал Лотту.
— Я ведь почти не знаю ее, — с нескрываемым высокомерием заявил Тео. — Можешь пригласить ее как-нибудь. Надеюсь, она хорошенькая, эта сладкая штучка для утех.
— Оставь этот дерзкий тон! Iacta alea est!
Тео в притворном ужасе воздел руки.
— Вот уж что мне не присуще, так это дерзость. — Он опустил руки. — Я конченый человек.
Голова его упала на грудь. Король Лир побелел бы от зависти: превзойти подобный мелодраматизм было невозможно.
Позже Хели заглянул в словарь латинского языка. То, что он обнаружил, было для него ново. Жребий брошен. Ага.
Ну и что?
В саду, под окнами библиотеки, раздались звуки музыки. Кто-то наигрывал и напевал: «Такой день, изумительный, как сегодня…»
Хабердитцель высунул в окно голову. Под деревом сидел Лусиан Вольперт, поверяя небу свои чувства.
В общей сумятице о нем совершенно забыли. Утром, припомнил Хели, драгоценный Дунин племянник висел на телефоне, ведя таинственные переговоры приглушенным голосом и прикрывая трубку рукой. Увидев Хели, он тотчас положил трубку на рычаг. Любовный разговор, решил Хели.
— Эй, Вольперт. — Тон Хели был сух и холоден. — В чем дело? Вы еще остаетесь здесь?
Лусиан задрал голову столь резко, что высоко взметнулся его конский хвост.
— А можно? — и замолчал в ожидании согласия. Когда его не последовало, продолжил: — Послезавтра у меня концерт. В Бад-Каннштатте. Я бы еще порепетировал.
