Он умел заранее предугадывать настроение начальства и действовал в строгом соответствии с ним. Именно Парафинов первым (поле Отстоева с Сулеймановым) начал активно травить Гену Сечкина, но не ограничился одними гневными высказываниями, а пошел гораздо дальше: отыскал среди задержанных дебоширов спившегося художника и его руками состряпал красочную стенгазету, повествующую (в основном в картинках) о «чудовищных злодеяниях» опального капитана. Сечкин выглядел там настолько омерзительным типом, что Парафинов получил личную благодарность полковника Отстоева, а также внеочередное майорское звание. (До этого Николай пятнадцать лет «протрубил» старшим лейтенантом.)
Газету же вывесили в вестибюле на всеобщее обозрение. Заделавшись майором, Парафинов переехал в кабинет к Белогорцеву, заняв, кстати, место изгнанного со службы Геннадия. Дмитрий, надо сказать, изрядно тяготился подобным соседством. Аж с души воротило! По счастью, свежеиспеченный майор появлялся в кабинете крайне редко, предпочитая отираться поблизости от Руководства и всячески оное ублажать: за счет запуганных им мелких коммерсантов организовывал разнузданные оргии (в теплое время года – на природе, в холодное – в саунах), подгонял табунами бесплатных «девочек», выступал на застольях в роли записного шута, с умильным видом терпел тупорылые шуточки обоих шефов (переходящие порой в откровенное издевательство); бережно развозил окосевших начальников по домам... В общем – едва ли ботинки языком не вылизывал!
Интересно, на кой ляд ему понадобились улики по делу «капюшонов»?! Ведь тут абсолютно не пахнет карьерным ростом. Напротив – запросто шею свернуть можно!!!
Поломав голову в разнообразных догадках, но так и не найдя в действиях Парафинова ни одного хоть мало-мальски разумного мотива, Белогорцев решил переговорить с ним напрямую.
В Отделении Николая не оказалось. Тогда Дмитрий позвонил ему на мобильник.
Трубка долго бикала длинными гудками. Наконец в ней прорезался слабый, заметно подрагивающий голос Парафинова:
– Але-е?
– Зачем выпотрошил сейф, скотина?! – жестко спросил Белогорцев.
Скороспелый майор замялся с ответом.
– А ну колись, тварь паршивая! – не выдержав, взорвался Дмитрий.
– Деньжат хотел подзаработать, – еле слышно сознался Николай. – Девчонка-то богатая!
– Выходит, ты знаешь, о ком речь?!
– Да! В воскресенье поздно вечером я случайно увидел, как Анюта выходила из клуба «Содом» вместе с покойным Удальцовым. Они сели в синюю «Вольво», где находилось несколько молодых ребят. А сегодня, из любопытства, я прокрутил запись на твоем диктофоне, узнал по описанию Анюту и решил продать ей пленку с остальными материалами за пятьдесят тысяч долларов!
– Немедленно верни, сволочь! А то в ФСБ сдам! – яростно стискивая телефонную трубку, пригрозил Белогорцев.
– Да, да, обязательно верну! – пробормотал Парафинов. – Я тут поразмыслил на досуге и сообразил – не стоит связываться! Слишком стремно! Но умоляю, Дима, давай не в Отделении!! Боюсь, начальство проведает. Тогда – точно кранты! Подъезжай лучше ко мне домой. Вещдоки, пленка, документы – все здесь! А жена гостит у тещи. Нам никто не помешает!
– Ладно, жди! – буркнул Белогорцев, вешая трубку на рычаг. Посидел с минуту в раздумье, терзаемый смутными подозрениями, потом махнул рукой, решительно поднялся из-за стола, сунул за брючный ремень табельный «макаров», положил в сейф сумочку Политиковской, снова запер на ключ дверцу, захлопнул на защелку кабинет, вышел из Отделения, встал у обочины дороги и начал ловить «частника»...
В отличие от самого Дмитрия, любимчик руководства Парафинов проживал не в обычной квартире, а в отдельном двухэтажном коттедже на западной окраине города, неподалеку от водохранилища. Изящное строение под зеленой черепичной кровлей окружал высокий кирпичный забор. Рядом примостилось еще два похожих домика, но они не были полностью завершены и в настоящий момент пустовали. Дальше, вплоть до лесопосадок, простирался обширный пустырь, уже размеченный под застройку. В скором времени здесь предстояло вырасти очередному мини-городку продажных чиновников и коррумпированных ментов. Над массивными железными воротами, преграждающими путь на парафиновский участок, примостилась видеокамера, а на том месте, где обычно располагается звонок, находилось переговорное устройство.
Белогорцев нажал кнопку динамика.
– Дима, ты? – услышал он голос Николая.
– Да, я! – недружелюбно отозвался опер.
– Заходи, пожалуйста!
Заработал зуммер, ворота медленно распахнулись. Белогорцев нетерпеливо шагнул вовнутрь и сразу же получил сокрушительный удар по голове. В глазах у него помутилось, тело ослабло, колени подогнулись. Грубые руки схватили майора под локти и поволокли к дому. Однако нападавшие не учли одной специфической особенности своей жертвы. Им бы предварительно побеседовать с бывшим тренером Дмитрия по боксу Денисом Анатольевичем Милославским! Дело в том, что кандидат в матера спорта Белогорцев отличался редкостной живучестью и, выступая на областных соревнованиях, ни разу не побывал в настоящем нокауте. В худшем случае он поднимался на счет «четыре».
Вот и сейчас Дмитрий, на удивление быстро, пришел в чувство. Едва двое бугаев затащили его в квадратный холл на первом этаже, оперативник по змеиному выскользнул из их рук, коротким боковым свернул челюсть первому, отпрыгнул назад, выхватил пистолет и выстрелил в грудь второму.
На грохот выстрела из смежного помещения выбежали пятеро новых амбалов, в одном из которых Белогорцев узнал доверенного телохранителя Иудушкина Вадима Терехова – высококлассного специалиста по рукопашному бою. Дмитрий незамедлительно нажал спуск, целясь Вадиму в живот, но «макаров» неожиданно дал осечку, а повторного шанса Терехов ему не предоставил: круговым ударом ноги выбил пистолет и, стремительно сблизившись, саданул майору головой в переносицу. Захлебнувшись кровью, опер отлетел на пару шагов, но сопротивления не прекратил: поймал за руку ближайшего из врагов, приемом боевого самбо сломал ему локтевой сустав и толкнул истошно взвывшего громилу на остальных нападавших. Те на секунду смешались, а один из них с руганью вытащил из чехла на спине помповый «винчестер».
– Отставить, болван! Живым возьмем! – гаркнул Вадим, вновь сближаясь с Белогорцевым. Последовал яростный обмен ударами, в результате которого на скуле Терехова вздулся огромный фиолетовый желвак, а Дмитрий, пропустивший жесткий май-гери[15] в кишечник, согнулся пополам от раздирающей нутро, нестерпимой боли. На него тут же навалились трое уцелевших амбалов, вывернули назад руки, двинули пару раз по шее, защелкнули на кистях наручники и, тяжело дыша, потащили скорченного майора вверх по лестнице. Спустя несколько секунд они достигли площадки второго этажа, на которую выходили три одинаковые двери с бронзовыми ручками. Терехов деликатно постучал в среднюю. Изнутри донеслось вальяжное «Да-а-а», Белогорцева втолкнули в обширную гостиную, площадью не менее сорока квадратных метров, и, сильно ударив по почкам, бросили на выложенный ламинатом пол. С трудом приподняв гудящую голову, майор огляделся по сторонам. У дальней стены валялось мертвое женское тело, кое-как прикрытое окровавленной простыней. Рядом, поджав колени к подбородку, съежился раздетый догола, трясущийся в крупном ознобе Николай Парафинов. А в центре гостиной, в мягком кожаном кресле восседал депутат Городского законодательного собрания господин Иудушкин собственной персоной. В шикарном костюме с иголочки, с противной отдутловатой физиономией и с толстым, желеобразным брюхом. Неподалеку, на таком же кресле, расположилась Анюта Политиковская.
Выглядела куртизанка неважнецки! К разорванному уху добавились подбитый глаз, вздувшаяся губа и распухший, свернутый набок нос.
– Сопротивлялся, гад! – указав на Дмитрия, сообщил депутату Терехов – Один из наших убит, двое конкретно покалечены.
– Не волнуйся, Вадик, – погано осклабился Иудушкин. – Оба будут жестоко отомщены! А ну-ка, ребята...
– Не сметь! – властно перебила Папика Анюта. – Он должен умереть ровно в полночь, вместе с первым «следопытом». Так повелел дух Хуан-Чин-Фу!!!
– Как хочешь, дорогая! – пожал рыхлыми плечами Василий Андреевич. – Твое слово для меня закон! О-о-о! – покосился он на часы. – Пора принять лекарство!
Местечковый олигарх щелкнул пальцами в воздухе. Ближайший к нему телохранитель проворно схватил со стола расписное деревянное блюдо и на вытянутых руках поднес хозяину. Тот вытащил из барсетки целлофановый пакетик с белым порошком, отсыпал немного на блюдо, взял услужливо протянутые вторым телохранителем спичечный коробок и пластиковую трубочку, ребром коробка отделил от горстки узенькую полоску (так называемую «дорожку»), засунул трубочку в ноздрю и, проведя трубочкой вдоль «дорожки» одновременно глубоко вдохнул. По истасканной роже владельца «Содома» расползлась блаженная гримасса. В мутно-зеленых глазах появился лихорадочный блеск.
