Но нужно было ещё почти полгода жить во Франции. Нужно было защитить диплом в Школе изящных искусств.
— Аркадий, — Вагнер, отдуваясь, уселся на скрипучий стул, — ну какого чёрта вы живёте под крышей? Легче подняться на Эйфелеву башню, чем к вам. Ну ладно. Молчу. Молчу. Я с плохой вестью. Леметр требует реванш.
— Ну и что?
— Да вот дело в том, что по договору он сам выбирает город.
— Пускай.
— Вы — ребёнок! Он выбрал Марсель.
— Чудесно, я там ещё не был.
— Вы не ребёнок, вы идиот, простите меня. Леметр — марселец, он кумир всего жулья, всех сутенёров и апашей Марселя. Там хозяева — они. Если вы победите, я за последствия не ручаюсь.
— Я не лягу, я плюю на них.
— Другого ответа я не хотел услышать. Пусть будет Марсель.
Столица юга Франции была, как всегда, легкомысленна и пестра. Вечером, когда на приморских бульварах зажигались дуговые фонари, Марсель выходил на набережные. Проститутки, морские офицеры, почтенные буржуа, любители острых ощущений.
Хозяева кафе выносили столики прямо на бульвар. Посетители с трудом усаживались на колченогие хрупкие стульчики.
Где-то совсем рядом шумело море. Летний ветер нёс в город крепкий, как рассол, запах. Он будоражил людей, заставлял делать глупости, кидаться сломя голову в самые немыслимые авантюры.
Аркадий приехал в Марсель вечером. Гастон недовольно сопел: ему не нравился ни город, ни эта встреча. Даже видавший виды Вагнер был озабочен. Садясь в авто, Гастон оглянулся по сторонам. Точно. За их машиной следили. Сразу же вслед за ними отъехал наёмный автомобиль с крытым верхом. Тренер насупился, взглянул на Вагнера. Менеджер покачал головой.
Только Аркадий был совершенно спокоен. Предстоящая встреча мало волновала его. Он прекрасно знал своего противника. Машина для нанесения ударов. Вот и всё. Две-три комбинации и расчёт на сокрушающую силу кулака. Нет, не это занимало его мысли. Через два месяца он получит диплом и тогда… Прощай, Франция! Он даже во сне видел днепровские острова, поросшие ивняком, облака над старым замком Сигизмунда, маленький родительский домик. Скорей бы туда! Нет, Франция не для русского человека!
Портье в отеле, усмехнувшись, подал им ключи. Все три номера были рядом. Обыкновенные комнаты в гостиницах средней руки. На столе Аркадий нашёл записку: «Не ляжешь — умрёшь». Угроза местных апашей. Как они ему все надоели!
В десять он лёг спать. И вдруг дикий шум словно подбросил его на постели. Под окнами ревел духовой оркестр. Музыканты не щадили своих лёгких. Марш сенегальских стрелков хозяйничал в комнате.
Аркадий посмотрел на часы, — была половина второго ночи. В дверь кто-то яростно бил кулаком. Харлампиев накинул халат, повернул ключ.
Он никогда не видел старого тренера таким взбешённым. Гастон, сдержанный Гастон ругался, как пьяный матрос.
Через минуту в комнату влетел Вагнер.
— Они хотят сорвать отдых. Они хотят, чтобы ты вышел на ринг вялым. О, я знал это! На, — менеджер протянул Харлампиеву две резиновые пробки, — Вставь в уши и спи. Всё, Гастон, пошли.
Аркадий запер дверь. Вставил резинки в уши. В комнате сразу стало тихо-тихо. Он лёг и уснул.
За несколько кварталов до марсельского «Бокс-клуба» стояла огромная толпа. Серьёзные ажаны в синих пелеринах застыли по обе стороны тротуара. Сам комиссар марсельской полиции — Люпон прибыл к месту столь неожиданного зрелища.
Марсель недаром прозвали «французским Чикаго». Годами за местной полицией числились десятки нераскрытых убийств. Комиссар точно знал, что если Шарль Лампье победит, бандиты не простят ему падения своего кумира. Но он не хотел думать о худшем. Правда, у него был один план: семь лучших инспекторов в штатском должны были незаметно охранять Лампье. Шарль Лампье был приманкой. На него наверняка клюнет кто-то серьёзный. А кто — поглядим!
Аркадий в раздевалке слышал, как гудит зал. Гастон сидел в кресле, делая вид, что читает спортивный еженедельник. Всё было как обычно, как десятки раз перед матчем.
«Надо разозлиться. Обязательно надо. Иначе они подумают, что я трушу. А впрочем, пусть думают».
— Пора, — в дверь заглянул Вагнер. Аркадий вышел в коридор. Краем глаза заметил, как от стены отделились трое, широкоплечие, в светлых костюмах. Пропустив его вперёд, пошли следом.
«Ах сволочи! В открытую начали, ну ладно…»
Теперь он разозлился не на шутку. Горячая волна прилила к лицу, по коже побежали мурашки.
«Ладно, посмотрим».
Он шёл, не поднимая головы, не замечая орущего зала.
«Дорога на ринг — дорога на эшафот», — так любит говорить старина Гастон. Но ничего, мы ещё посмотрим, кто из нас осуждённый!
Противник опаздывал. Это была психическая атака. Он специально оставлял Аркадия один на один с залом. Пусть понервничает! Пусть знает, какая сила стоит за его спиной!
Рефери третий раз выкрикнул его имя. И зал обрушился громом аплодисментов. Вот он, кумир Марселя! Высокий, сильный, красивый. Настоящий француз. Гордость, сила, красота. Конечно, он положит грязного ублюдка! Сразу же, в первом раунде!
Они сошлись на середине, тронули перчатки и опять по своим углам.
Гонг!
Аркадий шагнул вперёд. Всем существом своим он почувствовал холодок опасности, которым наполнен каждый сантиметр ринга.
«Спокойнее, спокойнее…»
Теперь для него больше не существовал зал. Только белый квадрат ринга и человеческая фигура с раздутыми кожаными кулаками. Мир словно перетянули канаты. Стали границей между прошлым и будущим.
Шаг вперёд. Удар. Ещё шаг. Ещё удар.
Что же, противник пока копирует его манеру. Теперь поближе. У тебя длинные руки, ты не любишь сближаться!
Француз закрылся. Теперь трудно будет «распечатать» его защиту. Аркадий не нападал, берёг силы. Он кружил вокруг противника, прощупывал его короткими, резкими ударами.
Второй раунд не принёс ничего. Француз выжидал, берёг силы. Ему нужно было, чтобы Харлампиев открылся, хоть на секунду.
— Осторожнее, малыш, спокойнее, — приговаривал Гастон, махая полотенцем, — он ловит тебя.
В третьем раунде Аркадий прыжком пересёк ринг, прижал француза к канатам.
Раз! Раз! Раз!
Француз больше не мог выжидать, он перешёл в контратаку.
Зал, до этого молчаливый, разразился свистом и улюлюканием.
Француз атаковал жёстко и зло. Бил прямыми. Шёл и шёл на Аркадия.
Гонг! Кончился третий раунд.
Четвёртый начал француз. Его тяжёлые удары ломали защиту Аркадия. Всё чаще и чаще они попадали в цель.
И вдруг…
В ушах шумело море, приливало и отливало. «Постой, это же зал шумит…» Сознание постепенно возвращалось к Аркадию.
Резкий голос рефери бросал в зал.
«Шесть, семь!»
Аркадий вскочил. Ещё ничего не понимая, автоматически увернулся от перчатки и сам ударил, собрав остатки сил, по мелькнувшему подбородку.
Гонг!
Всего одна минута отдыха. Как это мало! Но силы постепенно возвращались к нему. Он начал чувствовать руки, ноги перестали быть чужими и ватными.
«Всё, хватит».
— Осторожнее, малыш, осторожнее.
Гонг! Пятый раунд.
— У-бей е-го! У-бей е-го! — скандировал зал, и француз окрылённый первой победой, смело пошёл в атаку.
Аркадий не нападал. Он уходил, финтил. Заставлял противника тратить силы и энергию в красивых, но бесполезных атаках.
Так продолжалось ещё два раунда.
Аркадий окончательно пришёл в себя. Теперь его движения стали эластичными и упругими. Бурная атака вымотала француза. Он дышал тяжело, с хрипом.
Но его болельщики ждали победы, и он вновь начал атаку.
Аркадий встретил его в своём углу.
Удар! Шаг вперёд. Ещё шаг и опять с ударом. Левой в корпус, правой в лицо. Левой в корпус, правой в лицо. Пусть привыкнет к рисунку боя и тогда…
Опять левой в корпус. Француз закрыл подбородок. Теперь пора. Всю силу тела внёс в удар правой по печени.
Раз!
Сначала никто ничего не заметил. Француз внезапно нелепо взмахнул руками и, словно отгоняя пчёл, рухнул на спину, гулко ударившись головой о пол. В гробовой тишине прозвучал счёт: «восемь, девять!»
Судья считал нарочито медленно.
«Аут!»
Зал взревел. На ринг полетели яйца, апельсины, яблоки.
Ажаны выстроились четырёхугольником, закрыв ринг со всех сторон.
— Надо спешить. — Гастон торопливо расшнуровывал перчатки. — Скорее, дело плохо.
Внезапно где-то в ложе глухо щёлкнул револьверный выстрел. Звук был почти не слышен, он потонул в рёве толпы.
Пуля врезалась в пол у боксёрок Аркадия.
— Скорее, — Гастон рванул Аркадия к входу в раздевалку.
Последнее, что видел Аркадий, прежде чем закрылась дверь в зал, чёрные полицейские дубинки, гуляющие по головам толпы.
Он решил уехать в тот же вечер. Вагнер молниеносно оформил все финансовые дела. Парижский экспресс уходил в два часа ночи. Гастон запер дверь на ключ и запретил Аркадию выходить из номера. Тем более что по коридору и вестибюлю гостиницы шлялись какие-то здоровенные парни с лицами, не сулившими ничего хорошего.
