Я поворачиваюсь к нему и смотрю на его одежду. Он носит смокинг, выглядя по-мальчишески красивым с гладкой материей, прилипшей к его телу. Мои пальцы дергаются от искушения пробежаться по его взъерошенным волосам, которые намекает на его буйство.
Но я этого не делаю, потому что это разрушит мои усилия быть хорошей.
— Это место изменило тебя? — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал нейтрально, не выдавая никаких чувств. Он последний человек, с которым Санти хотел бы, чтобы я общалась.
Его взгляд становится жестким. — Я родился в нем. Сын легенды и все такое. — Он закатывает глаза. — Так что технически нет, поскольку это все, что я когда-либо знал. Нельзя быть испорченным тем, что создало тебя.
Я сморщиваю нос. — Мы не такие. Нас воспитывали в маленьком доме скромные родители. Санти даже не учился в колледже, поэтому мог участвовать в гонках, чтобы заработать деньги. От многого отказался, чтобы осуществить мечту. Он вернул моим родителям все, что они когда-либо вкладывали в него, потому что для него очень важно обеспечить их.
— Скромные начинания создают лучшие истории успеха. Однако твой брат подписал контракт на двадцать миллионов долларов, а это большие деньги, так что с ними приходит ответственность. — Его глаза пристально смотрят в мои.
Я вздыхаю, вспоминая о последней финансовой прибыли Санти. Он может окружать себя напыщенными людьми, но он не похож на большинство этих жадных и эгоистичных парней.
Ноа делает большой глоток своего напитка. Я копирую его, потягивая шампанское — доза жидкой уверенности, чтобы притупить мои нервы.
— Каково было быть здесь ребенком? — Я смотрю через комнату, представляя себе молодого Ноа, болтающегося с этими людьми.
— Когда я рос, я думал, что это самая крутая вещь на свете. И я до сих пор так думаю. Но мой папа не совсем отец года. Няни заботились обо мне, пока моя мама путешествовала по миру на яхте. Но горе мне, тяжелая жизнь того, у кого есть все это. — Печаль в его голосе выдает его напускную беспечность.
— Твои родители приезжают посмотреть на твои гонки?
— Время от времени. Папа приедет в Барселону. Моя мама — совсем другая история, иногда появляющаяся, когда это наиболее удобно для нее и ее друзей. — Он наклоняет свой бокал и чокается им о мой, прежде чем мы оба выпиваем за это.
Я чувствую, что у него проблемы с родителями.
Он смотрит на меня блестящими глазами. — А как насчет тебя? Что привело тебя в сумасшедшую жизнь гонок Формулы-1?
— Нужна ли мне причина, кроме того, что мой брат соревнуется? — Я улыбаюсь ему.
— Ну, я предполагал, что ты здесь ради меня, но теперь, когда ты упомянула об этом, это звучит правдоподобно. — Он бросает мне игривую ухмылку, которая что-то зажигает внутри меня.
Я качаю головой. — Я только что окончила школу и хотела путешествовать по миру. — Я воздерживаюсь от упоминания своего видеоблога, потому что не хочу, чтобы меня судил кто-то вроде него — человек, который процветает и преуспевает.
— Что ж, ты выбрала правильный год для вступления. Ты увидишь экзотические места с бонусом в виде меня, надирающего задницу твоему брату. Ты не можешь найти это дерьмо в Pinterest.
Я откидываю голову назад и смеюсь. Его дерзость не имеет границ, но мне нравится, как он дразнит — безразлично, с озорным блеском в глазах.
— Как ты помещаешь свою голову в шлем? Я беспокоюсь, что она расширяется по мере того, как люди гладят твоего эго, — говорю я с притворным беспокойством.
— Он выполнен на заказ, чтобы избежать этой проблемы.
Мы продолжаем подшучивать, пока кто-то не окликает его. Он смотрит без энтузиазма на то, что его прервали, его ноги остаются неподвижными.
— Долг зовет. — Я наклоняю к нему свой пустой бокал.
Он посылает мне ухмылку и шутливо машет рукой на прощание.