Но только мы кинулись к двери, как щёлкнул ключ в парадном. И тотчас в зал мастерской вошёл хозяин, вернувшийся из городского театра, где он по вечерам подрабатывал, гримируя. Хозяин заглянул в комнату жильца и проворчал:
— Опять надежурился, лежит не раздевшись. Хорош! Ну и шут с ним… Гришка, запирай дверь на ночь. А вы пошли отсюда. Чего тут по ночам околачиваетесь?
Но едва было Гришка собрался выпроводить нас, как кто-то оглушительно забарабанил снаружи. Послышалась отчаянная ругань Оглоухова. Ничего не понимавший хозяин оттолкнул Гришку, распахнул дверь и попятился.
— Ваше высокоблаго… господин поручик… виноват, не заприметил, как вы вышли. Вижу, лежите у себя, того, значит…
— Да кто лежит? Ты что, обалдел, что ли, цирюльник проклятый, лишай стригущий!
Хозяин, бормоча извинения, пятился перед Оглоуховым, открыл спиной дверь в комнату, впустил — и обомлел: два Оглоухова стояли перед ним в комнате, заполненной отсветами зимнего полнолуния и прыгающим огоньком коптилки. Два поручика Оглоухова, оба чубатые, пышноусые, с баками на щеках. У бедного хозяина колени подогнулись… Он стал мелко креститься. Но не менее были огорошены и оба двойника. Оглоухов медленно отстёгивал кобуру пистолета. А Кривчук с ужасом вглядывался то в Оглоухова, то в большое зеркало на стене, сосредоточенно тыча в него пальцем…
— Николай Станиславович, виноват… Почему это я гляжусь в трюмо сам, а вижу, наоборот, вас? А куда же я сам девался? Объясните, Николай Станиславович, почему я совсем не отражаюсь?.. Вот вы теперь даже два раза отражаетесь, а я ни одного раза…
Тут мы с Гришкой, пользуясь сумятицей, удрали, так и не дождавшись, как там двойники разобрались в себе и во всём, что произошло.
А Гришка в ту же ночь вообще исчез вместе со своим вечным календарём и бумагами Кривчука. Увидели мы нашего приятеля как раз через тринадцать дней, в тот самый день, который Оглоухов, Кривчук и другие хвастуны с белыми кокардами обещали отпраздновать в Москве… Где им пришлось встретить свой старый Новый год, я не знаю. Но на вечном календаре Гришки Фёдорова, когда он соскочил с площадки ворвавшегося в наш город краснозвёздного бронепоезда, глядело в алюминиевые окошечки:
1919 январь 14
Михаил Лоскутов
Волшебная палочка
Доктор Каррабелиус был, разумеется, не только дрессировщиком собак и попугаев, но фокусником-иллюзионистом, чревовещателем, глотателем змей и много ещё кем. Короче говоря, он умел делать все те таинственные и заманчивые вещи, которые, как известно, многие хотели бы делать, да, к сожалению, не умеют.
Он, например, мог протыкать булавкой язык и исчезать из сундука на глазах у публики. А кто не мечтал об этом?
В самом деле! Если ещё с булавками туда-сюда, но уметь исчезать из сундука хотел, конечно, уж всякий.
Некоторые люди спокойно относятся к этому: не могут проткнуть свой язык, проглотить шпагу или сварить яичницу в шляпе — ну и ничего, живут и так. Конечно, сначала погорюют некоторое время, а потом и ничего.
Но были такие два мальчика, которые никак не могли свыкнуться с тем, что они не иллюзионисты. От досады они не могли спать по ночам. Во сне они глотали всякие тяжёлые предметы, садились в сундук и летали в нём но воздуху, за ними гналась толпа; тогда они исчезали вместе с сундуком, и толпа останавливалась, поражённая. «Ах, какие мальчики, — говорила она, — ай да мальчики!»
Звали их Валя и Саня. А жили они в том самом городке, куда приехал однажды с цирком доктор Каррабелиус и где произошло всё то, что тут описано.
Валя и Саня достали билеты на самое первое представление доктора Каррабелиуса за семь дней до открытия цирка. Им казалось, что на открытие пойдёт весь город и билетов для них не останется. По городу они ходили все семь дней очень взволнованные и радостные. Только очень им было жалко извозчиков, так как те не могли пойти в цирк. И пожарного на каланче было жалко.
— Ну, ещё пожарный может отпроситься в цирк на дежурство, — сказал Саня, — а уж извозчикам плохо: не уйдёшь с козел.
— Ну, могли бы на минутку привязать лошадь к столбику и пойти взглянуть, — сказал Валя.
— Не знаю… Я бы, пожалуй, конечно, привязал…
Они хотели так и посоветовать извозчику, но тот сидел очень уж хмурый, и они не решились к нему подойти.
Пришёл наконец день представления. Цирк действительно был полон. Саня и Валя сидели на местах уже задолго до звонков, так как боялись, что звонки забудут дать и они пропустят иллюзиониста.
— А вот и пожарный стоит, — сказал Валя, — он так и сделал, как мы думали.
Может быть, ещё извозчики придут, — сказал Саня, но тут на арену вышел человек в мундире с метёлкой.
— Доктор Каррабелиус, — сказал Валя.
— Нет. Это униформа[1],— ответил Саня. — Он будет подметать метёлкой, чтобы доктору было чище.
Однако арену подмели не для доктора, а для лошадей. После лошадей были велосипедисты и ещё многое, и только самым последним номером объявили иллюзиониста и факира, профессора индийской магии, доктора Каррабелиуса.
Доктор вышел с помощницей; он огляделся, кашлянул и сказал:
— Для началь я буду с делаль один пустячок: отрежу голова это женщина.
Ребятам стало жалко женщину. Но она спокойно легла в длинный ящик. Ящик поставили стоймя, и в отверстие, проделанное вверху, все видели лицо женщины. Доктор взял плотничью пилу и перепилил ящик там, где была шея женщины. Потом нижнюю часть ящика унесли, а в верхней по-прежнему оставалась голова помощницы доктора. Ящик с головой доктор положил на стул и сказал публике:
— Дорогие граждане! Так я отрезайль своей помощнице голова, то я прошу теперь помогайт мне кого-либо из публика.
Саня и Валя вскочили оба.
— Я пойду, сиди, — сказал Саня, — а то он отрежет тебе голову.
— А тебе? — спросил Валя.
— Я не дамся, я большой.
Однако на арену они пошли вместе. Кроме того, выбежали ещё четырнадцать мальчиков и одна старушка. Но Саня с Валей были первые, и все остальные ушли обратно.
— Вы хотейль обязательно два помощника? — сказал доктор. — Как вас зваль, мальчик?
— Саня и Валя.
— Ну хорошо, Саня и Валя, ви будет держайль вдвоём эта одна волшебная палочка.
Он протянул им маленькую чёрную палочку, и Саня с Валей взяли её в руки.
— Вот у меня в рука один большой пила, — сказал доктор. — Взмахните палочка и скажите: «Айн, цвай, драй!»
— Айн, цвай, драй! — сказали мальчики, и пила исчезла.
Публика стала аплодировать.
— Вот теперь в мои рука этот бутылка. Я накрывайль её чёрным платком. Скажите: «Айн, цвай, драй!»
Мальчики сказали, и вместо бутылки появилась живая курица. Доктор накрыл её платком — «айн, цвай, драй» — и появилась шляпа, потом вместо шляпы — графин с водой. Доктор взял графин и поставил на стул рядом с ящиком, в котором лежала голова помощницы.
Саня незаметно постарался подвинуться к стулу, чтобы посмотреть графин, а заодно уж и ящик. Он уже притронулся к графину, но тут увидел в ящике голову помощницы доктора.
— Мальчик, не трогай, ты разобьёшь графин, — строго сказала голова помощницы доктора.
Саня, смущённый, отскочил в сторону.
— Ну, дорогой помощник, теперь давайль уходиль на место, — сказал доктор. — Только палочка отдавайль мне. Она мне очень нужен. В эта палочка — самый главный волшебств всех фокус.
Саня и Валя отдали палочку и убежали на места.
На арену опять притащили вторую часть ящика, приставили к той, что на стуле. В том месте, где отпилено, доктор помазал гуммиарабиком и взмахнул палочкой. Из ящика вышла помощница и начала убирать приборы на арене.
Доктор проделал ещё несколько мелочей: проглотил четырёх змей и один подсвечник, сделал курицу чернильницей, взял у публики четыре кольца, а затем вытащил их из кармана у пожарника.
— Больше пожарник никогда не пойдёт на представление, — сказал Валя, — Он ведь не хотел взять кольца.
— Ну, мало ли — не хотел, — сказал Саня. А мог так и уйти, незаметно, с кольцами.
На этом представление окончилось. Люди выходили из цирка толпой, и Саня с Валей смотрели в лица выходящих, чтобы увидеть на них необыкновенное удивление. Но никакого удивления на них не было. Все, наверное, притворялись и пытались придать лицу самое обыкновенное выражение. Некоторые даже говорили:
— Ну что ж, курица, курица… Подумаешь тоже…
— У нас вон одна курица четыре яйца сразу снесла, — сказал какой-то мужчина, зевнув.
— А голову вы бы смогли отрезать? — строго спросил его Валя.
— Голову? Да, а чего ж! Конечно, смог бы.
— Отрезать-то смог бы. А вот обратно поставить… — сказал Саня.
