— Хорошо, — сказал Петр. Дрожь, охватившая и его, понемногу стихала. — Но я буду рад, если ты не забудешь при этом кое-какие детали.
А спустя еще некоторое время, добавил, все еще слегка подрагивая:
— Не забудь все-таки пожелание про лошадей: постарайся, чтобы обе были быстрыми, если найдешь время, и запомни, что мне всегда больше нравились черные.
5
— Так-таки нет лошадей, — посетовал Петр, просыпаясь утром. В воздухе попахивало морозцем, как тут же успел заметить Саша, а в такое время лучше всего было бы оставаться в их относительно теплом укрытии. Но опасения возможной погони и острые насмешки Петра портили все впечатление об отдыхе.
— Ни лошади, ни нового кафтана, ни кареты, — сказал Петр. — А я еще ожидал, что к завтраку пожалует сам царь. А может быть, к ужину, как ты думаешь?
Саша вскочил, вытряхнул остатки засохшей травы из своих волос и почувствовал, как самые мелкие из них провалились за ворот.
— Да, я вижу, что чувства юмора у тебя нет, — продолжал Петр.
Любой мог бы разозлиться на Петра, если бы в этот момент он не попытался подняться и, покачнувшись, ухватился рукой за ветки кустарника, покрытые острыми шипами. Саша даже поморщился, внутренне содрогнувшись, когда тот разодрал о колючки ладонь. Он опустил руку вниз, стряхивая кровь, затем обсосал рану и поднял руку вверх. Кровь все еще сочилась.
— Ты, случаем, не делаешь заговоры от малых ран? — спросил он.
— Нет, — печально произнес Саша, и начал помогать ему подниматься. — Но мне очень хотелось бы.
Прошло еще некоторое время, прежде чем они двинулись в путь. Холод по-прежнему стоял в воздухе, но при их безодежности он же и был единственным помощником: разогнать его они могли только быстрой ходьбой. И все время мальчик старался помогать Петру.
— Становится немного лучше, — проговорил наконец Петр, когда движение и тепло от поднявшегося солнца разогрели его спину. С этого момента его мысли оживились и голова понемногу начала работать. Он прежде всего подумал о том, что мальчик все утро выглядел тихим и печальным. — Не вешай голову, — сказал он. — Теперь мы уже далеко и от города, и от большой дороги. Мы пересечем ее снова, в конце концов, но уже в таком месте, где нас не будут искать…
— Но в какой же город мы идем? Куда приведет нас эта дорога? Разве ты никогда не слышал, что говорят люди о дороге, ведущей на восток? Эта дорога ведет к Старой речке, и большинство опасается ходить по ней. Здесь ходят только беглецы и разбойники…
— А мы кто такие, как ты думаешь?
— Но… — начал было Саша с выражением страданья во взгляде. Казалось, что он все еще раздумывает над этим.
— Но? — повторил Петр, а поскольку Саша продолжал молчать, закончил: — Вдоль берега реки мы пойдем на юг. Там наверняка должна быть дорога, или сможем использовать реку: попробуем построить лодку или что-то в этом роде. Река течет прямо к морю, и мы сможем попасть в Киев, где много богатых людей.
Саша устало тащился рядом с ним, обхватив себя руками, и выглядел при этом очень сосредоточенным.
— Что ты такой серьезный? — спросил Петр.
Однако ответа не последовало. Тогда Петр похлопал его по плечу.
— Все будет хорошо, парень, вот увидишь.
Мальчик по-прежнему оставался безмолвным. Тогда Петр легонько потряс его.
— Нет никаких желаний?
— Нет, — сказал Саша вялым голосом.
— И нет лошади?
— Нет.
— Ты выводишь меня из терпения.
Вновь последовало лишь одно молчание.
— Послушай, малый, — Петр с силой сжал плечо мальчика, сдерживая свой вспыльчивый нрав. — Ты можешь идти, куда хочешь. Если ты хочешь вернуться назад, возвращайся. Если ты хочешь идти вперед, иди вперед. Только, ради Бога, сделай что-нибудь по собственному разумению. Если ты не хочешь больше слышать про лошадей, то так и скажи: «Закрой свой рот, Петр Ильич». Попробуй, это пойдет лишь на пользу твоей смелости.
Саша отвернулся, но Петр продолжал удерживать его.
— Скажи, скажи это, парень!
— Я больше не хочу слышать о лошадях!
Петр выпустил его.
— А теперь я хочу попросить у тебя прощенья. Он попытался сделать поклон прямо по ходу движения, снимая воображаемую шапку. Но это было явной ошибкой: лишние движения вызывали боль.
Некоторое время они шли молча.
— Твой дядя грабитель, — неожиданно сказал Петр. — Я распутник и транжира, игрок, обманщик и, время от времени, даже проявляю дурной характер, но я клянусь тебе, что я никогда не был грабителем, а ты пытаешься обвинить меня в этом. Посмотри мне в глаза, малый!
Саша поднял глаза и остановился, испуганный, словно кролик.
— Так, хорошо, — сказал Петр. — Теперь скажи еще раз про лошадей.
— Я больше не хочу говорить о лошадях, Петр Ильич!
— Тогда прими мои глубокие извинения, сударь.
Саша выглядел так, будто был напуган ощущениями того, что сходит с ума, но продолжал смотреть на своего спутника.
— Ты имеешь на это полное право, — сказал Петр, и заметил, что медленно-медленно, едва заметно с лица мальчика начала сходить угрюмость. — Тогда идем дальше. Считай, что ты получил мои извинения, и тебе не следует быть таким хмурым.
— Почему же не следует? У нас нет одеял, нет никакой еды, а слуги закона хотят убить нас…
— Тогда чего же еще нам опасаться? Что еще может случиться с нами? Я думаю, что теперь нам может стать только лучше. Если только ты пожелаешь, то… мы можем получить даже ужин…
— Закрой рот насчет ужина, Петр Ильич!
Петр рассмеялся. Мальчик сердито смотрел на него, а он продолжал смеяться, пока ему не стало плохо, и он схватился за свой бок.
— Остановись! — закричал Саша.
Не оставалось ничего больше делать, как пожать плечами и отправиться дальше. Петр шел и все время покачивал головой.
— Прости меня, — сказал Саша, догоняя его.
— Считай, что я уже простил, — сказал Петр не очень любезно.
— Я не сумасшедший, — сказал Саша.
— Конечно, нет. В том-то все и дело, парень.
— Я не могу быть сумасшедшим, — сказал Саша. — Разве ты не видишь, что я просто не могу! Я не могу…
— И все потому, что твои желания сбываются, — сказал Петр с некоторой неприязнью. — Бог мой, да забудь ты весь этот вздор… Или, в конце концов, с помощью твоих заклинаний достань нам лошадей.
Наступила неожиданная пауза, и казалось, что тишину не нарушает даже дыханье.
— А в тех случаях, когда ты боишься потерять выдержку, парень… тогда смейся. Неужели это так трудно сделать?
Раздался еще один короткий вздох, а затем последовала слабая попытка рассмеяться.
— Тебе нужно попрактиковаться еще, — сказал Петр.
Саша подумал о том, что сейчас стояла та самая наихудшая пора, когда земля еще не ожила, остававшиеся в зиму ягоды и семена уже исчезли, а новые были еще в почках, клубни же были все выкопаны, насекомые еще не вывелись из яиц, и все это означало, что даже мыши в небольшом городском саду, рядом с трактиром, не смогли бы найти сносного пропитания, не говоря уже о двух дрожащих от холода путниках, заброшенных в эту пустыню. Но когда-то здесь, видимо, было посеяно зерно, потому что кое-где виднелись высохшие колоски явно одичавших со временем хлебных злаков. Возможно, несколько лет назад здесь были возделываемые поля, или зерно занесло сюда случайно, с полей, расположенных ближе к Воджводу. Саша не мог этого знать. Но, так или иначе, они могли собрать оставшиеся в густой засохшей траве колосья, особенно около камней, где они лучше сохранились во время зимы. В зарослях кустарника сохранилось немного сморщенных засохших ягод, которые или не сумели достать птицы, или это были ядовитые ягоды, чего, разумеется, ни Саша, ни Петр не знали.
Петр уже не говорил: «А ну, пожелай, чтобы у нас появилась порядочная еда». Саша и сам изо всех сил хотел, чтобы именно так и случилось, чтобы у них была еда и они чувствовали себя безопасно и их не настигла погоня, но он даже не представлял себе, куда могут завести подобные желания в этом диком месте. Он продолжал думать о разбойниках и безнадежно пытался не вспоминать о своей, оставшейся теперь так далеко, постели, и о кухне, где хозяйничала тетка Иленка, или о чем-нибудь еще, что было гораздо больше того, что они хотели получить сейчас.
Но другой пищи, кроме зерна, которое Саша собрал с одичавших колосьев, у них не было, а впереди, куда они шли, начинала подниматься полоса леса, которая прошлой ночью была значительно левее, а теперь закрывала уже почти весь горизонт. Она становилась все более и более отчетливой, по мере того как они шли по дороге.
Саша был абсолютно уверен, что в лесу должны быть разбойники и страшилища. Об этом рассказывали путники, нередко заходившие в «Петушок». Они говорили о лесных бесах и чудищах, которые хватают и тащат в чащу всех, кто попадается им на лесных дорогах, о дьявольских лесных духах, которые запутывают лесные тропинки, чтобы человек заблудился в лесу и достался привидениям или диким зверям. Он попытался было заикнуться об этом Петру, но тот назвал все эти рассказы бабушкиными сказками, и, как делал всегда, лишь посмеялся над этим.
