И зачем согласилась?
Моральная усталость небывалым грузом давила на основание шеи, заставляла горбиться и дышать через раз.
Одно я знала точно — сделать шаг назад, спрятаться в привычную норку и дрожать от страха в этот раз не получится. Сама себе не позволю. Хватит! Пора встряхнуться.
И будь что будет!
Решительным шагом я направилась в сторону общежития.
Глава 3
— Может, поднимешь свой худосочный зад и поможешь?
Я вздрогнула от капризного тона и только сейчас поняла, что до сих пор сижу в лодке, разглядывая природу. Как завороженная. Тем временем ребята выгружали рюкзаки, палатки, спальные мешки.
Регина уперла руки в бока и прожгла меня взглядом. Она стояла у камня, куда парни продолжали сгружать наши вещи, и со скучающим видом разглядывала собственные длинные ногти.
— Малохольная, ты еще и глухая?
— Нет, — тихо ответила я и резко поднялась.
Лодка качнулась. Левая нога скользнула по мокрой поверхности, оставляя правую позади и я потеряла равновесие. На миг голову вскружила невесомость полета. Я подсобралась, ожидая удара об обшитый металлом бортик, но… Его не последовало.
Тело замерло в воздухе. Спину лизнул огонь.
Вместо затянутого сизыми тучами неба надо мной склонилось лицо Данила. Он хмурился и казался встревоженным.
— Не ушиблась?
Фраза донеслась, как отголосок эха — откуда-то издалека. Я плыла в туманной дымке, поддерживаемая крепкими руками, от которых исходил жар. Он чувствовался даже сквозь ткань ветровки. По спине поползли мурашки. Я хватанула воздух — прохладный.
Данил нахмурился сильнее. Его высокий лоб прорезали две вертикальные морщины, брови сошлись на переносице, губы сжались в тонкую нить. Одногруппник внимательно вглядывался в мое лицо, словно пытался на глаз определить повреждения. Которых, в общем-то, и не было.
Я тонула.
Непременно стоило оттолкнуть горячие руки Данила, выпрямиться, поблагодарить, но я продолжала бессильно вглядываться в серый омут его глаз и тонуть.
— Что-то болит?
— Да что ты с ней вошкаешься? Одним словом — малохольная! — послышался недовольный выкрик Регины.
Беспокойство Данила окончательно выбило эмоциональную опору из-под моих ног. Сейчас, после двухчасовой совместной поездки он изменился до неузнаваемости. Куда только делся недовольный вид, которым Данил встретил меня в метро?
Первые минуты казалось, что он прогонит меня, скажет, что не желает, чтобы такая как я — тихоня, предпочитающая уединение общению с одногруппниками, ехала на отдых вместе с ними, схватит за руку и насильно вытолкнет из вагона.
Ничего из этого Данил, конечно же, не сделал. Хотя подобные желания я без труда прочла на его лице.
Это раздражение, граничащее с ненавистью, что вспыхивало в его глазах каждый раз, когда мы сталкивались взглядами — пугало. Сейчас же оно бесследно исчезло. А сам Данил вдруг стал заботливым и бережливым.
С чего такая разительная перемена?
Я сглотнула.
— Где больно? — допытывался он.
Меня хватило на один слабый поворот головы, мол, нет, все нормально. Данил кивнул, и, казалось, даже выдохнул с некой долей облегчения. Морщины на его лбу разгладились, а губы растянулись в улыбке.
Мое же сердце рухнуло в поясницу. Именно туда, куда переместилась одна рука Данила. Он аккуратно поставил меня на ноги, продолжая поддерживать за плечи.
Хоть бы он перестал прикасаться и отошел на два шага назад. А лучше вообще скрылся из виду. Непонятный жар, что поднимался к груди от его близости — злил. Какого черта такая странная реакция на совершенно чужого мне человека?
Ничего подобного ранее не чувствовала. А неопределенность или незнание чего-либо всегда пугали меня больше, чем пауки, крысы или тараканы.
— Осторожнее, Марта, — сказал он. — Лодка еще не привязана.
Мое имя, сорвавшись с его губ, подействовало, как ушат ледяной воды на голову. Отрезвляюще.
— Спасибо, — прокашлялась я.
Он кивнул. Руки продолжали сжимать мои плечи, от затянувшегося объятья неловкость только нарастала.
— Круто ты! — усмехнулся Макс.
Он вытащил очередной спальный мешок из лодки и весело подмигнул мне.
— Я даже не заметил, как ты перемахнул через валун и оказался рядом, — продолжил Макс. — Спортсмен?
Данил поморщился. Лодка вновь качнулась, хотя я даже боялась пошевелиться и дышала через раз, чтобы не показать свою неуклюжесть со всех сторон.
— Что-то вроде того, — пробормотал он и посмотрел себе под ноги.
Джинсы намокли. Данил стоял по колено в ледяной воде, и, казалось, даже не замечал этого.
Будто опомнившись, он потянулся ко мне и, схватив на руки, побрел к берегу. Я не успела и слова сказать, не то, что воспротивиться.
Жар вновь окутал тело. Каждый шаг Данила поднимал мелкие фонтанчики брызг. Озеро шипело под ногами.
Регина смерила меня таким ненавистным взглядом, что стало не по себе. Я беспокойно заерзала, а Данил только усилил хватку.
Едва ступив на темно-зеленую почву Острова, я почувствовала себя неуютно. Воздух был словно наэлектризован, он мерцал в оранжевых, предзакатных лучах солнца. Густой непроглядный лес с одной стороны и безжизненные острые валуны с другой заставляли чувствовать себя крайне паршиво. Даже точно не могу сказать, почему. Природа здесь и правда была живописной, но скорее немного неестественной. Словно кто-то специально добавил резкости и яркости краскам.
Рай для художников.
От подобной красоты у меня даже перехватило дух. Руки зачесались поскорей схватить кисти и написать хотя бы эскиз пока солнце окончательно не ушло.
Данил хмыкнул. Его усмешка заставила сомневаться, а не высказала ли я свои желания вслух?
— Я уже выгрузил твой рюкзак. Как только разобьем лагерь, сможешь приняться за рисование, — сказал он и, как ни в чем не бывало, вернулся к разгрузке лодки.
В его движениях отчетливо различалась ленивая грация. Подобная царям, князьям или полным хозяевам жизни. Ассоциация вызвала у меня жгучее любопытство узнать Данила получше, но что-то внутри настойчиво твердило о другом, более правильном решении.
Бежать.
Скрыться.
Никогда больше не попадаться ему на глаза.
Тряхнув головой, отогнала странные мысли.
Данил, Макс и Дима носили вещи.
Регина вытянула из бокового кармана сумочки пилочку и, присев на валун, принялась чистить ногти. Олечка не стала дожидаться никого, восхищенным взглядом она блуждала по кронам высоких елей и дубов, ловила ртом чистый воздух и выписывала пальцами круги. Словно рисовала ведомую только ей картину. Засмотревшись на детскую непосредственность Олечки, я почувствовала легкую зависть.
