Пушкин русского перевода, он делил с "нашим всем" и его устои. Он не был ни славянофилом, ни западником и был в то же время и тем и другим. Любовь к отеческим гробам никак не мешала его любви к зарубежным далям. Этому он не мог научиться ни у кого из своего окружения, это он, как всякий даровитый человек, взрастил в себе сам. Считая это нормой и даже удивляясь, почему такая очевидная норма редко бывает в чести. "Обожание всего иностранного слишком въелось и в русское барство, и в русскую интеллигенцию, - писал он в своих мемуарах. - Увы! От многих моих "отцов", любивших живопись и зодчество, я ни разу не слышал ни единого слова о Рублёве и Феофане Греке, о Суздале и Покрове-на-Нерли. От многих моих "отцов", любивших музыку и пение, людей религиозных, я ни слова не слыхал о киево-печерском распеве, о Веделе, Турчанинове и Архангельском[?] Мне чужд космополитизм, тем более что природа пустоты не терпит, и в этой пустоте неизбежно заводится всякая нечисть вплоть до кровожадного национализма (пример тому Эренбург)".
Никаких крайностей, выверенная по золотой середине форма плана, пушкинская гармония. Если это и почвенность, то "заоблачная", как подметил Давид Самойлов, назвавший Любимова "единственным в своём роде писателем нынешних времён с истинно вселенской любовью к человечеству, так свойственной глубинам русского характера". Воплощённой более всего, по Достоевскому, в образе нашего литературного родоначальника. Хотя Любимов совпал с Пушкиным и в таком странном парадоксе: главные наши "вперёдсмотрящие", присвоители и претворители высших достижений зарубежной культуры, за рубежом так и не побывали. Наверное, увенчанный премиями, лучший переводчик страны и в советское время мог бы выбить себе какую-нибудь поездку, потолкавшись в приёмной Иностранной комиссии Союза писателей. Но он нигде толкаться не стал. Как и вообще не снизошёл, не унизился до выбивания каких-либо благ. И прожил жизнь поистине непостыдную - среди трудов и чистых нег. Как и завещал
Пушкин.
Юрий АРХИПОВ
ВАС БЕСПОКОИТ «ЛГ»
ВАС БЕСПОКОИТ «ЛГ»
Что изменилось в русской переводческой традиции за последние 20 лет, которые прошли со времени смерти Н.М. Любимова? Какие трудности сегодня приходится преодолевать русским переводчикам? Об этом наш корреспондент спрашивал Григория Кружкова, переводчика Дж. Донна, Дж. Китса, У. Йейтса, Р. Фроста, поэта, преподавателя РГГУ, и Владимира Бабкова, переводчика О. Хаксли, Р. Кормье, Дж. Барнса, П. Акройда, И. Макьюэна и др., руководителя семинара художественного перевода в Литературном институте.
Григорий КРУЖКОВ
У русской пере[?]вод[?]ческой школы есть два факультета: прозы и поэзии. Я занимаюсь поэзией, а Любимов был блистательным переводчиком прозы, у неё особые законы и секреты. Но его книгу о переводческом мастерстве я читал и был очень впечатлён. Главный пафос этой книги: переводчик должен владеть всей палитрой родного языка, иметь полные карманы запасов на все случаи жизни. Любимов в своих переводах мобилизует целую армию слов, ярких оборотов, народных речений, пословиц, поговорок, актуализирует все пласты языка - "сим победиши" - и решает с их помощью самые головоломные переводческие задачи. Сегодня же происходит, к сожалению, сужение словаря, вульгаризация русской речи. Всё беднее язык, на котором мы говорим, а число приобретений скудно: одна рота новобранцев вместо потерянных полков! Я даже не имею в виду далевскую цветистую речь, а обычный повседневный русский язык образованных людей. Экология языка страдает, а вместе с ней, боюсь, и экология души.
Поэзия ещё хранит свой запас - благодаря тем, кто её любит, читает и ценит. Поэтический словарь постоянно нуждается в обновлении - но не в упрощении! Многие наивно полагают, что русская поэзия пишется на русском языке, а современная поэзия - на языке современном. Вредное заблуждение! Стихи пишутся на особом, "русском поэтическом" языке. Каждое слово в поэзии будит отзвуки тех слов, которые уже прежде звучали в этой поэтической традиции. Эхо проходит назад по всей поэтической толще языка - до "Слова о полку". В то же время от частого употребления слова автоматизируются, стираются, как монеты, и утрачивают свою стоимость. Тогда язык нужно обновлять, но осторожно и взвешенно, так сказать, по потребности. Когда Кирилл и Мефодий переводили Библию, когда Гнедич переводил "Одиссею", они ввели много новых слов. Так, например, Гнедич ввёл слово "многоопытный", которого прежде его перевода не существовало в русском языке. Или в какой-то момент в лирической поэзии появилось слово "подштанники" (у И. Бунина) - и это тоже поражало. Недавно умер Владимир Тихомиров - замечательный переводчик древней поэзии, он перевёл эпос "Беовульф" и фактически создал для этого особый язык, который отчасти похож на древнерусский. Основы гибкого своего языка, с помощью которого он переводил и древнеиндийские гимны "Ригведы", и "Старшую Эдду", и старинные румынские песни, он не только в книгах находил. Тихомиров уехал из Москвы и многие годы провёл в деревне на берегу Волги, дружил с местными старухами, учился у них складности, уместности, гармоничности языкового строя. Он изучал язык как олицетворение совести, народной морали, которая разлита внутри языка. Это не просто собирание слов, как монеток!
Так что не должен переводчик за словом в карман лезть, закрома должны быть набиты! Тихомиров, Гелескул - величайшие деятели нашей литературы, с тонким поэтическим слухом люди. Они уходят, и наша переводческая школа, несомненно, испытывает урон. И немного беспокойно - ведь столь же мощных талантов не видно. Кто сейчас идёт в переводчики? Раньше шли инженеры и физики. А сейчас - люди, одержимые словом. Но престиж профессии на минимальной отметке. Критиков, занимающихся переводом, у нас практически нет. Фондов на оплату переводных стихов у издательств нет. Платят как за прозу. А ведь перевести сонет Петрарки или Джузеппе Белли (я имею в виду книгу "Римские сонеты", виртуозную работу Евгения Солоновича) - немножко потруднее будет, чем полстраницы детективного романа, как вы думаете?
Владимир БАБКОВ
Ситуация с литературой изменилась и глобально, во всём мире, и у нас. Литература измельчала, потому что происходит наступление визуального искусства, и это явление в ущерб литературе. Поскольку меньше спроса на хорошие книги, падает и предложение. Литература замещается другими видами искусства, становится популярнее документалистика. Это внешняя проблема. А внутренняя - изменения в нашем языке, которые почти не контролируются. У нас был языковой канон, который теперь разрушен. В этом смысле переводчикам раньше было работать проще.
Ещё одна трудность состоит в том, что переводчик практически не имеет возможности сам что-то предлагать издателю. Это проблема рынка, конвейерного производства. Переводчик, который нередко является единственным человеком, непосредственно знакомым с книгой, не может её рекомендовать - точнее, его никто не обязан слушать. Издательские планы часто составляют люди, знакомые с книгой только понаслышке. Особенно это касается крупных издательств. Или, к примеру, много появляется хороших американских современных рассказов - хороший рассказ вообще написать легче, чем роман, - но в России практически негде их публиковать: журналов, которые бы печатали переводные рассказы, почти нет. От этого падает и уровень перевода, потому что именно на рассказах переводчику следует набивать руку.
Я сейчас чаще всего перевожу нон-фикшн, и не потому, что такая литература мне больше нравится, а потому, что она входит в моду. Что касается художественной прозы, я почти не перевожу большие произведения, потому что они всё равно выходят крошечным тиражом и платят за них копейки. Вообще говоря, лучше всего переводить классику. Вот если есть такая возможность - за неё надо хвататься. Классику, по крайней мере, будут читать.
Таким образом, профессия переводчика, конечно, захирела. Это у нас происходит и с наукой тоже, и с кино. Но если российская наука окончательно потеряет свои позиции - она всё равно будет ещё где-то, пусть и не у нас. А если исчезнет русский перевод, который так прекрасно расцвёл в XX веке, то его не будет уже нигде. Это, разумеется, катастрофично не само по себе, а потому, что русские читатели будут получать вместо мировой литературы её суррогат.
ЛИТинформбюро
ЛИТинформбюро
Литфорумы
В Национальном музее Республики Татарстан прошло заседание круглого стола на тему: "Судьба Музея татарской литературы". В работе круглого стола приняли участие представители органов государственной власти республики, Союза писателей и Академии наук РТ, деятели культуры и искусства, журналисты, потомки писателей, члены Научно-методического совета Национального музея РТ. Собравшимся была представлена разработанная концепция Музея истории татарской литературы с мемориальной квартирой Шарифа Камала, посвящённая комплексному исследованию татарской литературы. Основное место в экспозиции будущего музея займёт отображение литературного процесса советского периода ХХ века.
