— Студенческие шалости, ничего достойного, поверьте, сударыня.
— Итак, на вашем счету ни одной загубленной репутации, ни одного скандального романа, ни одной роковой тайны? — любопытствовала дама.
— К чужим репутациям я отношусь слишком всерьез, ибо не хотел бы и для себя ничего, пятнающего имя. Впрочем, тому, кто попытается это сделать, весьма не поздоровиться.
— Кажется, я задела вас за живое? — улыбнулась Лизавета Сергеевна.
— Что касается роковой тайны, — невозмутимо продолжал Мещерский, — то она, конечно есть. Возможно, когда-нибудь я вам ее открою.
Лизавета Сергеевна взяла в руки конверт:
— А эта дама, которой вы посылаете письмо, имеет к ней отношение?
Nikolas, немного подумав, отвечал:
— Да, имеет. Но зачем вам это?
Лизавета Сергеевна почувствовала, что опять начинает сердиться:
— Скажите, у вас есть какие-нибудь недостатки?
Nikolas улыбнулся:
— Только те, которые добавляют шарма… Это, конечно, шутка. У меня тома несовершенств, но я тщательно их скрываю.
— Ну, хотя бы одно для примера?
— Самый большой недостаток — уклоняться от вопросов, на которые не хочется отвечать. Простите, если это неучтиво.
Дама обиженно посмотрела на него:
— По-моему, вы рисуетесь. Вот ваша книга. Читайте, потом поговорим.
Мещерский взял книгу и задержал ее маленькую ручку в своей:
— Вы позволите? — он поднес ручку к губам и нежно поцеловал. — Не сердитесь на меня, хорошо? Вы добрая…
Он удалился, а Лизавета Сергеевна долго ощущала на руке теплое прикосновение его губ и думала, что Nikolas еще более заинтриговал ее, причем вполне осознанно. Кто из них опытнее, мудрее, старше, если она так теряется перед ним? Определенно, этот юноша обладает магнетизмом.
Завершив все дела в кабинете, дама сошла в гостиную, стараясь легче наступать на больную ногу. Вечер прошел камерно: играли в фанты, в вист, пели под аккомпанемент рояля. Лизавете Сергеевне захотелось вновь услышать чудный голос Nikolas (а он почему-то еще ни разу не пел при публике). Она уже было решилась спросить об этом, но тут вмешался ревнивый расчет: сколько еще жертв падет к его ногам, если юноша обнаружит свой оригинальный дар? Достаточно того, что Нина пожирает его глазами и Волковская не упускает случая, чтобы не пококетничать с молодым человеком.
Сама же хозяйка с удовольствием откликнулась на просьбу спеть и наслаждалась восхищенными взорами своих поклонников. Александров выскочил в мокрый сад, чтобы сорвать цветы, Крауз подошел к ручке и даже Волковский оживился и попросил вина. Однако больше всего ее занимал Nikolas, Лизавета Сергеевна поискала его глазами. Юноша стоял, прислонясь к изразцам, и пристально смотрел на нее без тени улыбки. Значило ли это что-нибудь?
Разошлись рано. Собиралась гроза, небо совсем потемнело, как будто белых ночей не было и в помине. Гроза в лесу — это всегда величественно и страшно. Даже у самых цивилизованных людей без предрассудков невольно подымается рука для крестного знамения, когда вспыхивает, а затем раскалывается небо над головой, когда огромные елки и сосны наклоняют свои верхушки в безумном танце, когда низвергается с небес бесконечный водный поток…
Лизавета Сергеевна долго не могла уснуть: она вздрагивала от ярких вспышек молнии, поглубже зарывалась в подушки, чтобы не слышать оглушающих раскатов грома. За шумом дождя ей чудились разные странные звуки. Показалось, что где-то хлопает стеклянная дверь или окно. Встревоженная женщина пыталась вспомнить, закрыта ли на щеколду дверь, ведущая в сад. Эта мысль не давала ей покоя и окончательно развеяла сон. Лизавета Сергеевна долго боролась с желанием встать, это оказалось бесполезным. Наконец, она, накинув на голые плечи красный драдедамовый платок и не зажигая свечи, отправилась в путешествие по дому.
Дверь в сад действительно оказалось открытой. Запирая ее на щеколду, Лизавета Сергеевна вздрогнула: ей показалось, что в мокрой темноте сада мелькнул чей-то светлый силуэт. Несколько секунд она размышляла, унимая стук сердца. Любопытство и тревога превозмогли страх. Молодая женщина снова открыла дверь и высунулась наружу. Ее ночной чепчик тут же намок, но теперь она услышала голоса. Вернее, голос. Он доносился из садовой беседки и принадлежал Волковской. Пройдя несколько шагов в сторону беседки и промочив вдобавок спальные башмачки, Лизавета Сергеевна при очередной вспышке белого света увидела целующуюся пару. Испугавшись, что ее обнаружат, дама ретировалась в дом в еще более возбужденном состоянии. Она не разглядела того, кто был с Натальей Львовной. «Неужели это он?» Мысль о том, что это мог быть Nikolas, жгла раскаленным углем ее сердце. Постояв в темноте и подумав, Лизавета Сергеевна решилась на отчаянный шаг: она двинулась в правое крыло дома. Если Мещерский у себя, она найдет предлог, чтобы оправдать свое появление. Если его нет…
Лизавета Сергеевна кралась мимо гостевых покоев с замиранием сердца: что могут подумать обитатели дома, обнаружив ее в одной сорочке, с платком на плечах и в мокром чепчике, блуждающей в гостевой части? Комната Nikolas была самой дальней. Добравшись до нее, Лизавета Сергеевна прислушалась. Из-под двери просачивался бледный свет ночника, было тихо. «Мне бы только убедиться, что он здесь!» — думала растревоженная женщина. Она бесшумно приоткрыла дверь и тут увидела картину, от которой впору было упасть в обморок. Наверное, она так бы и сделала, если бы не опасность быть обнаруженной. Зажав рот рукой, бедная женщина замерла в неподвижности. У постели Nikolas сидела Нина с распущенными волосами. Его самого не было видно в приоткрытую дверь, но голос и руки его, сжимающие ладони Нины, Лизавета Сергеевна прекрасно узнала. Он тихо говорил что-то.
Лизавета Сергеевна всегда с трепетом и уважением относилась к личному миру детей, никогда не читала их писем, дневников, старалась без их на то позволения не вторгаться в их внутреннюю жизнь. Вот это врожденное чувство такта не позволило Лизавете Сергеевне пронаблюдать сцену до конца, да еще боль, тисками сжавшая ее сердце. Чуть пошатываясь, она побрела к себе. «Это тебе за любопытство, Лиза! Не стремись знать больше, чем следует. Это тебе за греховные помыслы, за порочное чувство… Господи, как больно…» Немного погодя, ее мысли переменили направление: «Да что же это делается в моем доме, пока я сплю?! Нина, Нина… Что же мне делать теперь: я не могу признаться, что видела их вместе…»
Гроза стихла. Уже снова ложась и перестав, наконец, дрожать, Лизавета Сергеевна уже рассердилась, вспомнив, что в испуге заперла дверь в сад. Пришлось вернуться. За мокрым стеклом двери в мутном свете она увидела два растерянных лица, Волковской и Налимова.
ГЛАВА 3
Дорогая Таня!
Нет слов, чтобы передать тебе то многообразие чувств, которые меня переполняют. В моем доме, как и в моей душе, происходят разные странные события. Как же мне не хватает здесь тебя с твоим здравым смыслом и неиссякаемым оптимизмом. Дождусь ли я нашей встречи?
Я напоминаю человека, неожиданно прозревшего. Весь мир вокруг я вижу в ином свете, нежели раньше. И какая же это мука, душа моя, видеть все. Где блаженное состояние покоя, ведомое мне доселе? Я много знаю чужых тайн, и этот груз порою кажется мне непосильным.
Я уже писала тебе ранее, дорогой друг, что Нина вот уже вторую неделю терзает меня просьбами об отъезде из Приютино. Я не знаю, как мне поступить. Тетушка Алина зовет ее к себе в подмосковную, и Нина уцепилась за это предложение. Ее что-то мучает, она много плачет и (только молю, никому ни слова!), кажется, виной всему твой племянник. Вернее, то чувство, которое Нина испытывает к Nikolas. Я подумывала удалить его из имения, но не нашла достойного предлога, чтобы не обидеть юношу да и тебя, мой ангел.
Нина призналась мне, что открылась в своих чувствах молодому человеку, который (по ее же словам) вовсе не подавал ей повода это делать. Nikolas поступил весьма благородно с моей девочкой, он деликатно и чутко повел отношения: отвергнув ее чувство, постарался не оскорбить его. Но и не подал ни малейшей надежды. Юноша сослался на то, что сердце его давно принадлежит другой. Что ты скажешь на это, дорогая Таня? Я измучалась совсем. Давно уж пора исповедоваться, но о. Владимир в отъезде, да и не готова я, смутно на душе. Знаю, что сразу станет легче, и все же хочется подготовиться.
В какой-то момент мне показалось, что я укрепилась духом, и теперь ничто мне не грозит. Однако моя женская натура, мое живое «я» дают знать о себе, и как далека я теперь от духовного совершенства! Милая моя, если бы можно было все сказать! Даже Господу я не могу доверить свои мечты, свои сны, о, я несчастная, порочная, грешная! Ты, конечно, посмеешься надо мной, как всегда. Как хотела бы я с твоей легкостью относиться к некоторым вещам! Приезжай, душа моя, как жаждет мое сердце видеть тебя и отдохнуть возле тебя!
