Позднее она скажет: «Я хотела изобразить процесс движения в материале. От плоскости к линии. Мне всегда хотелось самым что ни на есть полным образом передать вещь в ее развитии»[56].
По воскресеньям они с отцом ходили на прогулку в ближайший парк. Как-то раз она разговорилась там с незнакомой женщиной в нарядном белом платье. В руке у нее был цветастый зонт. Звали ее Шарлотта Шён, то бишь Шарлотта Прекрасная. Фридл познакомила ее с отцом. В 1904-м Шарлотта и Симон поженились. Однако прелесть Шарлотты испарилась в ту же секунду, как она закрыла цветной зонт и, опираясь на него, вошла в дом в сопровождении носильщиков. Новый разлапистый шифоньер стал спиной к кровати Фридл, а два сундука с одеждой внесли в жилье запах ванили и нафталина. Симон все больше становился похожим на ворона, а Шарлотта – на сороку. Один каркает, другая стрекочет: «Куда пошла? Куда она пошла?», «Когда придешь? Когда она придет?»…
Фридл и ее отец Симон Дикер. 1903. Вена.
Фридл искала мать, но нашла жену отцу. Отношения с ними у нее были сложные. Впоследствии Фридл очень об этом сожалела. Зимой 1940 года она писала подруге: «Мой отец тяжело болен… Ему 84 года – боюсь, что, с учетом всей сложности обстановки, я больше никогда его не увижу… Мы как бы прошли мимо друг друга, я вечно была настроена против него… моя мечта увидеть его теперь безумна, невыполнима… Я так хочу быть с ним, хочу, чтобы он знал, как я ему благодарна за то, что живу… Мне никто не будет благодарен».
Симон скончался в Терезине в августе 42-го, Шарлотта – в январе 43-го.
Мое царство не от мира сего
После школы Фридл слонялась по городу, забредала в книжные магазины, где можно было брать с полки всё, что хочешь, усаживаться за стол, зарываться в картинки и особо понравившиеся «перерисовывать» в тетрадку. Как написана прозрачная одежда на голой Юдифи Кранаха? Кто придумал сфинксов и человеко-птиц с острыми клювами? Как сделаны пальцы ног на египетских рельефах? А пирамиды, рядом с которыми человек – букашка? А огромные статуи майя? Сколько же людей работало, стоя на лестницах до неба, чтобы придать камню форму божества?
Шарлотта Шён. 1904. Вена.
Иногда ей удавалось прошмыгнуть без билета в Музей Искусств, добежать до любимого зала с картинами Брейгеля и там, усевшись на мягкий диван, глядеть не отрываясь на «Крестьянскую свадьбу» – столько людей, и все разговаривают, пьют, кормят тощих собак… А невеста и не шелохнется. Что с ней?
В шестнадцать лет Фридл поступила в фотоучилище. Это время совпало с началом Первой мировой войны. Симон согласился оплатить курс фотографии. Полезная профессия – обеспеченный заработок. Но эта область искусства Фридл не привлекла.
Фотография – схвачен один момент… Это лишь демонстрация того, что, собственно, сказать-то нечего, – отношение человека к среде и самому себе не может быть выражено в одно мгновение.
В портрете художник уже делает выбор: возьми, например, портрет ботичеллиевой «Симонетты» – это одновременно и архитектура, и скульптура, и портрет, и ландшафт, и символ; к тому же связано с классической мифологией, к тому же отражает точку зрения, отношение к жизни, философию того времени и в своем высшем значении являет нам идеал красоты[57].
Получив диплом, Фридл поступает в Высшую школу прикладного искусства, на текстильное отделение, и в то же время посещает уроки Франца Чижека. Система, описанная самим Чижеком в терминах дадаизма[58], сводилась к простой истине – учитесь у детей! А те пусть себе вольно творят в линиях, формах и красках. Не думают же деревья, красивы ли приносимые ими плоды.
Чижек отдавал предпочтение абстрактному искусству, спонтанности, прямому выражению эмоций. В основе творческого акта лежит случай. Случайное, неожиданное для самого автора произведение – это и есть чудо творчества. «Мой метод свободен от вся-кого давления, у меня нет заготовленного плана работы, мы с детьми идем от простого к сложному, ученики могут делать всё, что пожелают, всё, что находится в сфере их внутренних стремлений»[59].
«Покажите мне сегодня вашу душу!» – восклицал Чижек, и в ответ на призыв учителя старшеклассники порой воспроизводили такие дикие картины неосознанных чувств, что их тотчас записывали на консультацию к психоаналитику.
Фридл рисовала с удовольствием, но «душу не показывала». Ее интересовало другое: как у Вермеера получился пол в ромбах, как это клетчатое полотно сокращается, уходя в перспективу?
«Ты хочешь стать Вермеером или Фридл Дикер?» – отшучивался Чижек.
«Но как стать Фридл Дикер, если я способна скопировать этот пол, но не могу по нему ходить?! Не могу дойти до окна и увидеть, что там, вдали! Я не могу попасть внутрь!»
После занятий Фридл со своей новой подругой Гизелой Штейн разгуливала по безлюдным площадям, ездила за город, бродила босиком по лужам – для Гизелы, девочки цирлих-манирлих, все было внове: как это – снять с себя чулки, а если люди увидят? На Фридл нет никакой управы – вечернюю школу она прогуливает, потому что терпеть не может тамошних учителей, в театре ночует, потому что терпеть не может родителей, стрижется коротко, потому что длинные волосы терпеть не может, носит одно и то же серое платье, потому что терпеть не может кралей нафуфыренных, – зато она обожает Вермеера! Обожает Бетховена!
«Я была настолько захвачена новой дружбой! Стала опаздывать домой на обед. Или вообще не приходить, к вящей радости Фридл»[60].
В Большом зале скрипичный концерт Бетховена играет сам Бронислав Хуберман![61] Но ведь у нас нет билетов! Это Фридл не смущает, она знает все лазейки.
Она зарабатывает на учебу работой в бродячем театре. Играет, делает реквизит и костюмы. Однажды Фридл пришлось исполнять роль лошади. Занавес открылся, а она не готова. Фридл не растерялась. Высунула на сцену большую лошадиную голову, а за кулисами быстро приделала ей туловище и ноги. Лошадь появлялась по частям, и это вызвало шквал аплодисментов.
Фридл писала пьесы для кукольного театра. До нас дошел лишь пролог к пьесе «Синяя Борода» с весьма примечательным эпиграфом: «Я – дурачество, я к вашим услугам, пожалуйте в могилу!»
«Шут: Кто дергает за нитки?
Хор стариков: Мы дергаем за нитки – ведь мы были молодыми еще прежде вас.
Хор королей: Нет, это мы! Мы владеем вами! И вы танцуете по нашей воле, старые и молодые.
Хор богов: Дерзкие и беспомощные! Ваше владычество – лишь тщеславная личина.
Высочайший Бог (глубоко): Я тот, кто управляет всеми, вы – всего лишь мои создания.
Юные кукловоды – все заглушающий хор: Это мы владеем вами, мы тянем за нитки.
Первый аскет (совершенно неподвижный): Я обрел себя, превратился в круговое колесо во Всем. Колесо захватывает меня, и вот я больше не мертв. Я воплощен, пущен в круговорот, я – мельчайшая частица Всецелого, и оно крутит и вертит мной. Мне не нужно ничего. Ибо все, что есть, – это я сам! И я служу исключительно самому себе.
Кашперль (бегает по сцене и смеется): Господин? Да какой ты господин – у тебя и слуги-то нет!
Второй Аскет (оживленно): Я обрел мир, я – та сила, которая всем движет. Я жизнь. Я движим и я двигаю. Я – средство движения и я же – его цель. Я могу заполучить все. Ничто и Все. Мое царство – не действительность, но все-таки она. Не будучи образом, я воплощаюсь в Образ. У меня нет ничего, и мне нужно все; мои мысли не расходятся с моими желаниями. И по пути к цели, которая недостижима, я собираю богатый урожай.
Кашперль-Шут: Ему служат добрые злые духи.
Третий Аскет: Мое царство не от мира сего. Я – эфемерен… Я не насылаю громов и молний, моя мысль захоронена в камне. Рука, тень и эфир – вот мои слуги – мои духи. Я недвижим, я ничего не двигаю, я мечтаю. Моя рука не сжимается вслед за моей душой и не тянется за ней – моя рука мечтает лишь о том, как смочь все сделать, суметь создать. Я самый великий в Природе. Я – Несостоявшееся.
Кашперль (говорит очень высоко и напевом): Его душа темно-синяя, она разбрасывает переливчатые пузыри, она извивается как червь, и в ее нутре – светящаяся точка.
Первый Аскет: Я есмь Жизнь.
Второй Аскет: Я хочу Жизни.
Третий Аскет: Я брежу Жизнью.
(Все погружается в темноту, громкий Голос говорит): Кто дергает за нитки?
(Аскеты исчезли, в том же пространстве стоят дерево, куст и цветок.)
Кашперль: Все представленное здесь, на мой вкус, очень уж пестро, лучше я вам что-нибудь расскажу. Но свяжется ли смысл с бессмыслицей? Есть ли в этом смысл, или нет в этом смысла?! Да! В этом есть смысл – и это бессмыслица».
В коротком прологе собраны те нити, за которые жизнь будет «дергать» Фридл, задавая ей, персонажу этого странного театра, вопросы. Кто хозяин жизни? Что такое движение и почему ему положена кругообразность? Кто она – ось или точка на колесе жизни? Где Высшая Воля и где воля ее, Фридл? Кто кого одолеет в мире добро-злых духов?
