— Как вы сказали? Ну еще бы! Но…
— Ну вот видишь! Держись доктора Дака, сынок, он о тебе позаботится. В команду этого лайнера, например, нам пришлось пропихнуть целых восемь ребят из нашей Гильдии только для того, чтобы доставить меня на Землю, а нас с тобой — с нее. Мы можем все это повторить, если потребуется, но без помощи вояжеров у тебя ничего не выйдет. — Он ухмыльнулся. — Каждый вояжер в глубине души торговец-авантюрист. Ввоз и вывоз людей контрабандой — высокое искусство, и каждый из нас готов помочь другому в такой невинной шутке — обвести вокруг пальца охрану космопорта. Но те, кто не входят в нашу Гильдию, на наше содействие рассчитывать обычно не могут.
Я пытался утешить желудочные спазмы и одновременно обдумывал услышанное.
— Дак, так значит, тут все дело в контрабанде? Потому что…
— Нет, нет. Контрабандой мы вывезли только тебя.
— Я только хотел сказать, что не считаю контрабанду преступлением.
— А кто считает? Исключение составляют лишь те, кто делает деньги, эксплуатируя нас путем ограничения свободной торговли. Но сейчас нам предстоит заняться благородным искусством дублирования, и ты — тот человек, который для этого необходим. Я же не случайно на тебя в баре наткнулся. Ты уже двое суток был у нас «под колпаком». Я как приехал, так сразу отправился туда, где Находился ты. — Он нахмурился. — Мне очень хотелось бы верить, что наши достойные противники следили за мной, а не за тобой.
— Почему?
— Если они следили за мной, значит, им хотелось выяснить, что я затеваю, а это в общем о'кей, поскольку весь сценарий был уже разработан, и им была известно, что мы враги. Но если слежка велась за тобой, следовательно, им уже известны наши планы — поиск актера, который смог бы сыграть совершенно определенную роль.
— Но откуда они могли это узнать? Не от вас же самих?
— Лоренцо, дело, о котором идет речь, — огромное дело, оно куда больше, чем ты можешь себе представить. Даже мне известно далеко не все, и чем меньше ты будешь знать о нем, прежде чем это станет необходимым, тем лучше для тебя. Я могу лишь сказать, что в огромный компьютер Мирового Бюро Переписей в Гааге было введено множество данных личностного плана, и машина сравнила их с персональными характеристиками всех ныне живущих актеров. Делалось это в полной тайне, но все-таки кто-нибудь мог догадаться — и проболтаться. Ведь по спецификациям можно идентифицировать и главное лицо, и актера, избранного на роль двойника, поскольку работа эта должна быть исполнена безукоризненно.
— О! И машина сказала, что этот актер — я?
— Да. Ты… и еще один человек.
Этот момент опять-таки относился к тем, когда мне следовало бы укоротить свой язычок. Но, даже если бы от молчания зависела вся моя жизнь, я бы все равно не удержался.
Мне было просто необходимо знать, кто тот актер, которого машина сочла достаточно подходящим, чтобы сыграть роль, для исполнения которой были необходимы мои уникальные способности.
— А этот другой… Он кто?
Дак окинул меня внимательным взором. Я видел, что он колеблется.
— Ммм… Парень по фамилии Троубридж. Знаешь его?
— Эта бездарь? — На мгновение я впал в такое бешенство, что даже забыл о тошноте.
— Вот как? А я слыхал — он очень хороший актер.
Я просто не мог переварить мысль, что кто-либо в здравом уме мог подумать об этом олухе Троубридже, как о замене на ту роль, что была предназначена мне.
— Этот жалкий фигляр! Этот визгливый ломака! — Я смолк, сообразив, что достойней просто игнорировать собрата по профессии, если только это слово тут применимо… Но этот хлыщ так чванлив, что… Да если бы ему по роли полагалось поцеловать даме ручку, Троубридж изгадил бы сцену, поцеловав свой собственный большой палец! Самовлюбленный Нарцисс, позер, задавака, да разве такой субъект сумел бы вжиться в роль!
Но уж таковы гримасы судьбы, что его прыжки и ужимки приносили ему неплохие деньги, тогда как истинные артисты погибали с голода.
— Дак, я просто понять не могу, как вы могли говорить о нем всерьез!
— Понимаешь, он и нам не нравился. К тому же он связан долгосрочным контрактом, так что его отсутствие на месте могло бы вызвать ненужные разговоры и расспросы. Нам повезло, что ты оказался, так сказать, на приколе. Как только ты дал согласие, я тут же распорядился, чтобы Джок отозвал группу, работавшую над Троубриджем.
— Я думаю!
— Но… Видишь ли, Лоренцо, я хочу, чтобы ты знал правду. Пока тебя тут выворачивало наизнанку и ты выдавал остатки завтрака в гигиенические пакеты, я радировал на «Риск», приказав им связаться с Землей и активизировать работу с Троубриджем.
— ЧТО?!
— Ты сам виноват в этом, старина. Видишь ли, если человек — участник нашей аферы — заключает контракт на поставку груза к Ганимеду, то он или доставит туда свое корыто, или погибнет, пытаясь это сделать. Он не струсит и не удерет с деньгами, пока корабль стоит под погрузкой. Ты сказал, что берешься за работу, сказал без всяких «но» или «если», ты принял безоговорочное обязательство. А через несколько минут началась та свалка. Ты тут же напустил в штаны. Позже попытался удрать от меня в космопорте. Только десять минут назад ты вопил и добивался возвращения на Землю. Допускаю, что как актер ты выше Троубриджа, хотя в точности мне это и неизвестно. Но зато я знаю, что нам нужен человек, на которого можно положиться, который не впадет в истерику, когда потребуется напрячь все силы. Мне сказали, что Троубридж именно таков. Поэтому если он согласится, мы возьмем его, тебе же заплатим деньги, ничего более говорить не станем и отправим обратно. Понял?
Еще бы не понять! Дак не воспользовался специальным термином, я сомневаюсь, что он его знал, но то, что он говорил, означало — я никуда не годный член труппы и плохой товарищ. И самое печальное — он был совершенно прав. Я не имел права обижаться. Мне можно было только сгорать от стыда. Я был дураком, когда заключал контракт, не оговорив деталей. А теперь я пытаюсь, как жалкий любитель, испугавшийся выхода на сцену, удрать от исполнения своих обязательств.
«Представление не может не состояться» — старинная заповедь в шоу-бизнесе. Возможно, с философской точки зрения она и слабовата, но из всего, что делает человек, лишь немногое поддается логическому объяснению. Мой папаша свято верил в эту заповедь — я сам видел, как он играл два акта с приступом аппендицита и, лишь раскланявшись на авансцене, позволил отвезти себя в больницу. И сейчас мне представилось его лицо с написанным на нем презрением к актеру, который обманул доверие зрителей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
