СЭР ДЖОН. Измотали меня. Свиньи. Ненавижу свиней.
НОРМАН. Кого это? Кого вы ненавидите? Критиков?
СЭР ДЖОН. Критиков? Чтоб я ненавидел критиков? Да я не испытываю к ним ничего, кроме жалости. Стоит ли ненавидеть слабоумных, уродов или покойников? Ублюдки!
НОРМАН. Тогда про кого вы?
СЭР ДЖОН. Что про кого?
НОРМАН. Кого же вы тогда ненавидите?
СЭР ДЖОН. Дай отдохнуть, Норман, не приставай с расспросами. Дай отдохнуть. Только не уходи, пока я не засну. Не оставляй меня одного. (Пауза.) Я совершенно без сил. (Пауза.) Мои дни сочтены.
Молчание. Норман наблюдает за ним, потом вытаскивает из кармана свою фляжку и обнаруживает, что она пуста. Он на цыпочках выходит из комнаты. В коридоре он встречает миледи; в руках у нее мешок с рукодельем.
МИЛЕДИ. Он спит?
НОРМАН. По — моему, да.
МИЛЕДИ. Я посижу с ним.
НОРМАН. Только не разбудите его, миледи, хорошо? Он очень устал. (Уходит.)
Миледи входит в гримуборную и умышленно поднимает шум. Сэр Джон вскакивает.
СЭР ДЖОН. Что, мой выход?
МИЛЕДИ. Нет. Еще антракт. (Усаживается и начинает штопать трико). Мне надо тебе кое-что сказать.
СЭР ДЖОН. Норман сказал, что, по твоим словам, я был сегодня великолепен.
МИЛЕДИ. Я ничего такого не говорила. Он что-то выдумывает.
СЭР ДЖОН (после паузы). Так что ты хочешь мне сказать?
МИЛЕДИ. То, что я всегда говорила и говорю.
СЭР ДЖОН. Тебе же известен мой ответ.
МИЛЕДИ. Ты работал как вол. Кое-что скопил. Хватит! Сегодня же в своей речи под занавес попрощайся с публикой.
СЭР ДЖОН. Не могу.
МИЛЕДИ. Не хочешь.
СЭР ДЖОН. У меня нет выбора.
МИЛЕДИ. Ты умрешь. Если не покончишь с этой суетой. Ладно, это твое дело. Но зачем же ты меня заставляешь так жить!
СЭР ДЖОН. Я человек слабый, кисонька. Делаю, что мне велят. Я — жалкий трус, боящийся кнута. Я совершено измотан.
МИЛЕДИ. Ну нет. Ты — упрямец, да — да, жестокий, безжалостный упрямец!
СЭР ДЖОН. Неправда.
МИЛЕДИ. Ты на редкость непроницателен для актера. Мобилизуй всю свою фантазию, все свои способности, постарайся почувствовать то, что чувствую я, с чем я вынуждена справляться.
СЭР ДЖОН. Я понимаю. Но ты нужна мне рядом — реальная и близкая.
МИЛЕДИ. Ну да, я рядом — сижу штопаю трико. Очень близкая и вполне реальная. Я только о том и прошу тебя, Бонзо, давай остановимся! Сегодня же. В конце недели. Хватит. Я больше не могу.
СЭР ДЖОН. Если б это было возможно!..
МИЛЕДИ. Это возможно!..
СЭР ДЖОН. Нет!..
МИЛЕДИ. Ты же обманываешь только себя.
СЭР ДЖОН. Если бы это было так, разве я играл бы здесь под бомбами, рискуя жизнью, рискуя остаться без рук, без ног? И дело даже не в выборе. Мной руководит долг. Я должен поддерживать в людях веру.
МИЛЕДИ. Вздор.
СЭР ДЖОН. Что именно?
МИЛЕДИ. Ты ничего не делаешь бескорыстно. И навязываешь свои правила игры другим. Мне, например. Насильно. Не имея на то законных прав.
СЭР ДЖОН. Неужели формальный брак имеет для тебя такое значение?
МИЛЕДИ. Ты неверно меня толкуешь. Причем сознательно.
СЭР ДЖОН. Мне следовало бы выудить у нее согласие на развод.
МИЛЕДИ. Ты не развелся, потому что ты мечтал получить титул.
СЭР ДЖОН. Это неправда.
МИЛЕДИ. Нет, правда. Ты знаешь, в чем твое преимущество. Все, что ты делаешь, выгодно тебе и никому другому. Вечно говоришь про свою измотанность. Начинает казаться, что ты какой-то зависимый человек — рабочий сцены. Ты ничего не делаешь бескорыстно. Есть только ты. Один ты.
СЭР ДЖОН. Не надо, кисонька, бить лежачего, не надо заталкивать меня глубже в грязь…
МИЛЕДИ. Миледи! Сэр! Все это выдумки! Господи, ты просто заштатный актер — режиссер, колесящий по провинции, никакой ты не гений, влияющий на умы. Сэр! Миледи! Взгляни на меня — вот я сижу здесь и штопаю трико. Взгляни на себя. Шалашик Лира — хоромы по сравнению с тем, как ты живешь.
СЭР ДЖОН. Я дивлюсь тебе, кисонька. При твоем происхождении. Твой отец был человек родовитый. Мастер своего дела.
МИЛЕДИ. Мастер. Происхождение. Служение. Я слышала это всю жизнь. Отец тоже вечно рассуждал таким образом, будто на нем лежит апостольская миссия.
СЭР ДЖОН. Я плохо себя чувствую, а мне еще предстоит прожить полжизни короля Лира, тащить тебя на руках и выть, выть и потом говорить.
МИЛЕДИ. Сэр! Миледи! Мы просто посмешище. Никогда ты не получишь титула! И наша единственная награда — аплодисменты публики.
Молчание.
СЭР ДЖОН. Помнишь, несколько лет назад одна из наших Гонерилий, высокая красивая брюнетка с греческим носом…
МИЛЕДИ. Флора Бейкон.
СЭР ДЖОН. Да, наверное, Флора. Помнишь, я однажды накинулся на Нормана: он подал мне трико наизнанку во время короткой перестановки в «Агасфере». А может, это был «Знак креста». Ну все равно. Она повернулась ко мне: «Хоть он вам и слуга, — говорит, — но он человек». А потом спрашивает Нормана: «Почему вы от него не уйдете? Почему вы с этим миритесь?» А Норман в ответ: «Пустяки. Он столько отдает другим, что и от него можно что-то стерпеть». И он был прав. За честолюбие и страсть надо платить, и цена им — нетерпимость, фанатизм, лишние эмоции. Таким людям очень трудно исполнять свою миссию: борьба и чувство долга должны их поддерживать. На таких людях лежит проклятие, и окружающим приходится страдать от них. Норман это понимает. Он знает, что всему виной не я, а то, что клокочет во мне и выплескивается на других. Флора Бейкон не понимала. Она звала меня эксплуататором. И зачем только я ее нанял?
МИЛЕДИ. Затем, что ее матушка — леди Бейкон. Она вложила в наше дело двести фунтов.
СЭР ДЖОН. В свое время у меня в труппе работало даже несколько настоящих большевиков. И это я эксплуататор? Я?
(Продолжительная пауза.) Кажется, сегодня я понастоящему увидел Лира, Точнее — себя таким, каким он видит меня. Когда я дошел до фразы «Нищие, и те в нужде имеют что-нибудь в избытке», мое «я» вдруг отделилось от меня. Мои мысли парили надо мной. Меня наблюдали откуда-то с высоты. И казалось, я сам говорю или слышу чей-то голос: «Ну давай же, давай! Ты не все еще отдал, не отступай!» И я наблюдал за Лиром. Каждое его слово было мне в новинку. Я не знал, что будет дальше, что его ждет. Свое и чужое страдание смешались воедино. Я увидел старика, и этот старик был я. И я знал, что предстоит еще многое. Но что? Блаженство и частичное возвращение в разум, новая мука и смерть. Все это, как я знал, я должен еще увидеть. Увидеть за пределами себя, понимаешь? За пределами. (Протягивает к ней руку, но она ее не берет). Не оставляй меня. Я лучше отдохну, когда ты рядом. Не проси от меня невозможного. Я знаю: если ты уйдешь, я буду без конца глядеть в темноту — на запертую дверь, на отдернутую портьеру, на перевернутую в стекле полустертую вывеску.
МИЛЕДИ. Я посижу, пока не вернется Норман.
СЭР ДЖОН. Нет, подольше. Пожалуйста, подольше. Прошу тебя, кисонька. Успокой меня. Я ведь болен…
МИЛЕДИ. Да, ты болен, но и мне не лучше. Меня тошнит от этих холодных вокзалов, холодных поездов, холодных воскресений на Кру, холодной пищи поздно на ночь. Меня тошнит от мысли, что надо упаковываться и распаковываться и штопать трико. Тошнит от запаха заношенных костюмов и нафталина. Особенно же меня тошнит от постоянного чтения статей, где пишут, что я лучшая в плохой труппе, так, на уровне, не более, что я стара, не могу тягаться с тобой и недостойная твоих талантов, меня тошнит от необходимости бодриться и улыбаться. (Пауза). Мне надо было уйти от тебя в Балтиморе во время американских гастролей. Надо было принять предложение мистера Фельдмана и уехать с ним в Голливуд.
СЭР ДЖОН (после паузы). Фельдман считал, что я не фотогеничен. Свинья он. Вообще, я ненавижу кино. Я верю в живое искусство.
МИЛЕДИ. Внешность с годами меняется.
СЭР ДЖОН. Не изобрели еще такую камеру, чтобы меня снимать.
МИЛЕДИ. Меня устроил бы и скромный успех.
СЭР ДЖОН. Почему они дали титул этому карлику Артуру Пэлгроуву, понять не могу. «Встаньте, сэр Артур», — сказал король. «Но, ваше величество, я уже поднялся с колен». Он всегда играл в Лондоне и носа не казал в провинцию.
