— Может, перерастет, — говорил матери сеньор Карраско. Мать утирала слезы.
Он перерос.
Вспоминая потом свои страхи, он не мог не поражаться мужеству Дон Кихота. Попробуй-ка выступить против великанов, даже если великаны существуют в твоем воображении. Все равно для тебя они реально существуют, ты видишь их в мельчайших деталях, от их поступи содрогается земля…
— Дай Бог, чтобы умопомрачение минуло вас, — говорил за неделю до собственной смерти старый Карраско. — Может, и минует… но учтите: вы можете деградировать сразу и бесповоротно, за несколько недель, и только раннее обнаружение и сильные медикаменты могут замедлить процесс. А остановить его, если он вздумает начаться, остановить его не сможет никто на свете… Таков меч, что висит над вашей головой, таков ваш удел. Мужайтесь.
Ему казалось, что предметы на его столе лежат не так, как он их оставил. Может быть, Фелиса обнаглела до того, что полезла к нему на стол?
Он почему-то не стал спрашивать., Хотел грозно прикрикнуть на нее — но в последний момент испугался невесть чего.
С того самого момента, когда он впервые увидел белую фигуру, которой не было на самом деле, которую не видел Санчо — с этого самого момента мелкие, а потом все более существенные странности зачастили одна за другой, складываясь в симптомы.
Ему чудилось, что его окликают по имени. Шепотом.
Он оглядывался.
Нет никого. Тени.
* * *
До срока осталось три дня.
Симптомы Складывались в систематическую картину, Алонсо понимал теперь совершенно ясно, что сходит с ума. Медленно, но верно.
Свершилось то, чего он боялся с детства.
«Мужайтесь», — говорил тогда старый сеньор Карраско.
Алонсо мужался. До двадцать восьмого оставалось три дня, а он скрипел зубами и мужался. Время то растягивалось неимоверно, то сжималось так, что день превращался в секунду.
Ему казалось: за ним следят, его ни на миг не оставляют без внимания. Он различал за собой крадущиеся шаги, один раз он смалодушничал, позвал Фелису и велел ей обыскать дом…
Никого, разумеется, не нашли.
Ночью тени ползали по стене, в их пляске виделось мертвое лицо отца, застывшее от горя лицо матери и мутный взгляд сумасшедшего дона Кристобаля.
Сам Рыцарь Печального Образа являлся Алонсо во сне — безумный, с тянущейся по щеке липкой дорожкой слюны.
* * *
— Хватит, — хмуро сказал Санчо. — Будет, девка, пошутили — пора и честь знать. Сдается мне, ваш сеньор Алонсо шуток не понимает…
Фелиса удивилась:
— Да? А я как раз куклу сделала забавную, вроде как висельник, хотела сеньору за окошко подвесить.
— Хватит, я сказал!
— Ладно… Не нужен висельник? Жаль. Скажешь хоть теперь-то, зачем тебе все это понадобилось?
Санчо взглянул на Фелису так, что та прикусила язык.
* * *
— Алонсо! — ночью Альдонса разбудила его, стонущего. — Алонсо… Это сон. Это всего лишь сон. Перестань… Что с тобой?!
Он прекрасно понимал, что с ним, но сказать Альдонсе не решился.
Болезнь разгонялась, как пущенный с откоса камень. Алонсо видел то, чего не видят другие. Он замечал, как опасно шатается над головой потолок, как проседают трухлявые балки.
— Альдонса… выйди из дома. Здесь небезопасно.
— Алонсо, что с тобой?!
Он сдерживался из последних сил, но болезнь одолевала, и тогда он пригласил Карраско.
— Сеньор Алонсо! Неужели?
Юный психиатр был бледен, как тот призрак, что привиделся Алонсо в темноте гостиной — губы его тряслись, когда он осматривал Алонсо, стучал по коленкам, заглядывал в зрачки:
— Сеньор Алонсо… Надо успокоительное. Вот таблетки. Немедленно начинать усиленный курс. Значит, вам кажется, что вас преследуют? За вами кто-то ходит? А перед этим вам не казалось, что к вам плохо относятся?
Алонсо поморщился. Карраско покивал:
— Так… Мания отношения, мания преследования… Это паранойя! Шизофрения! Следующий этап — вы из преследуемого превратитесь в агрессора, вы будете очень, очень опасны для окружающих. Сеньор Алонсо, батюшка предупреждал меня: вам надо в стационар!
— Дон Кихот в сумасшедшем доме, — сказал Алонсо с тяжелой усмешкой. — Нет, Самсон, ты не беспокойся. Сумасшедший Дон Кихот больше не выйдет на дорогу. Дон Кихот — не безумец, как принято считать! Кто угодно, но только не безумец. Я обещаю тебе… Если я почувствую, если я пойму, что это все — я сам себя успокою. Мне больше нечего терять. Как глупо — прямо перед двадцать восьмым… Самсон… Может, еще обойдется? А, Самсон?
Карраско ушел, поджав губы и качая головой. На столе осталась целая гора ядовито-ярких капсул.
* * *
Она ненавидела этого самоуверенного юнца. Она бы без разговоров вышвырнула его из дома, но надо было терпеть. Терпеть и улыбаться.
— Да, я заметила. У него появились кое-какие странности. Но это еще ни о чем не говорит!
Удрученная мордочка Карраско подернулась пленочкой мировой скорби:
— Говорит. Сеньора Альдонса, специалисту это говорит очень многое. Наш сеньор Алонсо…
— Он не ваш сеньор Алонсо! — она все-таки не сдержалась. — Вы уже не первый день стоите у него над душой, вы внушаете ему, что он сумасшедший! Если с ним… если не дай Бог с Алонсо случится… несчастье — вам это так не пройдет, Карраско! Земля будет гореть у вас под ногами!
— Сеньора Альдонса, — лепетал юнец. — Я понимаю — такое несчастье на ваши плечи… Но, сеньора Альдонса, весь род Кихано несет на себе это проклятие.
— Не мелите ерунды, — сказала она высокомерно. — Алонсо здоров.
Карраско сморщился, будто собираясь заплакать:
— Я понимаю: вы не можете признаться даже себе. Но будьте мужественны, Альдонса! Вот…
И он вытряхнул на стол содержимое мешочка, который все время мял в руках.
Альдонса не сразу поняла, что это. Сперва брезгливо присмотрелась, потом быстро взяла в руки, развернула…
Смирительная рубашка с безвольно опущенными рукавами. Длинными, длинными рукавами.
Карраско хотел еще что-то добавить, когда Альдонса хлестнула его длинным рукавом по лицу.
— Вон!
Он опешил.
— Вон из моего дома!
Испуганный топот ног. Был Карраско — нет Карраско.
В печку. В печку эту дрянь!
На полпути ей стало плохо.
Она не стала жечь рубашку — затолкала куда-то в кучу тряпья.
Она подумала: а что, если Карраско прав?
* * *
Он терпел.
Таблетки Карраско так и лежали горкой — нетронутые. Когда-то в отрочестве ему пришлось узнать действие такого вот, в яркой капсуле, лекарства. Теперь он боялся этих таблеток. Он решил про себя, что пока у него хватит сил терпеть — он потерпит, и только когда станет совсем уже невмоготу…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
