Как только прозвучала сирена, означающая начало урока, заставив меня вздрогнуть, хотя я дождаться ее не могла, учитель биологии появился в дверях кабинета. Справа от головы учителя, совсем рядом, так, что мне на мгновение показалось, что он раздвоился, показалась вторая — голова нашего директора. Учитель биологии встал у самой доски, а директор сбоку, чуть позади от него.
Учителю не пришлось долго искать меня; когда он только начал глазами отыскивать среди тридцати по большей части скучающих или же смущенно склонившихся лиц мое лицо, мой взгляд уже давно был прикован к его поблескивающим очкам.
Рывком, словно по команде, учитель вытянулся, такой непохожий на себя — ведь обычно он всегда двигался размягченно, даже как-то устало, — коротко и резко кивнул в мою сторону и медленно поднял руку над столом, ладонью вверх, сгибая указательный палец, словно держал этим пальцем петельку незримой нити, которая привязана была ко мне и с помощью которой он поддергивал меня к себе.
«Вот вы, вы, встаньте, пожалуйста», — сказал учитель биологии. Эти слова ударили по моим ушам, словно снежный ком с тяжелым камнем внутри. У меня уже не осталось никаких сомнений в том, что необычное, не сулящее ничего хорошего поведение моего учителя, его торжественное появление на собственном уроке в сопровождении директора — это реакция на мой ящичек с жуками. С убитым видом, с убитыми глазами я медленно поднялась с места.
«Прежде чем вернуть вам вот это, я должен вам, и не только вам, кое-что сказать. Я ведь к вам обращаюсь, посмотрите, пожалуйста, сюда!» — услышала я голос моего учителя. Я подчинилась этому приказу тоже, хотя и с невероятным трудом: действительно, вот мой учитель, он стоит теперь, слегка расставив ноги, и на вытянутых руках держит над головой мой замечательный подарок.
«Конечно, уважаемые молодые люди, — проговорил учитель скорее не ироничным, а наглым тоном, — вам, вам всем, поскольку до сих пор особенно глубокими знаниями моего предмета вы не блистали, эти мертвые существа будут поначалу казаться просто препарированными насекомыми, но в данном случае, к великому моему сожалению, это не так, нет. Эти поделки из кусочков расчлененных жуков, при помощи клейстера, красок и больной фантазии, не просто результат опасной склонности к шарлатанству, хуже — это попытка использовать во зло мою доверчивость, попытка обмана, обнаруживающая отвратительный дилетантизм, совершенная одной-единственной ученицей. Да, эта коробка, наполненная кривобокими, обезображенными, цветастыми тварями, с которыми вы чуть позже сможете ознакомиться подробнее, это — извините, совесть заставляет меня выражаться резко — это предательство по отношению к науке, которое совершила вон та особа».
Учитель биологии опустил ящичек, медленно, горя гневом, поднял руку и вытянутым, чуть согнутым указательным пальцем ткнул прямо в меня.
«Ну что ж, а теперь, барышня, — сказал мой учитель, — теперь слово вам, вы можете попытаться наврать здесь нам что-нибудь еще в свое оправдание или, что было бы самым разумным в данной ситуации, извиниться. Ну, что же вы? Скажите что-нибудь!»
Лоб у меня горел, как под солнцем Африки, мне казалось, что из ушей у меня уже струится дым. Хотя я и без того уже практически ничего не видела, я старалась изо всех сил подавить в себе желание поднять глаза, потому что тут же из переполненных влагой глаз брызнули бы крупные слезы и, щекоча разгоряченную кожу, потекли бы по щекам, и тогда мне поневоле пришлось бы тыльной стороной ладони вытирать с лица эту клейкую, противную влагу, всегда напоминавшую мне следы слизня. Я думала только об одном — как бы не зареветь. Я придерживала дыхание, словно тигр, подкрадывающийся к своей добыче, я потеряла всякое представление о времени и вообще всякую почву под ногами.
Где-то глубоко-глубоко внутри меня, так глубоко, что я не могла понять, как такие глубины вообще могут заключаться в этом ограниченном объеме тела высотой сто шестьдесят четыре сантиметра и шириной примерно пятьдесят, я ощутила что-то такое, о чем раньше совершенно не подозревала, — я не знала, что это нечто внутри меня существует, может быть, оно вообще только что возникло: это нечто было небольшого размера, снаружи какое-то газообразное или жидкое, но внутри, в середине, — твердое, напоминающее земной шар и настолько тяжелое, вулканообразное, раскаленное, как магма, что я, осязая его всеми тончайшими биениями оболочки тела, решила, что это — мое радиоактивное ядро или крохотный, работающий на ядерном топливе, возможно даже пилотируемый, космический корабль пришельцев. И что-то, может быть как раз то, что находилось у меня там, внутри, прорвало мою напряженную оцепенелость, и, слепая от пелены еще не пролившихся слез, но тем более безошибочно, словно прибор с дистанционным управлением, я полетела к учительскому столу. Никто и ничто не могло меня удержать, мои щупальца ухватились за ящик с жуками, средний членик левого щупальца цепко прижал ящик к моему телу, а само тело прямым курсом устремилось к дверям. Другим, свободным хватательным органом, клешней или щупальцем — его можно назвать как угодно, — короче, тем, который не придерживал ящик, я уцепилась уже за ручку двери, когда сзади, словно из далекого далека, донесся голос директора: «Стойте, остановитесь немедленно! Иначе ваш поступок будет иметь далеко идущие последствия. Общественное порицание вы уже заработали, но теперь вам грозит не только строгий выговор…» — неслась мне вслед гневная тирада, но больше я ничего услышать не успела, дверь за мной захлопнулась, и я поплыла по коридору, вниз по лестнице, через школьный двор, за ворота — на волю.
Солнце стояло уже довольно низко, но трава под каштаном была сухая и теплая. Я села на траву и стала думать, что мне грозит. С биологией было покончено, полностью, раз и навсегда, но, может быть, теперь они вообще не дадут мне получить аттестат зрелости. Но я уже настолько успокоилась, что даже эта мрачная перспектива не особенно меня волновала. Ничего, стану парикмахершей, как каланча из десятого «Б», но только точно — дамской парикмахершей, иначе я обязательно попаду в черный кадровый список, когда откажусь намыливать голову директору или учителю биологии. Ах да, мой любимый учитель биологии — ведь по дороге сюда, думая о нем, я снова вспомнила одну фразу, которую когда-то давно моя бабушка сказала своей дочери: «Любовь зла — полюбишь и козла, и тогда его харя будет тебе краше луны и звезд». В общем-то, мой учитель биологии мало был похож на козла, но, пожалуй, он чуть-чуть смахивал на Бизальцки в молодости, лицо которого тогда, после града бронзовок, осыпавшего меня там, под яблонями, напомнило мне луну. Интересно, бабушка, говоря эти слова, имела в виду только своего зятя или вообще всех мужчин, а может быть, всех людей, мужского и женского пола, или всех тварей, включая животных и растения, неважно, какого пола?
Я устала, и трагический пафос моих собственных размышлений мне, честно говоря, прискучил. Но я не хотела уходить из парка, потому что знала: это прощание навсегда. Я положила ящичек себе на колени, дыхнула на стекло и краешком блузки зачем-то протерла его. Потом я нащупала концы изоленты, которой обтянула крышку и края гробика, и с легкостью сорвала ленту. Достала из ящика жуков, вынула из них булавки, поднялась с земли и долго ходила по поляне с жуками в руках, пока не пристроила каждого на какую-нибудь травинку или листочек.
Найдя каждому уютное местечко, я вернулась обратно под каштан, прислонилась спиной к его стволу и тихонько съехала вниз, приземлившись на задницу. Теперь мне уже не видно было всех жуков, но я изо всех сил старалась убедить себя, что в зеленой траве их аляповатые фигурки выглядят почти как живые.
Опасаясь моего присутствия, но сгорая от любопытства при виде отливающего зеленью непонятного существа в оранжевых точках, которое она на расстоянии нескольких метров от меня — я отсюда спокойно могла попасть в нее камнем — высмотрела возле большого листа мать-и-мачехи, появилась ворона. То и дело предусмотрительно отскакивая назад, она концентрическими кругами все ближе подбиралась к жуку. Удостоверившись, что теперь она точно достанет этого майского жука с головой бронзовки, ворона на мгновение отвернула клюв в сторону и потом молниеносно и до того сильно клюнула мутанта, что он моментально распался на части, вороний клюв ткнулся в землю, брызнули в стороны комочки земли, а между травинками образовался небольшой черный кратер. Ворона отлетела в сторону, но тут же вернулась назад, еще несколько раз клюнула покрытое лаком жучье туловище, но потом оставила его в покое, недоуменно помотала головой, расправила перья и, поначалу медленными взмахами, напоминавшими известные физкультурные упражнения, а потом все быстрее и быстрее хлопая крыльями, поднялась с земли.
