Толик повиновался, выступил из-за кусточка. К его изумлению, Женщина-гроза низко поклонилась третьему мужику, тому, кто помалкивал в сторонке. Этот хоть был невысок, зато широк, как шкаф. Рябая его физиономия густо заросла бурым волосом.
— И ты здравствуй, — сочным баритоном отвечал человек-шкаф.
— Нам велел прийти сюда человек по имени Рахмани Саади, — вторично поклонилась Марта. — Мы опоздали на две зори. Нет ли у вас такого человека? С ним должна быть девушка…
— Волоха, как ты? — усмехнулся в усы человек-шкаф. Усы у него были знатные. До сей поры Ромашка был убежден, что такие усы носят только мультипликационные запорожские казаки.
— Как я… почти, — отчего-то покраснела Женщина-гроза.
— Как звать-то вас? — хитро сменил тему волосатый.
Гости назвались. Толик подумал, что еще полчаса в мерзлой воде — и ревматизм обеспечен. Как-то он отвык от родимой сырости и холодов!
— А в коробке кто? — Лохматый подбородком указал на закрытую корзину, где, завернувшись в три слоя шерсти, стучала зубами Кеа.
— Там нюхач, ее зовут Кеа.
— Девка, что ли? — удивился лесной человек. — Вот те раз, носом-то ослабнет. Ждан, бежи до Забавки, пущай баню затопляет. И меду сюды мне!
— Уже бегу, — кивнул тот, кого звали Жданом, и припустил к лесу.
Ромашка мысленно отметил местную безукоризненную дисциплину.
— А меня — Берендей Иванович зовут, — коротко склонил шею мужичок. — Ну так что в поле стоять, чай не грибы, не вырастем! Поспевайте однако! — и резво зашагал к лесу.
Подхватив обувь, корзину с нюхачом и мешки, гости припустили за неразговорчивым Берендеем.
Бурелом недолго хлестал по лицам паутиной, лишайником и острыми колючками. Не прошло и десяти минут, как Толик увидел женщин. В праздничных красных поневах, в рубахах с тесемками на рукавах, почти все белокурые, румяные, белозубые, Женщины что-то делали в поле, но Толик был вынужден признать, что туп в сельском хозяйстве как пробка. Если сейчас март, пытался рассуждать он, то вроде сажать еще рано. С другой стороны, снега почти нету и трава растет, стало быть, вовсе и не март… А может, они там удобрения разбрасывают?
Правды он так и не узнал. Навстречу по горбатой проселочной дорожке прошли две девки в домотканных длинных платьях, с обручами на локтях, с мешочками и кошелками, притороченными к поясам. Девки были широки в плечах, загорелы и веселы до безобразия. Вначале они прыснули, когда встретили Толика, затем мигом помрачнели, словно языки проглотили. Они уставились на роскошные черные волосы Марты Ивачич, как маленькие девочки, впервые в жизни увидевшие огромную говорящую куклу.
Берендей Иванович привел на задворки неаккуратного разбросанного по холму строения. Было не слишком понятно, это один дом или усадьба, или целая деревня с птичниками, банями и прочими помещениями хозяйственного назначения. Дым валил из нескольких труб, но метрах в десяти от земли с дымом происходило что-то странное. Его точно срезали ножом, выше, в ярко-голубом небе, как ни в чем не бывало метались стрижи.
Мужское население деревни было представлено веснушчатым пастухом слегка дебильного вида. Он брел в грязной рубахе, длиной по колено, засунув за пояс кнут. Завидев неожиданных гостей, забыл о своих обязанностях и застыл, сунув в ноздрю мощный палец. Комолая пятнистая корова обрадовалась безвластию и принялась выщипывать солому с ближайшей крыши. Затем к пастуху присоединился мальчик лет семи. Ребенка уродовала непропорционально длинная, скособоченная голова, отчего казалось, будто он на все глядит исподлобья.
«Неужели здесь живут волхвы, подчинившие Трехбородого беса?.. — подумал Ромашка. — Больше похоже на деревню для слабоумных…»
Дальше он думать в заданном направлении не рискнул.
— А чем они тут заняты? — простодушно осведомился лекарь, выкарабкиваясь из очередной лужи. Почему-то провожатые шли ровно, никуда не проваливаясь, не наступая на хрустящие ветки, и даже не замочили ног.
— Аспидов разводят.
— Что-о? Кого?! Но… аспиды — это же змеи.
— Конечно же, змеи. Только не кричи так громко, не то тебе отрежут язык.
«Мальчишка неисправим, — устало подумала Женщина-гроза. — Рахмани проиграет пари, надо было ставить сотню к одному. Из этого тюфяка не получится даже погонщик верблюда, не то что воин… Жаль, что его убьют. Он добрый и честный человек».
— Смотри. — Марта показала в глубь деревни. Там под высоким навесом пряталось деревянное чудовище. — Это их покровитель.
— Здорово… — выдохнул Толик. — Это кому же памятник?
— Ясеневый Велес, покровитель здешних мест. Глаза опалами отделаны, ногти и зубы из обсидиана, такая у него масть. Сам из ясеня, но вокруг должна быть сосна, старая сосна со мхом и лишаем…
— Там висит что-то… вроде обрывков бумаг.
— Кажется, они постоянно украшают своего бога. Саади говорил, что не проходит недели без очередного козлиного или конского черепа. Их Велес постоянно требует крови.
Ромашка осторожно приблизился к навесу.
— Домина, тут сплошные черепа и рога. И сам он с рогами. И шкуры тут гниют, целая гора песцовых шкур… вот обидно!
— Ничего обидного. Хорошо, когда жертвуют шкурки зверей, а не людей. Кажется, их Велес любит медь и пиво, надо спросить у Рахмани. Эй, не подходи близко, они следят за нами!
— Ах, черт! Домина, у него в лапе — человеческий череп. Даже кожа не снята…
— Так положено, — зевнула волчица. — И вообще, что ты заладил — череп, череп… Голова человека — это всегда сила.
Берендей Иванович разрешил обуться. Казалось, кого-то ждали. И точно, скоро дождались. С негромким цокотом в деревянные воротца городища въехала телега, запряженная двумя белыми лошадками. У пристяжной во лбу торчал острый крученый рог.
— Ой, какие хорошенькие… Единороги! — непроизвольно Ромашка потянулся погладить нежную морду. И еле успел отскочить, когда белогривый конек с шипеньем кинулся за ним.
— Индра-зверь, рук не суй, — рассмеялся моложавый дедок, с изуродованным шрамами лицом. — Это те що, кобыляка, га?
Дед на телеге смотрелся гоголем. Сам в парадной белой рубахе, в меховой безрукавке, носил он узкий кожаный пояс с железными бляшками, широкие узорчатые штаны, на голенях заправленные в онучи, и модные лапти с кожаными тесемками.
— Чего встали? Залазьте уж, будет вам глаза-то мозолить!
Единороги лихо взяли с места. Берендей втиснулся третьим, не считая замерзшей Кеа. Ромашка решил молчать и ничего не спрашивать.
В какой-то момент телега выскочила на берег реки. Берендей Иванович соскочил, не спрашивая, схватил узел с остатками еды и полез по наклонным мосткам, торчавшим над водой. Толик с грустью наблюдал, как погибают вяленая оленина, копченая скумбрия, огурцы, лепешки и инжир. Из свертка на колени Толику выпал одинокий урюк. С горя лекарь засунул его в рот.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
