– Что?
– А мудры у нас, – сказал я, – вроде бы не все. Или все?
Отец Раймон сказал поспешно:
– Даже к старости редко кто успевает помудреть.
– Спасибо, отец Раймон, – сказал я. – Потому так мало таких, что понимают даже простейшие заповеди! Всяк старается все в жизни понять своим умом, это важно и правильно, иначе бы все одичали!.. даже не вышли бы из дикости. Но истинам Библии надо верить бездумно, вот что плохо. В то же время… иначе нельзя. Истины слишком высокие и выстраданные, чтобы объяснить их простому человеку, а особенно – юному.
– Почему юному?
– А кто, как не юные, начинает допытываться? Человек зрелый махнет рукой, ему семью кормить надо, а юный начинает выспрашивать. Ответ может понять только тот, кто сам прошел через огонь и воду семейных и душевных испытаний, а как объяснить ребенку, почему большой козел запрыгивает на бедную смирную козочку и начинает ее сильно толкать, держа обеими лапами, чтоб не вырвалась? Потому вывод прост: высокие истины простому народу понять трудно. Нужен упрощенный вариант. А тех, кто берется придумывать свои варианты, я буду вешать или сжигать, это уж глядя на то, сколько у нас дров и какая погода на дворе.
Лицо кардинала, дотоле красное от гнева, даже багровое, как заходящее солнце, медленно теряло цвет, пока не стало бледным, как пергамент. Глаза ввалились, я впервые не просто увидел, а ощутил, что он стар и всей душой ненавидит то новое, что приходит ему на смену. И вообще ненавидит молодых.
– Сэр Ричард, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Сэр Ричард… Я вас предупреждал, чтобы вы не забывались!.. Вы не послушали. И не послушались. Вы даже не понимаете, чем вам это грозит!
Отец Габриэль ехидно добавил:
– Уже не грозит… В смысле это уже не угроза. Я собрал все улики и сегодня же отправлю в Ватикан как наше решение.
Я перехватил сочувствующий взгляд отца Раймона, он предостерегающе покачал головой в ответ на мой взгляд. Не спорь, говорили его глаза. Только не спорь. Эти люди не терпят противоречий. Для них это вызов. Смирись. Покайся. Признай вину.
Кардинал прошипел:
– Для меня доставляет удовольствие сказать вам, сэр Ричард, что если вам раньше лишь грозило отлучение от Церкви, то сейчас это, считайте… свершилось!
Страх пронзил меня с головы до ног, я пробормотал:
– Такое может решить только папа…
– К несчастью для вас, – произнес он четко, – это доверено решить мне. В столь долгий путь я мог отправиться лишь на таких условиях, это же понятно. Или нет? И папа с этим согласился. Так что мое слово – решающее, сэр Ричард! Вы что-то хотели добавить?
Он сделал приглашающую паузу, я покосился на сочувствующее лицо отца Раймона, в его глазах прочел, что сейчас у меня последний шанс пасть на колени и покаяться, неважно даже в чем, кардинал должен видеть мое раскаяние, мои слезы, мою мольбу, мое унижение.
В Евангелии, вспомнил я, много насчет унижения, мол, это хорошо, это прекрасно, униженные войдут в Царство Небесное, а унижателям гореть в аду, но все равно ну не могу, не могу заставить свои ноги согнуться в коленях, а шею – склониться покорно, чтобы смиренно молить о снисхождении.
Я едва вымолвил пересохшим ртом:
– Нет, ваше преосвященство.
– Не хотите добавить?
Я ощутил даже в таком невинном вопросе подвох и ответил осторожно:
– Нечего добавить к вашим словам.
– Значит, вы с ними согласны?
Я покачал головой:
– Нет.
Чувство полного триумфа сделало его степенным и даже величавым. Он похлопал ладонью по столу, будто требовал внимания, хотя мы все трое и так превратились в слух.
– Сэр Ричард, – проговорил он почти благожелательно, – отлучение от Церкви… это не только отлучение от Господа, как все понимают! Это отлучение от общения с верующими. Понимаю, для вас это не самый тяжелый удар… Подумаешь, подданные! Но вы будете отлучены не только от общения с простыми людьми, но и с государями. При отлучении любой верный Творцу должен и обязан способствовать падению такого человека.
От его ледяных слов пахнуло таким холодом, что у меня начало замерзать сердце. Я тоже сцепил зубы и пережидал этот черный страх, но заболела голова, словно по ней начали бить молотами.
Отец Раймон поглядывал на меня и украдкой показывал знаками, что я должен смирить гордыню, она от дьявола, а отец Габриэль пояснил с подъемом:
– Если папа римский или его полномочный легат отлучает от Церкви, государь этот не только отторгается от Бога, но лишается и общения с верными Господу! Его власть становится незаконной. Свергнуть его – долг и обязанность каждого государя. Всякий человек, знатный или не знатный, может убить такого отступника и получить полное прощение грехов.
Кардинал добавил:
– И материальное обеспечение семьи, если сам при этом погибнет.
Я прошептал:
– Разве жестокость в духе Церкви?
– Что делать, – сказал кардинал ледяным голосом, – Церковь иногда вынуждена вмешиваться в светскую жизнь напрямую. Это как раз такой случай. Вы что-то хотите сказать?
– Нет, ваше преосвященство, – ответил я. – Со всем смирением выслушал вас.
Он сказал желчно:
– Что-то смирения я не вижу!
– Господь видит мое смирение, – сказал я кротко, – а перед его слугами я склонять голову не собираюсь. Для Господа все мы – муравьи. Даже папа римский ничуть не выше последнего нищего… До свидания, ваше преосвященство. Надеюсь, вам понравилось в Сен-Мари.
Я чуть склонил голову, так прощаюсь с теми, кто по рангу ниже меня, это чтоб не истолковали слишком низкий поклон как свою победу, да пошли вы все трое…
Глава 11
Да пошли вы все. Стучало в голове яростное. Сволочи, надо про общую цель думать, а не выискивать трещины! Иногда малейшее недопонимание приводит к очень печальным следствиям. Нежелание папы дать развод королю Генриху, которого тот добивался много лет, привело к тому, что взбешенный монарх изъял свое королевство из христианского пространства и провозгласил на территории королевства свою собственную Церковь, названную англиканской, что с того времени позволяет разводы и повторные браки. А началось все с пустяков! Закончилось же потерей для Ватикана целого королевства.
Если такие же идиоты рулят и здесь сейчас, то им мало не покажется, если рассвирепею всерьез… а я уже рассвирепел дальше некуда…
Стараясь дышать чаще, я обошел вокруг дворца, вызывая недоумение у стражи, затем решительными шагами направился прочь из дворца.
В монастыре Святого Цистерия напряженно-радостная атмосфера, все работают, не различая дни и ночи. Монахи самозабвенно печатают Библию и труды Отцов Церкви, а вчерашние алхимики трудятся, впервые ощутив себя в безопасности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
