«Воскресенье, 11 ноября. День за днем я веду обычные занятия, но мысли все сильнее влечет к себе неразрешенная загадка загадок всего бытия… Нет, к чему вертеться в этом бесплодном круговороте мыслей? Лучше выйти наверх, в зимнюю ночь. Наверху в небе луна большая, золотая и мирная; над головой мерцают сквозь несущуюся снежную пыль звезды… Почему не убаюкать себя зимними грезами, полными воспоминаниями о лете?
У-у, нет, слишком уж пронзительно завывает ветер над пустынными ледяными полями. 33 градуса мороза. Лето с его цветами слишком далеко… Я бы отдал год жизни, чтобы подержать их в руках, но в такой дали представляются они мне, словно я никогда не вернусь к ним назад.
Каждую ночь и каждый день зажигает в небе свои вечно сменяющиеся прекрасные огни северное сияние. Смотри на него, пей забвение и черпай надежду в нем – оно так подобно мятежной человеческой душе. Беспокойное, как она, стремится оно охватить весь небесный свод, но остается лишь блестящей погоней за светом, сверкающим бесцельным бегом лучей. Его дикая игра прекраснее всего на свете, красивее зари, но не возвещает наступления нового дня.
В общем, бессильная погоня в пустом пространстве.
Моряк по звездам направляет свой путь; могло бы и ты, северное сияние, оказывать пользу, выводя заблудившегося странника на дорогу. Но продолжай свою пляску и дай мне наслаждаться тобой; перекинь мост между прошлым и настоящим и позволь мне в мечтах уноситься далеко-далеко в будущее.
О ты, таинственный свет, что ты такое и откуда ты идешь? Но к чему спрашивать? Разве недостаточно любоваться твоей красотой и на этом остановиться? Разве сможем мы проникнуть за пределы видимого? Что из того, если б даже мы и могли сказать, что северное сияние – это электрический разряд или электрические токи в верхних слоях атмосферы, и могли бы описать до мельчайших подробностей, как оно возникает? Это были бы только слова. О том, что такое электричество, мы, в сущности, знаем не больше, чем о том, что такое северное сияние. Счастливы дети… Мы со всем своим «знанием», со всеми нашими теориями даже на толщину волоска не ближе к истине, чем они».
«Вторник, 13 ноября. Температура –38°. В течение дня в разных направлениях происходят сжатия. Лед стал тверже, а потому и грохот сильнее. Он слышен издалека, этот таинственный гром, внушающий ужас тем, кто не знает, откуда он идет.
Чудесна лыжная прогулка при полной луне. Разве жизнь – страдание? Разве такая уж горькая участь лететь, в окружении прыгающих вокруг собак, с быстротой ветра при свежем трескучем морозе в такую ночь, как сегодня, по бесконечной ледяной равнине, когда лыжи скользят по гладкому насту так, что почти не чувствуешь, как ноги касаются земли и ты будто паришь высоко-высоко под синим сводом, к которому подвешены звезды? Это, по существу, самое большее, чего ты вправе ожидать от жизни, это волшебная повесть из другого мира, сказка из грядущей жизни.
А потом, возвратясь домой в свою теплую рабочую каюту, разведешь огонь в печке, зажжешь лампу, набьешь трубку и, забравшись на диван, дашь улететь мечтам на клубящихся облаках табачного дыма в далекий мир – разве это страдание? А то вдруг я ловлю себя на том, что часами сижу и гляжу в огонь, мечтая о будущем… Полезное времяпрепровождение, не правда ли? Но все же при этом время течет незаметно, пока действительность толчком льдов не разобьет грезы, напомнит, что ты находишься в пустыне и пора снова приниматься за работу».
«Среда, 14 ноября. Как чудесны эти прогулки на лыжах среди безмолвия природы! Далеко вокруг простираются залитые серебристым светом луны ледяные поля, повсюду темные холодные тени отбрасываются торосами, бока которых слабо отражают рассеянный сумеречный полусвет. Вдали очерчивает горизонт темная линия льдов, нагроможденных сжатиями, над ней завеса легкого серебристого тумана, а еще выше беспредельная темно-синяя усыпанная звездами глубь небес, по которым плывет в эфире полная луна. А на юге слабое мерцание дня, внизу темно-багровое, а чуть выше ярко-желтое и бледно-зеленое, теряющееся в синеве там, наверху. Все это сливается в единственную в своем роде, не поддающуюся описанию гармонию. По временам страшно хочется переложить эту природу в звуки музыки, только они могли бы передать ее существо. Какие получились бы могучие и простые аккорды!
Безмолвие, о какое безмолвие! Слышишь трепетание собственных нервов. Чудится, будто скользишь дальше и дальше по этим равнинам в бесконечное пространство. Не прообраз ли это того, что некогда наступит? Здесь вечность и мир. Нирвана должна быть холодна и ясна, как эта вечная звездная ночь. Что значат все наши исследования и весь наш разум перед этой бесконечностью!..»
«Пятница, 16 ноября. Перед обедом я со Свердрупом ходил на лыжах при лунном свете, мы побеседовали всерьез о перспективах нашего дрейфа и задуманном мною весеннем путешествии по льду на север. Вечером мы еще полнее обсудили этот вопрос в его каюте. Я изложил свою точку зрения, и он по всем пунктам со мной согласился.
Последнее время я много размышляю о том, правильно ли будет предпринять экспедицию, если дрейф не подвинет нас до марта так далеко на север, как я надеюсь. Но чем больше я об этом думаю, тем тверже становится мое решение попытаться достигнуть полюса по льду при любых осложнениях. Если целесообразно трогаться в путь с 85°, то не менее целесообразно сделать это с 82° или с 83°. В обоих случаях мы проникнем в более северные области, куда иным путем попасть не удастся, и это будет тем более желательным, чем меньше в своем дрейфе подвинется к северу «Фрам».
Если почему-либо мы не достигнем самого полюса, ну что ж, повернем назад раньше. Суть, как я уже не раз говорил, совсем не в том, чтобы достигнуть самой точки полюса, а в том, чтобы исследовать неизвестные пространства Полярного моря, независимо от того, лежат ли они несколько ближе или несколько дальше от полюса. Я говорил об этом еще до начала нашего плавания, и это необходимо постоянно иметь в виду.
Конечно, в продолжение дальнейшего дрейфа судна на нем предстоит произвести немало ценных наблюдений, даже таких, которые я охотно продолжал бы сам; но все важнейшие из них могут быть сделаны здесь с успехом и в том случае, если двое из нас покинут судно. Вместе с тем несомненно, что наблюдения, которые мы сделаем в более северных широтах, во много раз превзойдут по своей ценности те, которые я бы мог сделать, оставаясь на корабле. Вряд ли в этом можно сомневаться. Таким образом, наша санная экспедиция к полюсу безусловно желательна.
Возникает вопрос о наиболее благоприятном сроке отправления экспедиции. Вне всякого сомнения, весенние месяцы – самое позднее март – единственное время года, когда такая поездка вообще может быть предпринята. Не отправиться ли в путь нынешней весной? Положим, что в самом худшем случае мы не продвинемся дальше 83° северной широты и 110° восточной долготы. Тогда, пожалуй, имелись бы основания отложить эту поездку до весны 1896 года. Но, по моему твердому убеждению, при этом мы можем упустить наиболее подходящее время. Дрейф не может идти настолько медленно, чтобы еще через год мы не миновали бы того пункта, откуда должна начаться санная экспедиция.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
