законы, как, например, реформа контроля, реформа судебных пошлин и других налогов, введение австрийской кроны в Венгрии.
Но я думаю, что интереснее заграничных примеров – наша русская жизнь, и наша непродолжительная практика всё же даёт указание на то, что она признаёт применение статьи 87 по обстоятельствам, возникшим до роспуска палат. Вспомните, господа, издание в этом порядке, порядке статьи 87, закона о штатах Министерства путей сообщения. Тут момент чрезвычайности возник с той минуты, когда Государственная дума приняла предложение, неприемлемое для правительства. Правительство тотчас же, впервые со времени учреждения Государственной думы, испросило разрешение Монарха прервать указом занятия Государственной думы и Государственного совета на рождественские каникулы и в этот перерыв провело этот закон по статье 87. Но интересно, что немедленно после возобновления сессии палат конституционно-демократическая партия предъявила в Государственной думе правительству запрос, очень, по мотивировке своей, сходный с запросом Государственного совета и указывающий на то, что исключительные меры могут быть приняты, если к тому встретятся чрезвычайные обстоятельства в такое время, когда нет заседаний Государственной думы.
Этот запрос в Государственной думе не был совершенно обсуждаем, так как он был взят обратно путём снятия своей подписи первым (членом Думы), подписавшим этот запрос. А первым подписавшимся оказался член конституционно-демократической партии господин Шингарёв.
Меньше года тому назад в этом же порядке проведён был другой закон, закон о содержании чрезвычайных пароходных рейсов в Чёрном и Средиземном морях. Тут чрезвычайные обстоятельства возникли во время заседания Государственной думы от 4 июня минувшего года, когда Государственная дума отказала в том размере пособия, которое испрашивало правительство для русского общества пароходства и торговли, а так как известно было, что общество на такой размер пособия согласиться не может, то 1 июля пароходные рейсы в двух морях должны были прекратиться. Когда закон этот был внесён на обсуждение Государственного совета, здесь раздались голоса о том, что правительство обязано принять меры к тому, чтобы эти рейсы после 1 июля всё же не прекращались.
Таким образом, господа, ещё несколько месяцев тому назад здесь существовало, если не преобладало, мнение, что правительство вправе принимать меры в чрезвычайном порядке по таким обстоятельствам, которые возникают во время заседаний, во время сессий государственных учреждений. Конечно, в данном случае чрезвычайные обстоятельства не могли возникнуть после перерыва сессий, так как Государственная дума была распущена 17 июня, а журнал Совета министров о принятии меры по статье 87 был подписан 18 июня, а в эти сутки ничего не произошло чрезвычайного. В то время события как раз пришлись перед естественным перерывом законодательных учреждений на летние каникулы, почему и не мог быть поднят вопрос об искусственном перерыве по этому важному и срочному делу. Из-за трений, из-за несогласий между палатами не могут во всяком случае страдать интересы страны. Законодательные учреждения обсуждают, голосуют, а действует и несёт ответственность правительство, и от этой ответственности оно себя освободить не может, оно не может прикрыться буквой закона, а должно, по живописному выражению, которое тут было упомянуто членом Государственного совета Н. С. Таганцевым, «разуметь закон», то есть, конечно, ясный, прямой смысл закона, руководствуясь той могучей волей, которая в нём заключается.
Что же даёт нам сложившаяся практика? Да то же, что и теория. Существуют два мнения, два направления. Одно – сознательно или бессознательно склоняющееся к парламентаризму и преуменьшению прав Монарха в области издания чрезвычайных указов до призрачности; и другое – основанное на точном смысле закона, который предоставляет возможность Монарху использовать статью 87 тогда, когда чрезвычайные обстоятельства возникают до роспуска законодательных учреждений и вызывают этот роспуск. Отвергать это право – это создавать новый прецедент, могущий быть опасным, я думаю, в тяжёлые, чрезвычайные минуты жизни страны. Отвергать это право – это преуменьшать права Короны в отношении издания указов до пределов, не знакомых ни одному из государств, в которых существует право издания чрезвычайных указов, подобное изложенному в нашей статье 87. Конечно, честное правительство сознательно навстречу этому идти не может. Я, господа, всегда был и буду открытым и сознательным противником нарушения прав, дарованных нашим представительным учреждениям, но не историческая ли ошибка, господа, быть может бессознательная, – разоружать Монарха от присущего ему права в обстоятельствах чрезвычайных?
На этом я мог бы и закончить свой ответ, так как этим заканчивается предмет запроса о незакономерности, всё же остальное в запросе имеет скорее природу вопроса, но я уже сказал в начале своей речи, что я не уклонюсь от ответа и на эти вопросы. Прежде всего, я выделю небольшой вопрос, вопрос о создании прецедента. Конечно, нелепо, я скажу даже – преступно, было бы вводить в обычный обиход управления страной статью 87. Но хладнокровно, спокойно рассуждая, мыслимо ли это, господа? Ведь статья 87 не даёт правительству права и возможности законодательствовать вне всякого контроля законодательных учреждений. Всякая мера, принятая в порядке статьи 87, через два месяца должна быть представлена на обсуждение Государственной думы и затем пройти весь цикл нашего законодательного оборота. Говорят, что боятся принятия такого рода мер в летний перерыв. Правительство, однако, должно было бы быть уже слишком легкомысленным и неосмотрительным, чтобы искусственно создавать конфликты, проводя в жизнь страны такие мероприятия, которые для законодательных учреждений неприемлемы и которые должны вызвать разрушение их через несколько времени.
Но основная гарантия, господа, не в этом. Государственная разумность принимаемых в этом порядке мер обеспечивается другим: обеспечивается она контролем Верховной власти. В государстве, которое управляется на монархических началах, более сильной, более существенной гарантии быть не может. Ею обеспечивается гораздо более опасная возможность, например, возможность объявле ния войны.
Кроме вопроса о прецеденте я должен ещё остановиться на заявлении некоторых из господ членов Государственного совета о том, что действиями правительства Государственный совет был поставлен в унизительное, оскорбительное положение, что отмена постановления Государственного совета путём применения статьи 87 поражает право Государственного совета свободно выражать свои мысли, что от Государственного совета теперь требуется беспрекословное, без прений, подчинение предначертаниям высших административных учреждений, что от Государственного совета требуется быть оплотом злой воли. (Я не помню этой фразы, она произнесена была членом Государственного совета, представителем губерний Царства Польского; фраза очень сложная, я её записал – позвольте её прочесть: «Быть оплотом мстительной злобы волевых импульсов Кабинета, знобящего лихорадкой безотчётного своеволия».)
Едва ли, однако, господа, в действиях правительства можно усмотреть такой умысел, такую злую волю. Мне кажется, что главное недоразумение заключается в том, что мы недостаточно освоились ещё с новыми нашими законодательными нормами. Конечно, нельзя требовать от законодательных палат, чтобы они всегда были
