— Как пришел с вечера, так и спит.
— Пора бы и на свет божий взглянуть.
Пашок окинул Малку похотливым взглядом.
— Ты это что? Ты пошто на меня этак-то глядишь? — отодвинулась она от него.
— Ишь ты, недотрога, — сказал Пашок. — Ровно и мужика отродясь не ласкала.
— А то не твое дело.
— Значит, мое, коли сказываю.
— Много вас, прытких-то...
— Прытких-то много, да я один.
— А как не один?
— Дури, да не заговаривайся, — осерчал Пашок.— Муж у тебя строгой.
Надей на лавке закряхтел, перевернулся на другой бок. Пашок отскочил от Малки.
— А, старый леший, — выругался он. Склонившись, потряс Надея за плечо.
— Вставай-ко. Слышишь, вставай-ко, — сказал с нетерпением, оглядываясь на Малку, чтобы не вздумала прыснуть за дверь.
Надей открыл один глаз, почмокал губами, открыл другой. Уставился на дружинника непонимающим взглядом. Долго соображал, уж не приснился ли ему Пашок. Дернул себя за бороденку, ойкнул и сел, шевеля босыми ногами.
— Ты кто?
— Пашок.
— А отколь взялся?
— С боярского двора.
— А пошто здесь?
— Пришел дочь твою кликнуть.
— Эвона, — сказал Надей, косясь на дочь, — нонче боярам без нас не прожить.
— Ты вот что, — оборвал его Пашок, — ты поди-ко проветрись.
— Похмелиться бы...
— Тебе что выпить, что похмелиться. Поди во двор-то. Поди, поди. К седлу-то у меня сулея приторочена. — Пашок улыбнулся. — Тебе от князя подарочек.
Надей живо вскочил с лавки:
— Да неуж?!
— Вот те крест.
— Ты бы не ходил, батя, — попросила Малка. Пашок усмешливо поглядел на нее, похлопал Надея по плечу:
— Ступай, ступай.
Надей, хихикая, выкатился из избы. Бледнея, Малка отступила к окну.
— Ты ко мне не подходи,— предупредила она Пашка. Дружинник отстегнул пояс, бросил на лавку.
— Не подходи, нелюбый, — Малка сдвинула у окна заслонку. — Закричу.
— Дура.
На воле заржал конь. Чуть подальше отозвался другой. Возле окон избы послышался стук копыт.
решил он выследить баловника и примерно его наказать, чтобы зариться на чужое впредь было неповадно.
Кто бы это мог быть? Ясное дело, кто-то из своих же, пореченских мужиков. А кто? Народ вроде тихий, покорный.
Разумник сказал Зоре:
— Приведешь баловника на боярский двор, а там уж не твоя забота. И чтобы ни-ни, не вздумай руку приложить.
— Как придется, боярин.
— Ты меня слушай, — нахмурился Разумник, не любивший, чтобы ему возражали.
Уехал Зоря в леса на другую сторону Клязьмы. Места здесь были ему знакомы, не раз уж езживал он по этим тропкам.
Ехал Зоря по лесу, цепко вглядывался в деревья и кусты, прислушивался к далеким шорохам — не появится ли кто, не услышит ли за разноголосым гомоном птиц осторожные шаги чужого. Посматривал на влажную тропку — авось оставил на ней свой отпечаточек лыковый лапоток баловника. Ничего. Только солнышко пробивается сквозь стволы, да у самого уха зудит нудливое комарье.
Много нынче пало дождей, хорошо пошли травы, а еще лучше пошли грибы и ягоды. На взлобке стелется по обе стороны от тропинки черника — ведрами носи, чуть пониже капельками крови алеет земляника.
Зоря улыбнулся, вспомнив, как ходил по ягоды с Малкой. На той неделе это было. Собрались еще затемно, а не успело солнышко подняться к полудню, были уж у них ведра полными. Но хоть и полны ведра, а уходить не хочется. Вышли они в соснячок — вокруг черным-черно. Как уйдешь от такого изобилья?.. Стали собирать ягоды Малке в подол, а потом сели с краю полянки и принялись есть.
— Это тебе, — говорила Малка, отправляя пригоршню Зоре в рот, — а это мне, — и следующую пригоршню ела сама.
Хорошо было вокруг них в лесу. Из подсохшей травы пробивались лисички и темноголовые подберезовики, в перелесках красовалась бузина. На болотах зацвела росянка, а на старицах желтым пламенем загорелись кубышки.
С полными ведрами черники возвращались Зоря с Малкой домой, когда на полпути, уже перед самой
Клязьмой, настигла их гроза. Внезапно налетел ветер, поднял пыль и лесной мусор, сорвал с деревьев пожухлую листву. Стало темно и страшно, словно в погребе. Ударил гром, да так сильно и раскатисто, что Малка в испуге схватилась за голову. Зоря подтолкнул ее к раскидистому кусту — и вовремя: только успели они скрыться под его широкой кроной, как хлынул дождь, такой проливной и крупный, что сейчас же на лесной полянке вспучились стремительные потоки.
Такая же гроза застала их однажды на самом подъезде к Владимиру, и они оба, почти сразу, вспомнили о ней, вспомнили, как почти так же прятались от дождя и смотрели на пузырящиеся пенистые лужи. Зоря обнял жену, привлек ее к себе, и в эту минуту случилось страшное: белесое небо раздвинулось, словно его пересекла глубокая трещина. Черная молния сверкнула и упала в глубину леса. Разное доводилось видеть Зоре, но черной молнии он еще не видывал никогда. Малкины губы побелели, она ткнулась ему в плечо, ища под его рукой надежной защиты. Но Зоря и сам перепугался, быстро перекрестил лоб: что бы это значило? Уж не дурное ли предзнаменование?!
О той грозе Зоря совсем уж было забыл и вспомнил только сейчас, проезжая на коне мимо того места, где они собирали чернику.
От овражка к овражку — путь его прямехенько лежал к липняку, где в боярских бортях вызревал янтарный мед. А когда до липняка осталось совсем немного, Зоря спрыгнул с коня, стараясь не шуметь, повел его за собой в поводу. Неслышно ступая по мягкой тропинке, поднялся на пригорок, с которого хорошо было видать всю пасеку. Зато самого его в кустах на за что не приметишь. Отогнул Зоря веточку, поглядел вокруг — никого. Стал ждать. Чуяло его сердце, что сегодня тот баловник непременно придет полакомиться боярским медком. Сердце — вещун, редко кого обманывает. Не обмануло оно и Зорю. Только стала его смаривать жара, только набрякли веки, и уж подумал он, не вернуться ли в деревню, как на тропинке, что пониже бугорка, появился мужик с палкой в руке и торбицей, перекинутой на ремешке через плечо. Стряхнул с себя Зоря дрему, пригляделся и тут же признал в мужике Надеева давнишнего приятеля Иваку, того самого, с которым мерился однажды силой.
Идет Ивака в своей душегрее мехом наружу, припа
дает на левую ногу, а вместо правой руки болтается у него пустой рукав.
— Ах ты, леший, — выругался Зоря и вскочил в седло. Не уйти теперь от него Иваке, будь у него хоть заячьи ноги.
Заслышав топот Зориного коня, Ивака обернулся, увидел приближающегося всадника, выронил торбицу, метнулся в густой липняк.
— Стой! — крикнул ему Зоря.
Обернулся Ивака через плечо, зыркнул голубыми глазами, но не остановился, а побежал еще шибче. Тут-то и сшиб его Зоря с ног, спрыгнул на землю, склонился над мужиком.
— Ишь, ловкий какой, — сказал Зоря. — Даром что с перебитой ногой, а бегать приучен. Ну-ка, вставай, не в баню пришел веничком париться.
— Знамо дело, не в баню, — сказал Ивака, смущенно улыбаясь. — Здорово, кум.
— Здорово, кума, — ответил Зоря. — Никак, по грибочки сподобился.
— Ага, — кивнул Ивака, отряхивая с полосатых штанин сухие листья. — А ты пошто конем валишь?
— Животина неразумная.
— Оно и видать.
Зоря усмехнулся:
— А много ли грибочков набрал?.. Чтой-то не припомню я — в липняке-то какие водятся?
— Да всякие, — уклончиво ответил Ивака и потянулся рукой к валяющейся в траве торбице.
Зоря опередил его, зажал торбицу между колен, сунул руку вовнутрь, вынул, облизал пальцы.
— Сладко.
Ивака молчал.
— Ну, — встряхнул его Зоря за плечо, — что ткнулся лбом в землю?
— Не губи ты меня, Зоря, — попросил Ивака. — Отпусти душу на покаяние.
— Ишь, чего надумал, — сказал Зоря. — Зря я за тобой по лесам рыскал?
— Запорет меня боярин, в порубе сгноит.
— И поделом.
— Не крал я...
