Вдруг резко, сварливо скрипнула дверь избушки, и на пороге ее встала темная фигура женщины с растрепанной седой косой. Милава вздрогнула и крепче прижала к себе рубаху. Елова стояла на пороге, держась за косяк, и смотрела на Милаву с изумлением и тревогой. Она не понимала, кого видит перед собой на том месте, где только что была берегиня.
Сначала Милава застыла в испуге, словно пойманная на каком-то проступке, но через несколько мгновений, полных недоуменного молчания, страх ее прошел. Ей вдруг показалось, что о тайной жизни сегодняшней ночи она знает гораздо больше Еловы. И в этот миг ведунья наконец ее узнала.
— Ты пришла! — негромко сказала Елова, и в голосе ее послышались досада и упрек. — Знала я, что тебя в лес потянет.
— Меня не в лес, а к брату тянет! — храбро ответила Милава и сделала шаг к избушке. — Зачем ты его от людей увела, от солнца спрятала?
— Спрятала я его от берегини! — сварливо ответила Елова. — Что ты знаешь, девочка моя? Что вы все знаете о Лесе, хоть и на краю его всю жизнь живете? И своей судьбы не ведаете, а все хотите чужую поправить!
Тут ее взгляд упал на рубаху, которую Милава прижимала к груди, на длинный вышитый подол, свесившийся почти до земли.
— Это что? — внезапно осевшим голосом спросила Елова.
— Рубаха, — тихо ответила Милава. — Я ее в Ярилин день берегине подарила, а теперь она мне назад отдала.
Елова помолчала. Она видела, что это правда. Помедлив, она сошла с порога внутрь избушки и знаком позвала Милаву за собой.
— Иди, иди сюда! — сказала она, видя, что Милава не решается войти. — О таких делах на поляне говорить нельзя. У Леса тысячи ушей и языков не меньше. Елки хоть и не болтливы, да со всяким оплошка бывает.
Милава поднялась на крыльцо и шагнула в сумрак избушки, прижимая к себе рубаху, словно щит. После утреннего света она как будто попала снова в ночь. Брезь спал на лавке, и даже дыхания его не было слышно.
— Садись. — Ведунья показала Милаве на кучу травы возле пустого очага и сама села напротив. — Рассказывай. Как ты ее добыла?
Помолчав, Милава начала рассказывать, сначала неуверенно, запинаясь, потом все смелее. Ведунья не перебивала, ее прищуренные глаза не отрывались от лица Милавы, а в чертах ее лица появилась отрешенность и при том сосредоточенность. На мгновение Милаве почудилось в ведунье сходство с Говорком, и от удивления она даже замолчала. И видимость сходства тут же пропала. Не могло быть ничего общего у ведуньи, знающей о Лесе все, что доступно смертному, с безумцем, не знающим ничего даже о себе самом. Но разве они не дети одного и того же рода, не правнуки Вешника? И разве не оба они заменили человеческое родство на родство с Лесом?
— Так что же — хочешь ты берегиню поймать? — спросила Елова, когда Милава кончила.
Ее голос был ровен, в нем не слышалось ни презрения, ни досады. Было только удивление, но без недоверия. Может быть, впервые в жизни Елова повстречала такое: молоденькая глупая девушка отважилась в одиночку тягаться с Лесом и не без успеха — никому еще не удавалось получить назад рубаху, отданную берегине.
— Хочу, — просто и твердо ответила Милава. Успех с рубахой убедил ее, что вся затея не так уж безнадежна. Она вспомнила, что родичи говорили о Елове: ведунья никогда не отказывается исполнить то, о чем ее просят, а уж если просил на свою голову, то и пеняй после на себя. А Милава твердо знала, о чем ей просить.
— Научи меня, как ее поймать. Раз я ее имя знаю — я ее смогу удержать, да?
Елова помолчала, потеребила кабаньи клыки у себя на груди.
— Хоть одно ты дело умное сделала — что у меня совета попросила, а не у того каженника, — сказала она наконец и презрительно сморщилась, вспомнив Говорка. — Он еще и не к Ырке, а и похуже куда пошлет, сам не ведая…
— Да ведь ты бы раньше не сказала мне ничего!
— Не сказала бы! — раздраженно подтвердила Елова. — Мала ты и глупа — в Лес лезть! И поумнее тебя пропадали! Гоняла я вас от Брезя, гоняла — да кому судьба, того не удержишь! Смотри — отца с матерью совсем без утешения в старости оставишь!
Милава промолчала. Она выбрала свой путь, и даже грозные пророчества ведуньи не могли ее смутить. Елова поняла ее молчание.
— Поймать… — медленно проговорила она. — А того вам дед Щуряк не сказал — долго ли живет берегиня бескрылая? Три года она живет, а потом умирает, в воду бросается, а муж ее тоскует весь век, и век его бывает недолог… Не может небесное создание на земле жить, тесно им здесь и душно…
— Что же делать? — прошептала Милава.
— Что делать? — повторила ведунья и посмотрела на листочки в волосах Милавы. — Тебе бы дома сидеть, у чуров от Леса прятаться, а ты сама в пасть лезешь. Поймаешь берегиню — брата спасешь. А не поймаешь — сама пропадешь. Не боишься?
Милава промолчала и только решительно потрясла головой. После сегодняшней ночи она не боялась ничего.
— Имя — сила великая, да, — снова заговорила Елова. — Именем приманить можно, да удержать нельзя. Ты видала теперь берегинь — какие они?
— Красивые… — мечтательно сказала Милава и даже зажмурилась, чтобы яснее увидеть светлые легкие фигуры с волнистыми длинными косами, невесомо пляшущие на льняном поле. — Легкие, как лунный свет.
— Верно — как лунный свет. Они хоть и Дажьбога дочери, да мать их — Луна, у них и кровь лунная, прозрачная и холодная. Чтобы их к земле привязать, нужна кровь человеческая, горячая. В крови большая сила сокрыта — в ней человечий жизнеогонь живет. Возьми у брата крови — она к нему берегиню крепче украденных крыльев привяжет. Да как пойдешь к ней — берегись, ой, берегись! Коли ее не поймаешь — и сама не вернешься.
— Да отчего же они такие злые? — с отчаяньем спросила Милава. Ей было больно думать, что прекрасные девы с чарующими голосами, благосклонные к человеческому роду, так жестоки ко всякому, кто попадется к ним в руки. — Чего мы им худого сделали?
— Они не злы, да только по древнему закону человек быть один не должен. Коли девица без подруг — они ее себе в подруги возьмут, коли парень один — невесту дадут ему. Да только слабый дух человечий их любви и дружбы вынести не может — вот и пропадают… Лес накормит, да Лес и съест…
Милава поежилась и крепче прижала к себе рубаху, пахнущую девясилом. На нее повеяло холодом и тьмой дремучего Леса, жившего в душе ведуньи и говорящего ее устами.
— Когда он проснется, тогда приходи, — встряхнув головой и будто опомнившись, сказала Елова. — Должен сам отдать крови, по доброй воле — тогда крепка будет ворожба. А теперь ступай. Он еще долго проспит.
Милава посмотрела на брата, стараясь разглядеть во тьме избушки его лицо. Видно, Елова опоила его чем-то, раз он не проснулся ни от песни берегини, ни от родного голоса сестры.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
