Уверенный и ласковый его голос немного приободрил кикимору и она повеселела.
— Так все глаза ему бы и выдрала ему, подлому. — Мстительно проворчала она, глядя в спину Владе. — Так до них, этих глаз, еще добраться надо. А пока добираешься, вся злость пропадет. И опять выходит, все не слава Роду.
Ночь упала на болото неожиданно. И не упала, а обрушилась, минуя вечер. Ночное черное небо нависло низко над головой. Звезды хоть руками хватай и в мешок горстями складывай. И не месяц, луна, поднялась и прочертила через болото прямую дорожку.
— Вот по ней, по этой самой дороге и пойдем, ни куда не сворачивая. И ног не омочим. Будто сухой дорогой. — Оживилась кикимора и бросила красноречивый взгляд, на мешок, висящий у Радогора за спиной. — Я тут, не далеко, одну полянку просторную знаю, где можно дух перевести.
И она заторопилась, почти забыв о своем горе, к заветной полянке. Обошла их стороной и заскользила по черной воде. И скоро уж нетерпеливо покрикивала, стоя на не высоком холмике с парой кривых чахлых деревцев.
— Ну, где вы там! Я уж все глаза проглядела.
— Рядом. — отозвался Радогор и, не скрывая тревоги, повернулся к Ладе. — Притомилась?
Можно было не спрашивать. По лицу можно угадать. Болото не лесная дорога. По пояс вымокла, как не старалась попадать в его след, но ответила бодро.
— От вас не отстаю.
Но едва шагнула на островок, как намокшая одежда потянула ее вниз и она села, опираясь на руки.
Радогор скинул мешок с плеча и принялся стягивать с нее сапоги вместе с тонкими вязаными чулками. Ноги у княжны побелели от воды и кожа на пальчиках сморщилась.
Кикимора стояла рядом, бросая быстрые взгляды и понятные взгляды на мешок. Но Радогор, не замечая этого, сначала вылил воду из сапожков и почти на сухо отжал носки.
— Развязывай мешок, тетушка, и стели холстину. Я сейчас, скоро.
Наломал с деревьев сухих веток, сложил их шалашиком и ладони над ним поднял, словно пытаясь их теплом согреть ветки. С ладоней сорвался огонек и ветки вспыхнули. Подвесил над ними чулки, сапоги и озабоченно повернулся к княжне.
— Портки бы просушить.
Влада подняла на него растерянный взгляд и неожиданно для него засмеялась.
Хороша же я буду здесь без портков. Другое на ум не пришло? Да я снять их не успею, как теткины приятели до костей обгложут. И неуверенно спросила. — Мы долго здесь пробудем, Радо?
Поедим, подсушмися…
— Тогда я посплю.
И зажав кусок хлеба в руке, устроилась на его коленях. Да так и уснула с недоеденным ломтем в ладони.
Радогор виновато посмотрел на берегиню и, словно извиняясь, пояснил шепотом, боясь разбудить княжну.
— Не привыкла еще. Давно ли из терема? И ты отдохни…
Берегиня слушала его вполуха, бросая быстрые тревожные взгляды по сторонам.
— Вот же до чего запугал, Упырь окаянный! Всю жизнь от молодых ногтей начиная, жила здесь безбоязненно, а сейчас неведомо что мерещится. Аж все волосы дыбом торчат.
Радогор удивленно раскрыл глаза. Если и захочешь найти волосы на голове сварливой хозяйки болота, не найдешь. Один расщеп торчит. Но промолчал, боясь нарваться на гневное слово.
Влада, свернувшись в клубок и обняв его за пояс, мирно спала на его коленях, Костерок догорал в ночи. Пора было выходить, но Лада спала так сладко, что он все ни как не решался ее будить. Но берегине сидеть было не в мочь. Она то и дело вскакивала, вглядывалась в темноту, на золотистую лунную дорожку.
— Эк, ее раздирает! — С завистью проговорила кикимора, прислушиваясь к ровному дыханию княжны. — Нашла время спать.
— Чулки еще сырые… — Попробовал оправдать Ладу Радогор.
Не вышло. У кикиморы нашлось веское возражение.
— Молодая. На ногах досохнут. Некоторые вообще босиком ходят. И ничего, не промокают. А костер в ночи на другом краю болота видно. Досидимся.
Что и говорить. Права старая ворчунья. Самому всякая всячина мерещится. То точки черные по болоту к ним ползут, то трава шевелится, хотя и слабого ветерка нет.
— Вставай, Лада. Пора… — Осторожно коснулся ее плеча. — На руках доспишь.
— Влада распахнула ресницы. В синих глазах и следа сна нет. Спала или нет, не угадаешь.
— Ногами пойду. — Улыбнулась она, натягивая на ноги теплые чулки. — У тебя руки мечом и луком заняты.
— Тогда вот тебе корешок. — Коснулся губами ее лба. Взгляд убежал за ее спину.
То, что открылось ему, заставило его вздрогнуть.
К их острову со всех сторон быстро, ловко скользя по болоту на паучьих лапах, приближались дикие существа. Круглая голова с выпуклыми глазами и раскрытой зубастой пастью сидела на бочкообразном теле, покрытом густой шерстью. О намерениях чудовищ догадаться было не трудно.
— Пока одного рубишь, остальные на волоски растащат. — Мелькнула мысль, — Быстро кладите ладони мне на плечи!
Выбросил руки с раскрытыми ладонями вперед, будто пытаясь свалить невидимую стену. И с силой ударил по этой стене. Страшная сила отбросила, атакующих их, чудовищ снова в болото. А Радогор нанес еще один удар. Болото вспенилось, взревело и вздыбилось высокой волной, и покатилось от острова, унося вместе с волной и тварей, ломая и калеча их.
— Хорошо, что не поторопились. — Облегченно вздохнула кикимора. — А я еще сердилась на тебя, девка, за то, что уснула. А это сам Род тебя надоумил. Поймай они нас на лунной дороге, загрызли бы и не задумались. Эвон зубов у них понатыкано.
И зябко передернула плечами.
— А как же мне, по дурости думалось, тоскливо жилось здесь. Все и веселье, что лягушки голосят. Дура и есть. Счастья своего не ведала. А как оно, счастье это, свалилось на голову, так в пору глаза закрыть и бежать от него во весь дух.
А волна убегала от них все дальше и дальше. Срывала мохнатые кочки, рвала с корнем редкие березки и осинки и с грохотом гнала их к берегу, с яростью перемалывая их в мелкое крошево. Добежала до противоположного края дрягвы, ломая и выдирая прибрежные деревья и покатилась обратно. Медленно успокаиваясь и оседая.
— Только бы этот чурбан, я о лешем говорю, успел спятиться от берега. — Вдруг спохватилась берегиня. — Уснет, не добудишься, хоть колом по голове охаживай. А я и в невестах не успела покрасоваться.
Волна же вернулась к острову и лениво остановилась.
— Теперь нам поспешать надо, девушки. — Шепнул им Радогор, и потащил их, увлекая на лунную дорогу. — Застигнет рассвет в пути и крыться не где.
— Вот же, оказия. — Виновато пожаловалась кикимора. — Ноги от страха отнялись. Шага ступить не могу.
Она с трудом передвигала ноги и страдальчески морщилась. Не лучше выглядела и княжна, хотя и не жаловалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
