А теперь соберитесь: настала очередь родного царства животных, где нас ожидает полный беспредел наименований. Здесь, кстати, мы убедимся, что выявленная нами закономерность (чем ближе к человеку, тем обиднее) отнюдь не линейна. До определенной ступени эволюционного развития все существа суть прямое оскорбление величества. Поэтому не стоит даже упоминать о насекомых, членистоногих, амфибиях и рептилиях. Все они в смысле инвективы стоят друг друга.
Поговорим о птицах и млекопитающих, среди которых пусть крайне редко, но все же встречаются милые нашему сердцу орлы и гепарды. В остатке — попугаи, петухи, козлы и шакалы. Имя же им легион.
Выделим три следующие странности.
Во-первых, все благозвучные птицы и звери — сами не местные (ласточка — и та мигрант). Они обитают в Африке, в Индии, на худой конец в уссурийской тайге — где угодно, только не в средней полосе России.
Во-вторых, большинство из них — хищники. Все травоядное в приложении к нам звучит бестактно. Кроме лани и еще там кого-то, занесенного в Красную Книгу.
В-третьих, они поголовно дикие. Не дай Бог, если тебя сравнят невзначай с домашним животным! Позору не оберешься.
Что же из этого следует? А следует из этого то, что великий и могучий, правдивый и свободный страсть как не любит тех, кого мы приручили (собака, индюк). Ему, как видим, больше по нраву наши враги и жертвы (и лев, и лань). Далеко не все, естественно. Как уже упоминалось, крыс, гиен и ворон — несчитано-немерено. Что же касается домашних животных, то, кажется, исключений среди них не бывает вообще. Нейтрально звучит одна лишь кошка, но только потому что гуляет сама по себе.
Интересные пристрастия у нашего языка, правда?
Ему не нравится то, что мы сделали с домашними животными.
Ему не нравится то, что мы делаем с дикими животными.
Ему нравится то, что дикие животные делают с нами.
Но хватит о дальних родственниках, вспомним о близких. В отряде приматов что ни вид — то пощечина роду людскому. Мы не знаем ни единой обезьяны, с которой можно было бы безнаказанно соотнести меру всех вещей. Лемуры? Ну, эти похожи больше на тех же кошек, нежели на двуногое без перьев и с плоскими ногтями.
Вот мы и приблизились вплотную к царю природы. Продолжив ряд, неминуемо получишь вывод, что нет ничего оскорбительнее, чем отказ от сравнения. Достаточно просто назвать человека человеком, чтобы опустить его до конца.
Ан нет! Выясняется вдруг, что человек — царь, венец, мера и вообще звучит гордо.
Те, кто не знаком с программными документами партии национал-лингвистов, скорее всего, решат, будто причина данной непоследовательности — вульгарный инстинкт самосохранения. Дескать, потому-то и сберегли душевное равновесие, что вовремя научились останавливать мысль. Выжили не благодаря разуму, а вопреки ему.
Или даже благодаря глухоте в отношении собственной речи.
Все, однако, обстоит несколько сложнее, но об этом чуть позже, поскольку пропущена такая обширная залежь словес, как имена артефактов. Умолчать о ней было бы несправедливо и нечестно.
Итак, произведения рук человеческих.
Достаточно первого взгляда, чтобы и здесь выявить подмеченную ранее странность: мы злимся, будучи уподоблены чему-нибудь насущному, и млеем, когда нас равняют с бесполезным, а то и вредным. Лишь бы оно было красивым!
Кирпич, балка, булыжник, надолба — хотелось бы вам услышать нечто подобное в свой адрес?
Станок, тормоз, шестеренка, винтик?
Шляпа, валенок, хлястик, штанина?
Колбаса, буханка, лапша, котлета?
А изделия-то ведь все полезнейшие…
Исключения опять-таки редки и сомнительны: из механизмов — мотор (он же двигатель), из продуктов питания — кое-какие спиртные напитки (шампанское, например), из одежды — даже и не знаю…
Совершенно иначе обстоят дела с орудиями убийства. Особь, уподобленная вами холодному оружию (кинжалу, стилету), возможно, ошалеет, но неизбежно проникнется уважением к себе и благодарностью к вам. А вот оглушающими снарядами (палицами, булавами) лучше никого не называть.
С современными средствами уничтожения — сложнее. Пуля, бомба, танк в приложении к человеку звучат несколько насмешливо. Зато как звучит истребитель! А перехватчик?
Короче, та же история, что с хищниками. Красиво, опасно, лестно. Но опять же не без уродов (секира, гаубица).
Патентованно ласкают слух одни лишь произведения искусства. Много ли найдется людей, которых бы не тронуло сравнение с картиной, статуей, мелодией, поэмой? Надо думать, искусство — единственный род человеческой деятельности, угодный языку (архитектуру, понятно, в расчет не берем, поскольку бесполезное сочетается в ней с насущным).
Подведем черту.
Напрашивается догадка, что язык позволяет нам говорить о самих себе хорошо, поскольку мы — его носители, а носителей надо беречь и не слишком огорчать. Но подспудно он питает к нам глубокую неприязнь.
Ему не нравится то, что приносит нам пользу.
Ему нравится многое из того, что нас убивает.
Ему отвратительно все, что мы делаем.
Кроме искусства.
Потому что главное для него, получается, красота.
* * *
В отличие от других народов мы, русские люди, с большей чуткостью прислушиваемся к пожеланиям родной речи и вредим себе везде, где только можем. Мы спустя рукава обустраиваем свой быт, мы погрязли в собственных отбросах, нам трудно пройти мимо стены, не испохабив ее афоризмом, при взгляде на что-либо общественно полезное нас немедленно подмывает его сломать. Иногда мы, правда, пытаемся противостоять требованиям языка, и тогда нас тянет сломать что-нибудь красивое.
«Нельзя же предположить смешную мысль, что природа одарила нас лишь одними литературными способностями!» — воскликнул в отчаянии Федор Михайлович Достоевский. Разумеется, нельзя. Оружие мы тоже неплохо делаем, поскольку язык против него ничего не имеет. Во-первых, красивые штуковины, во-вторых, вред человеку наносят.
И все-таки, знаете, манят порой уют, чистота, благоденствие… Возможно ли их достичь и если да, то каким способом?
Первое, что приходит в голову: утратить языковое чутье и тупо заняться приборкой территории. Но для этого наш народ-языкотворец слишком талантлив и упрям.
Впрочем… Теоретически имеется одна возможность, хотя не представляю, осуществимо ли такое на практике. Язык невозможно одолеть, но почему бы не попытаться его обмануть? Скажем, оставив слово в неприкосновенности, изменить его эмоциональную окраску, то есть наше к нему отношение.
Перестав быть бранным, имя потребует от нас большей теплоты к обозначаемому им предмету. Подумайте, насколько улучшится уход за крупным рогатым скотом, когда корова начнет звучать гордо!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
