договора в Москве, положение в стране такое, что лишь усиление русских позиций, главным образом в финансах, армии и промышленности Кореи может закрепить симпатии короля и народа к вам, русским…
***
Осень выдалась пасмурной, ненастной, дождливой. Тайфуны один за другим обрушивались на город, из провинций доходили известия о многочисленных бедствиях, приносимых ужасными ветрами и бурными потоками срывавшихся с гор паводков, цены на продукты питания в лавчонках и на базаре сильно выросли, что простолюдины встретили бурей возмущения.
Ивашников продолжал свои, большей частью одиночные, вылазки в город, не опасаясь быть узнанным, главным образом по отдаленным, узким, тесным, грязным, засыпанным желтой опавшей листвой, обломанными ветром ветками и принесенным водой черт-те откуда мусором улочкам; сидел на корточках и лакомился фруктами у жаровен приметных в своих широких белых шляпах попусанов — торговцев снедью, заходил в маленькие бедные лавочки и старался в совершенстве овладеть совершенно самобытным, резко отличающимся от китайского, маньчжурского и японского корейским языком, отмечая, правда, часто появляющиеся в последнее время заимствования из языков соседей и даже английского и русского.
Английского — понятно: большое количество миссионерских школ вводили в лексикон главным образом церковную фразеологию; русский же встречался редко и резко, в форме коротких команд, и усвоен был, нетрудно догадаться, многочисленными зрителями, наблюдавшими строевые занятия корейских взводов под руководством русских офицеров на широком плацу неподалеку от нашей миссии. Иногда поднимаемая в разговорах людей проблема засилья иностранцев сводилась главным образом к надеждам на мудрость короля. Простолюдины часто выражали неудовольствие пронырливыми японцами, но охотно покупали дешевые их товары.
Несколько раз за последние два месяца в Сеул приезжала Ким Джин-Хо, но встретиться с ней удалось лишь однажды. Ее дядюшка за важные услуги королю во время его бегства из своего дворца в русскую миссию был назначен столичным губернатором и перебрался из миссии в свою резиденцию. Но Ким Джин-Хо под надуманным предлогом побывала в миссии на половине короля. Ивашникову повезло её увидеть, и они улучили минутку для свидания. Разговор толком не получился. Ивашников больше любовался ее личиком, чувствовал тоску от того, что свидание столь коротко, и она тоже держалась скованно. Их беседа была бессвязной. Ким Джин-Хо, впрочем, сказала, что надеется к концу года перебраться в Сеул, к дядюшке. Потом она доверительно сообщила ему, что симпатии молодых людей, учившихся в миссионерских школах, принадлежат более американцам, англичанам и даже японцам, нежели русским, и что на предстоящем празднике Кэчхунчхол — Дне национального основания Кореи — готовится какое-то враждебное русским выступление. Инициаторами этой затеи выступают молодые знатные люди, объединившиеся в так называемое «Обществе независимости», активную роль в котором играет молодой янбань Ли Сын-ман.
***
Тревожную эту весть Ивашников сразу же после свидания сообщил Олегу Николаевичу, а тот пошел доложить полковнику Путяте. Полковник Генерального штаба Путята, давно служивший на Дальнем Востоке и где только не побывавший, был послан в Корею с полномочиями военного советника короля, главного инструктора корейских войск и отряда телохранителей короля. На совещании у посланника была оценена сложившаяся обстановка, обсуждено противоборство двух наиболее видных партий в Сеуле — русофилов, заинтересованных в пребывании короля в нашей миссии как гарантии противодействия настойчивым экономическим домогательствам японцев, и партии «Тоннип Хёпхве» — «Общества независимости», использующей лозунг борьбы за сильную, процветающую Корею для опоры среди всех слоев населения. Было решено разместить корейских солдат, несших охрану короля в миссии, вне ограды, а самим быть готовыми к отражению возможного нападения.
Через два дня наступил День национального основания Кореи. С утра светило яркое солнце, но воздух был по-осеннему свеж и остро прохладен, лишь пахло дымком сжигаемого на огородах и улицах осеннего мусора, овощной ботвы и падшей листвы. По приказу полковника Путяты, знавшего о прогулках прапорщика Ивашникова в корейской одежде по городу, он отправился на праздник, к Западным воротам, там, где кончался «Пекинский проход» и прежде возвышалась треугольная арка, уже с месяц как разрушенная и сожженная. Теперь вместо нее была возведена новая, называемая «Аркой независимости». Для открытия арки собралась толпа тысяч в пять человек, в большинстве своем экзальтированные молодые люди в нарядной богатой одежде. Отдельной кучкой держались члены английской, французской и американской миссий и священники-миссионеры. Наш и японский посланники не присутствовали, обнаружив, таким образом, поляризацию интересов. Молодые люди громко скандировали лозунги независимости Кореи, распевали гимны «Корея» и «Песнь независимости», кричали о будущем процветании и борьбе с засильем иностранцев. Потом на возвышение вскарабкался посланник Северо-Американских Соединенных Штатов господин Силл и принялся через переводчика обещать широкую поддержку Корее, а за ним поочередно сулили бескорыстную помощь английский и французский посланники. Ивашников слушал восклицания, смех, шутки, читал на лицах резкую смену настроений — от одобрительно-восторженного до резко-враждебного, и почувствовал, что молодежь осторожно подогревается для нападения на русскую миссию, чтобы «освободить нашего бедного короля». Выбравшись из толпы, он поспешил в миссию, где его с нетерпением ждали. Внимательно выслушав, полковник Путята приказал тотчас седлать коня и мчаться в Чемульпо за подмогой.
***
Мимо синих корейских палаток со спящими внутри на красных бумажных одеялах солдатами и в беспорядке валяющимися перед палатками ружьями Ремингтона, мимо низких фанз с голубыми и желтыми дымками над трубами, мимо каменных оград, по тесным улочкам, через юго-западные ворота по дороге на Чемульпо скакал Ивашников на вороном своем Аметисте, страшась опоздать, не успеть привести подмогу, обнаружить разгромленной миссию и убитыми своих товарищей. Бредущие навстречу корейцы с изумлением смотрели на скачущего галопом русского офицера и поспешно уступали ему дорогу
Эти двадцать верст до реки Ивашников проскакал единым духом. И здесь он не стал ждать всегда забиваемую под завязку с вечно недовольным крикливым паромщиком маленькую медлительную шаланду, а пересек реку на перекате выше по течению, промочив брюки. У гостиницы, содержавшейся японцем, он спрыгнул с коня, велел подошедшему слуге-корейцу задать коню меру овса и сам решил перекусить и отдохнуть немного. Предстоял последний бросок к Чемульпо и коню нужен был отдых. Обеденный зал справа от входа был отведен европейцам и меблирован по-европейски: столы, деревянные стулья с высокими спинками, на столах белые скатерти, салфетки, фарфоровая посуда и мельхиоровые приборы. Ивашников сел к столу боком и сделал заказ официанту. Входя в гостиницу, он заметил острый взгляд, брошенный в его сторону хозяином, стоявшим у окна и разговаривавшим с низеньким плотным корейцем, но не придал этому особого значения. Минут через пять Ивашников услышал беспокойное ржание своего Аметиста и какую-то возню у входа в гостиницу. Выскакивая во двор, он сбил с ног плотного корейца, явно пытавшегося его
