— Так вот как вы задумали уйти из дому! — сказал секретарь.
— Лучше-то не придумаешь! Голубчик! Лучше ничего не придумаешь! Я ведь знаю, и вы тоже знаете, что ваша хозяйка и ваш хозяин всем бы меня обеспечили, если б мы такое между собой допустили! Королевой бы прожила остаток дней! Но мы такого между собой не допустим! Ни я, ни близкие мои сроду чужими щедротами не жили. И если бы меня теперь склонили на это, я предала бы и самое себя, и детей своих покойных, и внуков!
— Может случиться так, что это будет вполне извинительно и неизбежно… в конце концов, — осторожно намекнул секретарь, сделав легкое ударение на последних словах.
— А я надеюсь, никогда этого не будет! И не потому, что гордость во мне говорит, нет! — просто сказала старуха. — Я не могу против самой себя идти, я хочу своими силами продержаться до последнего своего часа, вот и все.
— А уж Хлюп, — добавил секретарь ей в утешение, — Хлюп только и будет о том мечтать, как бы ему поскорее выйти в люди и стать для вас тем, чем вы для него были.
— Уж на этот счет будьте спокойны, сэр! — радостно воскликнула Бетти. — Только пусть поторапливается, потому что годы у меня немалые. Но пока что я крепкая, и ни дождь, ни холод, ни дальние дороги мне не страшны. Уж вы будьте так любезны, поговорите с вашей хозяйкой и с вашим хозяином, скажите им, о чем я прошу их и зачем мне это нужно.
Секретарь понял, что спорить с этой героиней бесполезно и, придя к миссис Боффин, посоветовал ей не препятствовать решению Бетти Хигден, — хотя бы первое время.
— Я знаю, вам было бы гораздо приятнее взять на себя заботы о ней, — добавил он, — но, по-моему, долг велит оказать уважение независимому человеческому духу.
Миссис Боффин не устояла перед таким доводом. Они с мужем тоже были когда-то тружениками и, живя среди мусорных насыпей, сберегли в чистоте свою бесхитростную совесть и честь. И если у них был какой-то долг по отношению к Бетти Хигден, этот долг им надлежало выполнить.
— Бетти! — сказала миссис Боффин, войдя вместе с Джоном Роксмитом в кабинет и словно приласкав старуху взглядом. — Бетти, я все понимаю, но зачем же убегать из дому!
— Хлюпу так будет легче, — ответила миссис Хигден, покачав головой. — А может, мне самой легче. Объясняйте как хотите, дело ваше.
— Когда же ты думаешь уходить?
— Да теперь же, — последовал ясный и прямой ответ. — Сегодня, голубушка моя, или завтра. Слава богу, мне не привыкать стать! Я исходила все здешние места, когда никакой другой работы, кроме как на огородах и в хмельниках, не было.
— Если я даже отпущу тебя, Бетти… Мистер Роксмит считает, что нельзя не отпустить…
Бетти низко присела перед ним.
— …мы не потеряем тебя из виду. Мы не хотим совсем расставаться с тобой, мы хотим все знать о тебе.
— Хорошо, голубушка моя, только писем вы от меня не ждите. Наш брат и в молодые годы не больно горазд писать. Но ведь я буду приходить в город. Не бойтесь! Не упущу случая поглядеть на ваше доброе лицо и сил набраться. А кроме того, — с уверенностью заключила Бетти, — ведь мне придется выплачивать мой долг вам, значит я обязательно буду вас навещать.
— Что же, так тому и быть? — все еще колеблясь, спросила миссис Боффин секретаря.
— По-моему, да.
Снова посовещались и, наконец, решили, что так тому и быть, и миссис Боффин позвала Беллу составить список вещей, которые потребуются Бетти на ее новом поприще.
— Ты не бойся за меня, голубушка, — сказала эта стойкая душа, взглянув на Беллу. — Вот пристроюсь я со своей корзиной на каком-нибудь сельском рынке, буду там сидеть-посиживать и наторгую не меньше любой фермерши.
Секретарь воспользовался случаем, чтобы выяснить один практический вопрос, а именно: к чему Хлюп выказывает способности?
— Из него вышел бы хороший столяр, — ответила миссис Хигден, — если б нашлись деньги на ученье. — Она помнит, как Хлюп брал инструменты у соседей, чтобы починить каток или сломанный стул, и так ловко ими орудовал, просто любо-дорого было глядеть! Игрушки питомцам мастерил из всякого хлама, чуть не каждый день! А один раз в переулке у них собралось человек десять — полюбоваться, как он починил шарманку у итальянца с обезьянкой.
— Вот и хорошо! — сказал секретарь. — Значит, его нетрудно будет пристроить.
Так как теперь над могилой Джона Гармона поднимались высокие горы, секретарь решил поскорее покончить со всеми его делами и разделаться с ним навсегда. Он подготовил пространную бумагу на подпись плуту Райдергуду (не сомневаясь, что тот скрепит ее своим именем после еще одного и на сей раз более короткого вечернего визита к нему) и потом задумался — кому же вручить эту бумагу? Сыну или дочери Хэксема? Решено без задержки — дочери. Но от встречи с дочерью Хэксема лучше воздержаться — осторожность никогда не помешает! — потому что сын Хэксема видел Джулиуса Хэнфорда, а когда сестра расскажет ему о полученной бумаге, это разбудит таящиеся у них подозрения, что в свою очередь может привести к нежелательным последствиям. «Чего доброго, — мысленно проговорил секретарь, — меня еще схватят за участие в убиении собственной персоны!» Значит, бумагу надо послать дочери по почте. Плезент Райдергуд взялась узнать, где она живет, и бумага будет послана ей в запечатанном конверте без единого сопроводительного слова. До сих пор все ясно.
Он знает о дочери Хэксема только со слов миссис Боффин, передавшей ему рассказы мистера Лайтвуда, который, по-видимому, славится как рассказчик и взял патент на эту историю. История действительно интересная, и любопытно было бы узнать ее дальнейшее развитие — например, получит ли дочь Хэксема оправдательный документ и останется ли довольна им. Но для того, чтобы выяснить это, надо воспользоваться каким-нибудь другим источником, помимо Лайтвуда. Лайтвуд тоже видел Джулиуса Хэнфорда, Лайтвуд разыскивал Джулиуса Хэнфорда через газеты, и он, секретарь, всячески избегал этого Лайтвуда. «Но с этим Лайтвудом случай может столкнуть меня в любой день недели, в любой час дня».
Теперь надо подумать, как бы отыскать другой источник. Сын Хэксема готовится стать учителем, и кто-то руководит его занятиями. Секретарь запомнил это, потому что в рассказах Лайтвуда о семье Хэксема ему больше всего понравилось то, как сестра устроила судьбу брата. Хлюпа надо подучить грамоте. Если он, секретарь, наймет ему того самого учителя, новый источник будет открыт. Дальше потребовалось справиться, знает ли миссис Боффин его имя. Нет, зато она знает, где находится школа. Больше ничего и не надо. Секретарь тут же написал директору этой школы, и вместо ответа Брэдли Хэдстон явился к нему в тот же вечер самолично.
Секретарь рассказал учителю, что от него требуется: давать у себя на дому уроки юноше, которого мистер и миссис Боффин хотят вывести на дорогу. Учитель согласился взять такого ученика. Секретарь спросил, каковы его условия? Учитель изложил их. Итак, с этим делом покончено.
— Разрешите узнать, сэр, — сказал Брэдли Хэдстон, — кому я обязан рекомендацией?
— Да будет вам известно, что я здесь лицо второстепенное — служу секретарем у мистера Боффина. Мистер Боффин тот самый джентльмен, который унаследовал состояние… вы, вероятно, слышали об этом… состояние Гармона.
— Мистер Гармон, — сказал Брэдли (и как он удивился бы, узнав, с кем разговаривает!), — был убит, и труп его нашли в Темзе.
— Был убит, и труп его нашли в Темзе.
— Так это…
— Нет, — секретарь не дал ему докончить и улыбнулся, — рекомендация не его. Мистер Боффин слышал о вас от некоего мистера Лайтвуда. Вы, кажется, знакомы с мистером Лайтвудом или слышали о нем?
— К сожалению, слышал, сэр. Я не знаком с мистером Лайтвудом, и не горюю об этом. Ничего дурного о самом мистере Лайтвуде я сказать не могу, но некоторые его друзья мне отвратительны. Вернее, один его друг. Близкий друг.
Даже теперь, спустя долгое время, он еле выговорил эти слова, — такую ярость (сдержать которую ему стоило мучительных трудов) пробуждало в нем воспоминание о том, как небрежно и презрительно держался с ним Юджин Рэйберн.
Секретарь понял, что разбередил больное место, и хотел переменить тему разговора, но Брэдли не так-то легко было отвлечь, он упрямо продолжал свое:
— Хоть этот человек и отвратителен мне, я все же скажу вам, как его зовут. Этого человека зовут Юджин Рэйберн.
Секретарь помнил Юджина Рэйберна. В его болезненных впечатлениях, связанных с той ночью, когда он преодолевал в себе действие отравы, образ Юджина виднелся точно в тумане, но все же он запомнил его имя, и его голос, и как Юджин вместе со всеми осматривал труп Хэксема, и где Юджин стоял, и что он говорил.
— А скажите, мистер Хэдстон, — спросил секретарь, снова пытаясь перевести разговор на другое, — как зовут сестру Хэксема?
